ЛОМОВ. Лучше о них не говорить. Кроме одной. Но о том пусть его сиятельство толкует.
Интерьер дома в стиле модерн в наши дни. Потехин обходит дом при свете дня, осторожно выглядывая из-за угла, как вдруг узнает девушку с рисунков Ореста Смолина. Она принимала разные позы, повернулась вокруг себя, радуясь свободе и легкости, как обычно ведут себя на пляже. И вдруг она взглянула прямо на него, это была Юля. Без шарма фотомодели и светской условности на лице, свобода и чувственная радость бытия!
ПОТЕХИН. Кто здесь бродит, как Ева в Эдеме?
ЮЛЯ. А вы Адам? (С усмешкой.) А похожи на банкира.
ПОТЕХИН. Я и есть банкир.
ЮЛЯ. Совратитель Евы?
ПОТЕХИН. Мы с вами знакомы.
ЮЛЯ. И да, и нет. Я, кажется, должна устыдиться своей наготы.
ПОТЕХИН. Вы пленительны именно в своей наготе!
ЮЛЯ. Но это сон.
ПОТЕХИН. Во сне все можно, не правда ли? Могу я принять ванну с вами?
Они за разговором входят в ванную комнату.
ЮЛЯ (продолжая принимать позы, как модель художника).. С какой стати мне с банкиром принимать ванну?
ПОТЕХИН. Хорошо. Я иначе представлюсь: я владелец этого дома, в котором вы обитаете...
ЮЛЯ. Как Ева в Эдеме? Хорошо. Это будет живая картина «Адам и Ева». Нам нужно яблоко.
ПОТЕХИН. Яблоко? Я сейчас.
Потехин выходит и, прикрыв дверь, звонит из мобильника.
ПОТЕХИН. Стас, я у ванной комнаты. Юля здесь. Одна. Она явно не в себе. Звони Бельской. Пусть одна приезжает за дочерью. Это условие, чтобы никто не пострадал.
ГОЛОС СТАСА. А художник?
ПОТЕХИН. Его не видать. Если объявится, пусть уходит.
ГОЛОС ЮЛИ. Адам! Адам! Где яблоко?
ПОТЕХИН. Черт! Черт!
Кабинет Потехина. Вениамин у себя за столом при свете настольной лампы. Полина в халате заглядывает к нему.
ПОЛИНА. Что нового?
ПОТЕХИН. Постой. Тут дела поважней. Я жду звонка из Лондона и Парижа. Спокойной ночи.
ПОЛИНА. Вряд ли я засну. Жду тебя.
Полина отправилась побродить по дому, где оживают тени, провоцируя их на приключения. В сумерках белой ночи промелькнула мужская фигура, одетая под Пьеро.
ПОЛИНА. Кто здесь? Орест? Морев?
ОРЕСТ-МОРЕВ. Кто меня зовет?
Мужская фигура вернулась, и теперь они оба стояли в свете белой ночи у окон, забранных белым шелком жалюзи, лишь смутно видя друг друга.
ПОЛИНА. Полина. Я здесь хозяйка. Я могу дотронуться до вас?
ОРЕСТ-МОРЕВ. Дотронуться?
ПОЛИНА. Чтобы убедиться, вы мне всего лишь привиделись, или вы вполне реальны.
ОРЕСТ-МОРЕВ. Нет, лучше до меня не дотрагиваться. Это опасно.
ПОЛИНА. В каком смысле? Вы боитесь соблазнить меня?
ОРЕСТ-МОРЕВ. А вы нет?
ПОЛИНА. Я думала, вы фантом, который исчезает, стоит мне коснуться вас.
ОРЕСТ-МОРЕВ. Я могу касаться вас, не исчезая.
ПОЛИНА. Как это?
ОРЕСТ-МОРЕВ. Как ангел.
ПОЛИНА. Попробуйте. Мне еще не приходилось иметь дело с ангелом.
ОРЕСТ-МОРЕВ. Но это же грех. Грех прелюбодеяния.
ПОЛИНА. Тем это и любопытно. Сюда. Я знаю, здесь единственное укромное место.
Они оказались в спальне. Полина раскрыла халат, расстегнула бюстгальтер и обнажила груди, соблазнительные для мужчин, возможно, как память младенческих наслаждений, когда утоление голода отдавало отрадой любви.
ОРЕСТ-МОРЕВ. И ангел не устоял бы перед вами.
Он коснулся руками ее, обрисовывая ее груди, небольшие, упругие, совсем еще девичьи.
ПОЛИНА. В самом деле, вы можете меня касаться. Чудесно!
ОРЕСТ-МОРЕВ. Ваш бюст - воплощение красоты и любви.
ПОЛИНА. Я уже почти богиня.
Полина сняла трусики, узкие, почти исчезающие, может быть, поэтому казались некой нарочитой уловкой, отдающей пошлостью.
ОРЕСТ-МОРЕВ. Вы богиня!
Она упала на край кровати. Он; раздеваясь, любовался ею, и взгляд его она ощущала по всему телу, вместе с дрожью волнения. Он прилег на нее сверху, и поцеловал в губы, затем, опершись на колени, в груди...
ПОЛИНА. Нет, это не видимость, а вполне реальная, восхительная ласка.
Она стала отвечать, то есть со своей стороны касаться его, и он не исчезал, сладостно нежный и милый, как ангел. Его страсть была воздушна и легка, как поцелуй ребенка, сказал бы поэт.
ПОЛИНА. Как это ты делаешь?
ОРЕСТ-МОРЕВ. Хорошо?
ПОЛИНА. Очень. Так нежно, так упоительно сладко. Потрясающая нежность. Нега страсти. Восторг.
ОРЕСТ-МОРЕВ. Это сон.
ПОЛИНА. Сон?
ОРЕСТ-МОРЕВ. Соитие, как и смерть, прекрасно лишь под покровом сна. Это Аполлон навевает нам сон. А ведь иначе восторжествует Дионис.
ПОЛИНА. Упоительный сон. (Засыпает.)
Спальня. Полина лежит в халате поперек кровати. Входит в сумерках белой ночи Потехин, опускается на кровать...
ПОЛИНА. Орест!
ПОТЕХИН (раскрывая полы халата). Орест? Что здесь было, черт возьми?
ПОЛИНА. Как! Мне всего лишь приснилось?
ПОТЕХИН. Полина, что приснилось?
ПОЛИНА. Тебе лучше не знать.
ПОТЕХИН (вскакивая на ноги). Здесь кто-то был?
ПОЛИНА (поднимаясь тоже). Орест.
ПОТЕХИН. Морев?
ПОЛИНА. Орест.
ПОТЕХИН. И ты, Полина?
ПОЛИНА. Что значит «и ты»?
ПОТЕХИН. Со Стасом мы обнаружили Юлю. Ирина Михайловна приезжала за нею.
ПОЛИНА. А Морев?
ПОТЕХИН. Его мы не нашли. Юля не отвечала на наши вопросы. Я решил, что она потерялась еще ночью одна, а Морев... Как! Он был здесь?
ПОЛИНА. Орест.
ПОТЕХИН. Где он?
ПОЛИНА. Кто?
ПОТЕХИН. Он должен уйти.
ПОЛИНА. На верную смерть?
ПОТЕХИН. Это его дело.
ПОЛИНА. Ты можешь его защитить.
ПОТЕХИН. Нет. Деборский не отстанет тогда и от нас. Он сойдется с Кротом, и тогда мы всего лишимся - и дома, и жизни. Ты этого хочешь?
ПОЛИНА. Нет! На гребне успеха и счастья - всего вдруг лишиться? Боже!
ПОТЕХИН. Это сегодня происходит сплошь и рядом. Если бы не Морев... Он должен уйти.
ПОЛИНА. В таком случае, и я уйду.
ПОТЕХИН. Что ты говоришь? Куда?!
ПОЛИНА. Из этого дома.
ПОТЕХИН. Ты готова оставить меня из-за Морева?!
ПОЛИНА. Нет. Из-за того, что ты готов отдать его в руки Деборского.
ПОТЕХИН. Я тут не при чем. Он не должен был оставаться здесь с его женой.
ПОЛИНА. Если она не в себе. Что было ему делать с нею? Это несчастье.
ПОТЕХИН. Тем более. Он просто должен был позвонить ее матери, чтобы та приехала за нею.
ПОЛИНА. Вероятно, Юля не хотела. Это как в психлечебницу ее поместили бы.
ПОТЕХИН. Это меня не касается. А он еще тут принимается за тебя. Да я сам готов его убить! Дерьмо!
ПОЛИНА. Это был Орест.
ПОТЕХИН. Морев.
ПОЛИНА. Это был сон. Или наваждение, как у тебя с госпожой Ломовой было.
ПОТЕХИН. Значит, столь ты развратна в душе, что лишь обнаруживает сон.
ПОЛИНА. Я развратна? А знаешь, если я развратна, то с тобой. Впрочем, как ты со мной. А с ним все иначе. Он любит. Он любит нежно, наслаждаясь женской красотой до самозабвения, как если бы писал. Вот это любовь! Я это поняла сразу, с первой встречи. Я не поверила себе и лишь посмеивалась, глядя на него и слушая его рассказы о первых владельцах дома, которых он и вызвал к жизни.
ПОТЕХИН. Он маг и волшебник.
ПОЛИНА. Он художник.
ПОТЕХИН. Постой! Ты хочешь сказать, что влюбилась в него с первого взгляда?
ПОЛИНА. Возможно.
ПОТЕХИН. Вот дерьмо.
ПОЛИНА. Кажется, и ты, Вениамин, влюблен.
ПОТЕХИН. В кого?
ПОЛИНА. В госпожу Ломову.
ПОТЕХИН. Это портрет. Это мираж.
ПОЛИНА. Но ты влюблен. Это главное. Вот и я влюблена. Во всем этом при нынешних нравах не было бы ничего такого, кроме отрады и счастья сверх, если бы не это осложнение с Юлей и Деборским.
ПОТЕХИН. Теперь я вижу, это как рок. Слишком все хорошо складывалось.
ПОЛИНА. Но еще удивительнее могло быть! Я пойду приму ванну. (Уходит.)
Потехин идет по дому, разговаривая по телефону.
ПОТЕХИН. Стас, он должен быть здесь. Если ты с ним заодно, найди способ выйти сухим из воды.
Мансарда Ореста Смолина. Марианна прислушивается к грохоту лифта с тревогой. Входит Орест Смолин, серьезный и грустный.
МАРИАННА. Орест?
СМОЛИН.. Была дуэль. Стрелялись Ломов и граф Муравьев. Игнатий убит.
Марианна уходит к себе, чтобы Орест не видел ее в муках слез и досады, а там еще пуще расплакалась, решив, что теряет Ореста.
Орест вошел к ней; она приподнялась с кровати, на которую упала, он обнял ее.
СМОЛИН. Добрая душа.
МАРИАННА. А Женя? Ты ее видел? Как она?
СМОЛИН. В недоумении. Пожимает плечами. Сидит в кресле, принимая позу, как на портрете, глядя перед собой в одну точку.
Марианна невольно рассмеялась и снова залилась слезами.
СМОЛИН. Что ты плачешь?
МАРИАННА. Нет, нет, ничего, кроме досады, я не испытывала к нему последнее время, хотя сама виновата. Уж такая у меня судьба!
Орест понял: девушка оплакивала свою судьбу, - он снова ее обнял, но она, смахивая слезы с лица, отодвинулась от него.
СМОЛИН. Постой.
МАРИАННА. Что?
СМОЛИН. Я не думал о женитьбе, но теперь вижу, что с этим тянуть нечего.
МАРИАННА. Конечно!
Марианна упала на кровать, расплакавшись навзрыд, отбиваясь руками от его прикосновений.
СМОЛИН. Выслушай меня.
МАРИАННА. Что вы хотите еще сказать?!
Забила руками по кровати и по стене она, как в истерике.
СМОЛИН. Выходи за меня замуж, Мари.
МАРИАННА. Что?! Вы любите меня, не ее?!
Она мигом вскочила на ноги.
СМОЛИН.Теперь это ясно мне.
МАРИАННА. Теперь? Почему теперь?
Марианна устремилась из своей комнатки в другие комнаты и мастерскую.
СМОЛИН. Я потому затянул с портретом госпожи Ломовой, что остерегался вступать в ее игру вообще и со мной в особенности. Игра в ее характере и в духе нашего времени. Я недаром потянулся к натуре. В тебе была естественность природы, подлинность юности, чистота...