И Петр отчего-то затрепетал, и спрятал за спину дрожащие руки.
- Ты. — начал хрипло, — ты позвал его к себе?
- Мы прошли ко мне, и он объяснил мне все.
- Дверь на галерейку ты открывал?
- Что? Не помню.
- Вспомни.
- А. ну да. конечно. Войдя в квартиру, мы чуть не задохнулись от спертого жара.
- Таким образом вас подслушал Подземельный и подписал себе приговор.
- Я тоже об этом подумал после его смерти.
«Не после, а до, — поправил мысленно Петр. — Потому и убил!»
- Как ты хладнокровен, Петр, но я тебя не боюсь. В Завидеево я оставил письмо.
- С признанием?
- Да.
- Но пока ты мой, на этот вечер! Рассказывай.
- Да. Последний твой вечер. Когда Павел осознал, что заключение ему не под силу, то решился на побег. Но они поймали его, ранили и поместили в лазарет. И брат твой, упав духом, пытался наложить на себя руки. Однако доктор спас его и взял к себе санитаром. Они подружились.
- И Павел сумел воспользоваться казенным бланком для извещения о своей кончине?
- Он отрезал все концы, думал — навсегда. Но прошли годы — пришло истинное смирение, свобода от страстей.
- Брат явился не мстить?
- О нет! Он всех простил. Вспомнилось: «Я тебя прощаю, и ты меня прости». На секунды его оставила ненависть к сидящему напротив, и Петр почувствовал прилив слез к глазам, не знающим слез, и отвернулся от воспаленного назойливого взгляда. Однако прошли секунды, и слезы не пролились.
- Павел знал, кто убил его невесту. — Сокровенная пауза, разрешившаяся еще более удивительным утверждением:
- Знал с самого начала.
Петр замер, мучительную духоту пронзил «нездешний» сквознячок.
- Он сказал тебе?
- Подтвердил, когда меня осенило.
- А мне ты скажешь?
После невыносимого молчания архитектор произнес:
- Помни про письмо у отца Платона.
- Мне ты скажешь?
- Скажу.
- Кто?
Философ ждал — словно судьба его решалась! — и услышал:
- Иди. Он тут.
Как под гипнозом он поднялся, сделал шаг.
- Куда идти?
- Он в той комнате.
- Там никого нет.
- Есть. Иди.
Он пошел покорно, прихрамывая, чувствуя, как подгибаются колени. В сером сумраке сияют желтые цветы, издалека доносится «потусторонний» голос:
- Там, в углу.
- Где?
- Отодвинь занавеску.
Что-то зашипело и ударило — часы — не вдруг сообразил, замер от страха, немыслимого, никогда не испытанного. Тихо сдвинул зеленую ткань — распятие на стене — и увидел искаженное в последнем ужасе лицо, и не сразу различил свое отражение в зеркале.
- Сумасшедший! — взревел Петр, на мгновенье свет истины просверкнул в потемках, но состояние транса уже окончилось. — Ты— сумасшедший! И он. Он тоже.
Архитектор сидел, в изнеможении откинувшись на диване, словно все силы его ушли на «эксперимент с зеркалом».
- А кто ты? Ты не сторож брату своему?
- Оставь в покое Священное Писание, демагог! Сегодня я догадался, кто принес сюда розы.
- Я.
- Это садизм.
- Это крошечный укольчик по сравнению с твоими деяниями.
Петр упал на стул.
- Садист, покажи мне «мертвую голову»!
Игорь испугался, прошептал:
- Гениально подмечено: преступление — это болезнь.
- Покажи мне орудие убийства.
- Ты покажи!
- Не притворяйся! Если б ты всерьез верил, что я убийца, стал бы ты молчать на допросе.
- После гибели Подземельного? Ты понимаешь, о чем говоришь? Они бы немедленно взяли Павла! (Философ в душе не мог не согласиться!) Я приехал сказать.
- Сказал?
- Нет их никого, они на какой-то облаве. Но — завтра! Готовься, Петр.
- Да ты б струсил раскрыться перед убийцей.
- Перед тобой? Как видишь, я не трус!
Сказано с вызовом, но Петр почувствовал, что задел некую болезненную область.
- А письмецо в Завидеево?
- Да, подстраховался. И предупреждаю: его вскроют, если со мной что-то случится.
Философ впервые испытывал столь острое и чистое, без примесей, чувство ненависти.
- Я тебя ненавижу, — вдруг сказал Игорь; и Петр Романович вновь приказал себе: «Не уподобляться убийце, продолжать борьбу и победить — даже не ради себя, ради погибшего брата!»
- Игорь, — заговорил примирительно, — между нами недоразумение.
- Преступление, — поправил архитектор с нервной усмешкой.
- Нет, объясни, сделай милость: неужели Павел считал меня виновным? На каком основании?
- Он слышал твой разговор по телефону с Маргаритой.
- Когда? В четверг?
- В день убийства.
- Это невозможно.
- Да ну? Правда проступает сквозь слой самой мрачной, самой изощренной лжи. Павел приехал с дачи — дома никого не было — поставил розы в вазу — раздался скрежет замка. Он никого не желал видеть и спрятался в той комнате за занавеской.
Игорь помолчал, Петр Романович подумал: «Я, наверное, никогда не смогу войти туда, там «музей» императора Павла.»
- Он услышал шаги, и наступила пауза, и зазвонил телефон, и старший брат сказал: «Ты не свободна, вчерашний вечер не повторится».
- Я сказал, — подтвердил Петр Романович в жутком напряжении.
- «Вы любите друг друга, Павел с ума сойдет, я не могу вам мешать.» и так далее. Говорил?
- Я не говорил «Павел» — «он», я сказал.
- Суть не в имени, контекст понятен. Вы с его невестой согрешили накануне и по телефону условились встретиться на Тверском бульваре. Было такое?
- Господи помилуй, что за ужас!
- Ужас, — повторил Игорь глухо. — Когда ты удалился, он пошел на Тверской.
- Суть в имени, — пояснил философ в отчаянии. — В имени, которое я не назвал.
- О чем ты?..
- Это имя — Валерий. Я разговаривал с женой Ангелевича. Как ты выразился: мы согрешили накануне.
- Не может быть! Врешь!
- Хочешь позвонить ей и убедиться?
- Вы сговорились!
- С посторонней, по твоему мнению, женщиной? С женой соседа, которую я не видел девять лет? Да тебе Ангелевич подтвердит: они после этого расстались.
Собеседники замолчали, невидяще глядя в угасающий свет за окном; контуры истины проступали постепенно сквозь мрачно-изощренный слой лжи, но как далеко еще до рассвета.
- Во имя высшей справедливости, — выговорил Игорь, сжав руками голову, — невозможно поверить, что брат твой принес себя в жертву по недоразумению.
Петр не смог ответить.
- Он сказал, что ты спас ему жизнь.
- Не стоит. Так, порыв, — выговорил невнятно.
- Нет, правда?.. Петр, я тебя прошу.
Петру ярко и живо вспомнился давний эпизод и отвлек от отчаяния.
- Когда Павел еще учился в школе, вошли в моду наркотики.
- Ну да, у нас в классе некоторые. Разве и Павел?
- Да.
- Я не знал.
- А я знал и сумел отрезвить его раз и навсегда.
- Как? Он не рассказывал.
- И я не стану, это наша с ним тайна.
- Петр, это необыкновенно, — вдруг перескочил Игорь с обличающего пафоса на восторженный. — И если все это правда, то православный принцип «положить душу за други своя.»
- Ты ж намекал: Каин и Авель.
- Я на распутьи. Я в сомнении. Абсолютное зло и абсолютная любовь — категории, которые на земле в идеале невозможны.
«Идеалист! — со злой усмешкой подумал Петр Романович. — Что-то скрывает и врет.» — и сказал:
- Согласен. Вернемся от идеализма к конкретике.
22
- Я уговаривал Павла уехать со мной в Завидеево. Он заинтересовался, но отъезд отложил.
- Брат пришел ко мне, но я его не узнал.
- И не впустил?
- Напился с Иваном Ильичом. в общем, ничего не понял.
- Подземельный тебя шантажировал?
Петр Романович мысленно взвесил на нравственных весах тот многозначительный разговор.
- Нет. Все-таки нет.
- Но если он нас подслушивал и узнал о твоей роли.
- Выходит, он знал больше. — Философ выдержал паузу. — Например, знал как врач.
- Как врач? — повторил Игорь напряженно.
- «Не обижай старика, — вдруг заявил Подземельный как-то двусмысленно, — может, еще пригожусь. Кое-кому очень пригодился», — и подмигнул. Интересно, правда? Ваша подруга заразила убийцу, который впоследствии лечился у соседа. Как тебе такой вариант?
- Намек Ивана Ильича расплывчатый, твой вывод слишком категоричен: тот больной не обязательно убийца.
- Но дальше медик упомянул о врачебной тайне, которую просто так, рази красного словца, вряд ли начал бы колыхать.
- Всецело доверять Подземельному я бы не стал.
- Что ж, тебе лучше знать.
- Почему?
- Вы ведь с ним дружили.
- С чего ты взял?
- Шафером на свадьбу выбирают человека близкого.
Игорь нервно покусал губы.
- Ты разговаривал с Тоней?
- Сегодня.
- У нас не было средств на свадьбу, а Иван Ильич сочувствовал, даже костюм мне подарил. Ограничились венчанием и пригласили соседа, чтоб никого из друзей не обидеть.
- Пусть так. — Петр Романович кивнул. — Однако, несмотря на любознательность и сопутствующие ей свойства, Подземельный был профессионалом. Лечебную тайну хранил девять лет и только в прошлый четверг намекнул на нее.
- И никаких намеков на имя пациента?
- Имя медик, наверное, приберегал для шантажа.
Игорь промолчал; так и не дождавшись отклика, Петр Романович продолжил:
- Мне надо кое-что у тебя уточнить. Павел отказался ехать в Завидеево, и ты явился сюда в пятницу?
- Я дал ему запасной ключ. Дома не застал. Выглянул на галерейку: у тебя дверь приоткрыта.
- И ты подарил мне розы.
Противники, отдыхая от ненависти, заговорили почти дружелюбно, почти доверчиво, как когда-то в юности.
- Поставил в вазу на комод в той комнате. А когда вышел на лестницу — ты поднимаешься. И так странно, и так страшно мне стало — вот, убийца!
- Брат не собирался мстить.
- И я не собирался. Я хотел напомнить человеку, живущему в свое удовольствие, о великой жертве, принесенной ради него.
- Не вмешивался бы ты, христианин, не в свои дела, плохо это кончается. Ты шел его разыскивать?