1
Ворон Вук восседал на столе, поклевывая кусочки мяса, рассыпанные перед ним Станом.
Антошин никак не мог отделаться от ощущения, будто птица участвует в разговоре, то есть что она явно имеет свою точку зрения по поводу всего, о чем говорят люди.
Самое обидное было, что Вук явно понимал, о чем говорили Стан и Малко, лучше, чем полковник, который не мог разобраться: то ли эти двое бредят, то ли они просто рассказывают друг другу сказки.
Малко вздохнул:
— Давай начнем еще раз… Всем известно, что молодильные яблоки растут на острове Буяне, точнее, росли, потому что острова Буяна больше нет. Правильно?
Вук поднял свои внимательные глаза и поглядел на Малко. Полковник готов был поклясться — поглядел с сожалением.
Антошин ничего не понимал: «Что за остров со странным названием Буян? Почему его больше нет? И главное, если нет его, так к чему тогда и вспоминать-то?»
Стан улыбнулся:
— Правильно, да не совсем. Остров Буян и столица его, великая Аркона, были предательски атакованы королем викингов Вольдемаром. Викинги — народ сильный, но неразумный и злой. Они начали грабить остров, убивать невинных людей.
— Я ничего не знал об этом… — удивился Малко.
Стан продолжил:
— И тогда Сварог решил опустить Буян на дно морское и сделал это…
«Боги решили и опустили остров на дно! — ухмыльнулся про себя Антошин. И тут же сам себя успокоил: — Всякое бывает в этом древнем краю, всякое. Ешь себе утреннюю кашу и слушай».
— Вот видишь! — даже как будто обрадовался Малко. — Видишь! Если остров утонул, то ведь и яблоки погрузились в пучину вместе с ним!
Полковник не особо удивился, если бы старец предложил им в поисках яблок опуститься на дно морское.
Но все оказалось проще и одновременно невероятней.
— Разве ты не знаешь, что остров Буян иногда всплывает? — удивленно спросил Стан.
Малко ответил:
— Я слышал об этом. Но забыл.
«Милое дело, — подумал Антошин. — Остров у них, видите ли, иногда всплывает».
— Всплывает, — словно услышав мысли Антошина, повторил Стан. — Как напоминание о великом острове и великом городе, который никто и никогда не сможет уничтожить до конца! Так и народ наш можно грабить, убивать, даже топить, но уничтожить ни у кого не получится. Никогда.
«Я родился в стране, где метафоры обретают жизнь». — Антошин изо всех сил старался относиться серьезно к услышанному.
Малко вскочил и заметался по комнате:
— Как же я мог забыть! Конечно, все так просто: надо прийти на то место, где всплывает остров Буян, и, когда он всплывет, найти там яблоки… — Малко остановился. — Стан, а ты знаешь, когда всплывает остров?
Старик ответил печально:
— Этого не знает никто. Вы придете на берег моря и будете ждать. Час — значит, час. День — значит, день. Вечность — значит, вечность. Но однажды остров всплывет, и вы попадете на него, найдете молодильные яблоки, и тогда тайна бессмертия откроется вам.
Перспектива ждать вечно на берегу моря, покуда всплывет неясно-символический остров Буян, Антошину не понравилась.
И он решил вступить в разговор:
— Малко, но ведь ты сам говорил: ведьмы всё знают. Баба Яга опять же… Я, правда, думал, что это всё сказки, но, если надо, готов и с Бабой Ягой встретиться. Но ждать вечность… А вдруг моей жизни на это не хватит? К этим вашим ведьмам надо идти.
Вук, в возмущении замахав крыльями, вылетел из комнаты.
Старик взорвался от негодования:
— Какие ведьмы?! Что они ведают, эти ведьмы? Вот скажи мне, Инородец, ты видел когда-нибудь Бабу Ягу?
— Бог миловал.
— Ну! Она вообще уже ничего не помнит и не знает. С Бабушкой Банной познакомился?
— При чем тут это? — возмутился Антошин, которому совсем не хотелось вспоминать вчерашний ужас в бане.
— «При чем тут это, при чем тут это»! — недовольно повторил старик. — Банная Бабушка могла бы быть дочкой Бабы Яги — вот при чем! Ведьмы много чего знают, но много чего и позабыли уже, особенно те, которые старые… — Стан помолчал немного, чтобы успокоиться. — Почему ты веришь ведьмам, которых и не видел никогда, а не мне?
«Действительно, почему? — спросил себя Антошин и не нашел ответа. — Если здесь в бане живут бабушки, то почему бы острову иногда не всплывать?»
— Стан знает, — уверенно произнес Малко. — У него есть знания.
Старик поднялся, перекрыв своей длинной фигурой свет из окна, и произнес твердо:
— Короче, решено! До моря здесь не так далеко — несколько дней ходу всего. Будем надеяться на Сварога. Если он помогает вам, то поднимет остров из пучины.
Антошин спросил:
— А если не помогает?
Стан с удивлением посмотрел на Антошина и произнес:
— Если боги не помогают, то никакой цели достичь невозможно. Неужели ты этого не понимаешь?
— Ждать вечность — это очень долго… — вздохнул Малко.
— Долго, — согласился Стан. — Ну а ежели вдруг я вас не дождусь, Вук найдет вас. Если увидите Вука, знайте: моя душа вселилась в него. Она побудет в нем, пока я навсегда не уйду в Вырий.
— А как же это Вук нас найдет? — удивился Антошин. — Если мы даже сами не знаем, где будем…
Стан открыл было рот — объяснить, но потом махнул рукой и выдохнул, едва скрывая презрение, одно только слово:
— Инородец!
Это прозвучало почти как оскорбление.
Но Антошин не обиделся: постепенно он привыкал к тому, что не может понять древние законы этого времени.
Стан направился к двери. Малко пошел за ним.
Поплелся и полковник, с печалью признаваясь самому себе, что у него снова нет выбора.
Хотя, если вдуматься, идти на берег незнамо какого моря, чтобы ждать, покуда всплывет незнамо какой остров, а потом незнамо где искать незнамо как выглядящие молодильные яблоки, содержащие незнамо какую тайну бессмертия, чтобы потом незнамо что с этими яблоками делать, — задача, скажем мягко, нестандартная.
Но, судя по всему, по-другому здесь не будет.
Антошин вышел на крыльцо и остановился, пораженный.
Вся деревня пришла в движение. Казалось, все жители одновременно выходили из своих домов. А поскольку не скрипящих и не стучащих дверей здесь не было вовсе, то скрип и стук звучали отовсюду.
— Что случилось? — удивился Антошин.
Малко улыбнулся:
— Как это — что случилось? Мы же уходим на остров Буян. Люди пришли нас собрать в дорогу, проводить.
— А откуда они знают, что мы уходим?
— Инородец… — вздохнул Стан. — Неужели ты и вправду не знаешь, что в любой деревне о событии узнаю́т еще до того, как оно произошло? Коли бы так не было, мы б и выжить не смогли.
Антошин ничего не понял, но времени разбираться не оставалось: со всех сторон к нему подходили незнакомые люди, крепко обнимали, желали удачи, и каждый обязательно приносил какой-нибудь гостинец.
Все пространство перед избой Стана было заполнено людьми.
Стан вынес из дома мешок и аккуратно складывал в него подарки: краюхи хлеба, яйца, деревянные жбаны с вином, куски мяса…
Мешок заполнился довольно быстро. Стан вынес второй.
Люди всё подходили и подходили. Лица всех светились добротой и участием.
Мужчины, женщины, совсем маленькие дети говорили с Антошиным так, словно он был для них дорогой человек и им всем хотелось сказать ему перед трудным походом ласковые слова.
Люди по-доброму заглядывали ему в глаза, пожимали руки. Полковник не мог избавиться от ощущения, что делают они все это совершенно искренне, хотя и видят его впервые.
Вот и второй мешок заполнился. Стан перевязал его и молча всем поклонился.
Люди тоже поклонились старику.
Поклонился и Малко:
— Спасибо вам, люди добрые! Слово человеческое охраняет в пути лучше любого меча. Пожелания людские дают крылья. А без крыльев овраги на дороге никак не преодолеть…
«Эх, мальчишка! Пацан совсем, а как красиво говорит! — подумал Антошин. — Вообще, здесь все такие слова находят! Почему, пока человечество было молодым, оно умело говорить красиво, а как подросло, красота из слов исчезла, только смысл остался, да и тот чаще всего противный?»
— Спасибо, люди! — только и смог выговорить Антошин. — Спасибо вам за вашу душевную доброту!
Толпа, никогда не видевшая говорящего инородца, напряглась, прислушиваясь, что он еще скажет.
Но полковник не умел ораторствовать, тем более перед такой толпой. Поэтому он только несколько раз поклонился.
И каждый раз толпа молча кланялась в ответ.
— Инородец… — услышал Антошин из толпы мужской голос. Сказано было не пренебрежительно, а скорей с уважением. — Инородец… Слов наших не ведает, немой человек. Не много совсем сказать смог.
— Зато кланяется. Уважает, значит! — улыбнулась женщина.
Антошин снова поклонился.
Толпа сняла шапки и опустила головы.
Тогда Антошин ударил поклон опять.
И толпа…
Это могло бы продолжаться вечно, но Стан мягко взял Антошина за локоть и увлек в дом.
Старик предложил:
— Присядем перед дорожкой.
Антошин и Малко послушно присели. Минуту, пожалуй, сидели молча.
И вдруг Стан начал говорить, сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей:
— «Еду я из поля в поле, в зеленые луга, в дальние места, по утренним и вечерним зо́рям; умываюсь ледяною росою, утираюсь, облекаюсь облаками, опоясываюсь чистыми звездами…»
Малко старательно повторял за Станом:
— «Еду я из поля в поле…»
Антошин попытался было тоже повторить, но не вышло: не успевал он за словами старика.
Слова эти были красивые, явно важные и значительные, хотя и странные, конечно.
— «Еду я во чистом поле, а во чистом поле растет одолень-трава. Одолень-трава! Не я тебя поливал, не я тебя породил; породила тебя мать сыра земля, поливали тебя девки простоволосые, бабы-самокрутки…»
Антошин усмехнулся про себя: «Бабы-самокрутки… Это еще что такое? Что за пошлость такая среди красивых, волшебных слов?»
А слова кружили по избе. Казалось, они падают и вновь взлетают, падают — и взлетают… Но не растворяются в воздухе, как иные слова — незначительные, а парят, будто птицы.
И даже чернокрылый Вук сидел молча, словно вслушиваясь в то, что говорит его хозяин.
— «Одолень-трава! Одолей ты злых людей, лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили, отгони ты чародея, ябедника. Одолень-трава! Одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса темные, пеньки и колоды. Иду я с тобою, одолень-трава, к окияну-морю, к острову Буяну. Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретиво́го сердца во всем пути, во всей дороженьке».
Закончив говорить, Стан и Малко опять замолчали, но оставались сидеть.
Посидели молча, слушая тишину, вслушиваясь в себя, и только после этого поднялись.
Малко поклонился на четыре угла избы. Может, с домом так прощался, а возможно, просил у дома помощи в дороге. У кого еще и просить-то помощи, отправляясь в путь, как не у дома? Пусть чужая изба, не родная, но ведь, как никто, людей знает, понимает и охраняет. И тепло хранит человеческое.
Антошин встал и тоже поклонился на четыре угла. На всякий случай.
Когда подходили к лесу, Антошин оглянулся.
Вся деревня смотрела им вслед. Впереди стоял Стан с Вуком на плече, словно полководец небольшого войска.
Увидев, что инородец обернулся, все начали махать Антошину руками, а Вук — крыльями.
Антошин и Малко поклонились людям и вошли в лес.
«Странное дело, — думал Антошин. — Меня никогда никто так не провожал. Сколько раз я уходил на войну или просто на опасное задание… В лучшем случае — чокнуться, выпить, какие-то слова обязательные, ничего не значащие, услышать. Но это в лучшем случае, а так… Почему-то кажется, что после подобных проводов идти легче. Странно. Что-то, видимо, эти люди знают, о чем мы, их умные, продвинутые потомки, позабыли…»
Антошин тронул Малко за плечо:
— Слушай, а я вот не понял: что вы, ну, со Станом, говорили про каких-то баб-самокруток? Что это значит?
Малко, погруженный в свои мысли, ответил лениво:
— Это те, кто замуж вышел без благословения родителей. Сами накрутили, в общем, потому и самокрутки…
«Женщины-самокрутки… Сами накрутили! — усмехнулся про себя Антошин. — И тут все не просто так, и тут — логика. Удивительные все-таки у меня были предки».
2
Все шло как-то подозрительно правильно. Днем двигались, ночью спали. Приключений не происходило никаких, и это, конечно, настораживало.
Антошин знал твердо: когда жизнь идет спокойно — это верный признак того, что она готовится к прыжку. Причем наверняка очень неприятному.
Немного смущало полковника, что Малко хоть и шел уверенно, однако не очень хорошо представлял, где конкретно находится море-океан. Но Антошин решил, что Малко, видимо, поступает так, как учил Боровой, — меньше слушает себя и больше — дорогу. Шагает по ней. Вот и всё.
Дорога умней человека. Важная, конечно, премудрость, в жизни пригодится.
Однако…
Если, как сказал Стан, даже боги ошибаются, то дорога тем более имеет право на ошибку.
В тот вечер ничто не предвещало неприятностей. Да и вообще, у неприятностей, в сущности, есть только один предвестник — спокойствие.
Малко шел впереди, но вдруг резко остановился, принюхиваясь, словно дикий зверь.
Антошин тоже понюхал воздух. Запахов было множество, однако ничего подозрительного полковник не учуял.
Малко поднял руку, показывая, что дальше идти нельзя.
Антошин осторожно подошел к Малко, отодвинул ветки, заглянул туда, куда показывал парень.
На поляне у костра сидел человек с повязкой на глазах. Он зевнул, обнажив почти беззубый рот. На шее у человека болталось ожерелье из волчьих клыков.
Так и есть! Он! Как его зовут-то? Тутай вроде. Тот самый, кого полковник ослепил огнем.
А где этот? Главный… Как его? Азамат? И сколько их вообще, этих обров, поблизости?
Что за вопросы? При чем тут это всё? Отступить бы тихонечко, ветки закрыть, как занавес, и отойти, не нарываться, не связываться.
Так нет же! Стоят вдвоем, дым от костра нюхают, вглядываются в этого Тутая, будто не веря, что встретили старого знакомого, будь он неладен!
Азамат не был зверем. Но ходить умел так же бесшумно. И столь же внезапно нападать.
Он возник словно из-под земли.
Реакция никогда не подводила Антошина. Он успел отбить первый удар Азамата.
Азамат напал вновь.
А где же Малко? Почему не помогает?
— Малко! — крикнул полковник.
Но мальчишка и не собирался драться, он… убегал! Позорно и нагло улепетывал с поля боя. Он даже свой мешок с провизией бросил, чтобы не мешал убегать. Полковнику показалось, что мальчишка вынул что-то из мешка — и наутек!
Его спина мелькнула между деревьями и исчезла.
Антошин не верил, что Малко мог предать его. Нет! Он явно что-то задумал. Но что? Что он взял с собой из мешка? Зачем?
Лишние это были мысли, лишние. Впрочем, во время драки любые ненужные мысли отвлекают.
Антошин не заметил, как сзади подбежал Тутай и плашмя ударил полковника мечом по голове.
Мир закружился перед глазами и исчез.
Антошин хорошо знал это состояние, когда приходить в себя не хочется, потому что понимаешь: действительность ничем хорошим тебя не обрадует.
Действительность возникала постепенно, как из тумана. Она и вправду была отвратительна.
Антошин был привязан к огромному дереву. Два обра сидели неподалеку перед костром, доедая похлебку, которая не пахла, а воняла мерзко и отвратительно.
— Очнулся! — усмехнулся Азамат. — Человек, прикидывающийся богом… Или Лешим… Не важно… Богом прикинуться нельзя! Неужели ты этого не понимаешь?
Тутай плошкой зачерпнул кипящее варево, встал, подошел к полковнику, плеснул в лицо кипятком.
Антошин успел отвернуться, но горячие капли упали на шею, обожгли кожу. Слезы непроизвольно выступили на глазах.
Тутай расхохотался.
— Больно! — В восторге он катался по траве, приговаривая: — Больно! Больно!
Новая порция кипящего варева вылилась полковнику за воротник.
Азамат остановил его:
— Погоди! Не порти его! Он нам еще пригодится. Целенький.
Полковник вспомнил, что сделали эти изверги с родителями Малко, и отчетливо понял, что его ждет впереди.
Надежда была только на Малко. Но где он?
«А вдруг все-таки убежал? — Антошину ужасно не хотелось верить в это. — Испугался этих обров-зверей и умчался… Ребенок все-таки… Ребенок…»
Почему-то успокаивала Антошина мысль о том, что, убегая, Малко что-то вынул из мешка. Не мог он это случайно сделать…
Азамат подошел к полковнику, повернул лицо Антошина к себе.
Антошин внимательно посмотрел в глаза этого человека. Глаза как глаза — ничего звериного. Злые глаза победителя.
— Ты сам нашел меня, — тихо произнес Азамат. — Я сказал: не вернусь, покуда не найду своих обидчиков. Правильно, Тутай?
— Ну! — хмыкнул Тутай.
— Ну вот. А тут ты сам к нам пришел. Это хорошо! Очень хорошо! А может быть, мальчишка специально тебя на нас вывел, как думаешь? Ишь ты, как он исчез-то быстро.
Азамат сверкнул зубами.
«Зачем бы Малко так делать? — мучительно размышлял полковник. — Чтобы самому найти молодильные яблоки? Бред. Специально заманивать меня к разбойникам, чтобы они меня убили? Ерунда. Сговориться с людьми, которые убили твоих родителей? Не может такого быть! Не может! Даже здесь, где свои законы, своя мораль и своя логика, человек не может сговариваться с теми, кто убил отца его и мать.
Этот парень не может быть предателем. Не может, и всё!»
Азамат снова повернул к себе лицо Антошина.
— О чем думаешь? — Глаза Азамата горели восторгом. — О предательстве? А чего о нем думать? Среди людей оно есть. А среди зверей не бывает. В этом-то все и дело.
Тутай обнажил в улыбке свои гнилые зубы и процедил:
— Волк волка никогда не предаст.
— Ты сам нашел меня. Ты сам нашел свою смерть. Зверь может не попасть в ловушку, поставленную человеком. Но человек непременно попадает в ловушку, которую ему поставил зверь. Непременно! — Азамат плюнул Антошину в лицо.
Жирный, мерзкий плевок повис у Антошина на щеке, а полковник не мог его вытереть. Плевок медленно сползал вниз, пока не упал в траву, оставив на щеке мокрый гадкий след, словно прикоснулся кто-то чужой и отвратительный.
Первым желанием, конечно, было плюнуть в ответ. Но это выглядело бы уж слишком пародийно, и Антошин сдержался.
Азамат усмехнулся:
— Я понял, кто ты такой! Никакой ты не бог и даже не Леший… Ты инородец, зачем-то пришедший к нам. Ну и зачем ты пришел? И почему говоришь? Откуда язык наш знаешь?
«А почему, собственно, Малко не мог сговориться с обрами? — вдруг подумал Антошин. — Это же все-таки действительно совсем иной мир, в котором работают другие, непонятные мне законы. Может быть, все, кто здесь живет, только и думают о том, как бы попасть побыстрее в этот самый Вырий? А тут пришли обры, помогли — вот и славно. Мучали его родителей? А может быть, у них в Вырии за предсмертные муки какой-нибудь особый приз положен, какое-нибудь особенное счастье? Я не удивлюсь, если Малко предал меня, искренне желая мне добра, радуясь тому, что я помучаюсь-помучаюсь, да и попаду в Вырий. Странная, конечно, история. Впрочем, что тут не странно, в этой древней Руси?»
Азамат сломал длинную ветку. Она просвистела перед лицом полковника. Вжик! — туда, вжик! — сюда.
— Что-то ты знаешь, инородец, интересное. — В глазах Азамата уже не читалось ничего, кроме всесокрушающей злобы. — Что-то такое, что мне очень пригодится. Очень.
Первые два раза Азамат словно прицеливался, на третий решил ударить веткой по лицу инородца.
Антошин сумел уклониться — удар пришелся по затылку.
Тутай катался по траве, держась за живот от смеха. Он хохотал так, будто перед ним выступал лучший клоун мира.
«А может, наоборот, Малко меня совсем не любит? С чего, собственно говоря, я решил, что он ко мне хорошо относится?» — пытался думать Антошин, уклоняясь от удара.
Полковник знал: когда ты абсолютно беспомощен против врага, надо постараться спрятаться в свои мысли — больше некуда. Спрятаться хотя бы от паники…
Вжик! — просвистел прут. Антошин наклонил голову. Но Азамат ударил снизу — попал в лоб. Неприятно. Но терпеть можно. И можно продолжать свои невеселые размышления.
«Итак, Малко не верит мне. А почему, собственно, он мне должен верить? Вот и сговорился с этими людьми. Например, ночью, пока я спал, они обо всем договорились. Может такое быть? Почему нет… Потому что как-то не очень в это верится. Не верится — и всё тут. Логика — да, есть. А чувства другое подсказывают».
Вжик! — прут просвистел мимо.
Азамат промахивался специально: он издевался.
«Малко сказал им: мол, я вам приведу этого человека, а вы узнаете у него, что он ищет на нашей земле. Про молодильные яблоки Малко им, конечно, не рассказал, иначе бы обры его не отпустили и выведали у него все. Малко сказал им: мол, попытайте инородца, узнаете что-нибудь интересное… А сам, может быть, стоит сейчас за деревьями и наблюдает, как издевается надо мной злобный Азамат».
Вжик! На этот раз обр попал по шее. Удар был сильным. Антошин почувствовал запах собственной крови. Боль он научился не ощущать. А вот запах… От него никуда не денешься.
То, что Малко предатель, казалось вполне логичным. И, собственно говоря, не было никаких причин так не думать.
Никаких. Кроме одной: поверить в это полковник Николай Васильевич Антошин не мог. Вопреки всему, что происходило с ним. Вопреки логике. Просто не мог, и всё. Чувства не позволяли.
— Как делить-то будем? — радостно спросил Тутай. — Мне — сердце, тебе — печень? Так, что ли?
— Так, так… — Азамат снова замахнулся прутом. — Тебе еще его глаза достанутся. Ты же хочешь его глаза?
Тутай повернул к полковнику свое искалеченное лицо и произнес вожделенно:
— Очень хочу. Человек, который решился ослепить зверя, ослепнет сам!
Небо темнело медленно, но неотвратимо. Это, к сожалению, казалось символичным: темнеет небо — темнеет жизнь, исчезла синева неба — исчезла жизнь.
Куда же смотрит Тот, кто разговаривал с полковником? Разговаривал же с ним Кто-то? Разговаривал! Ну и куда Он подевался?
Почему Бога всегда надо звать? Почему Он сам не может вмешаться? Он же видит, что происходит. Ну неужели же нельзя прийти на помощь?
Азамат стегнул Антошина прутом еще пару раз и вернулся к костру.
К полковнику подошел Тутай. Радостно улыбаясь, он поправил свой ремень с красивой пряжкой. Потом слегка ударил полковника по животу, по шее, по ногам, будто оценивая. Мускулы потрогал, шею. Произнес удовлетворенно:
— Крепкий мужик! У него, должно быть, большое сердце, здоровое, вкусное. — И расхохотался.
Азамат согласился:
— И печень, наверное, не маленькая.
Антошина обсуждали, словно блюдо на ужин. С полковником разные случались приключения. В передрягах приходилось бывать всяких. Но вот блюдом на ужин он не был еще никогда. И надо сказать, это был совсем не тот опыт, который хотелось приобретать.
3
Тутай вернулся к костру, сел рядом с Азаматом. Плечом к плечу.
За их спинами вдруг возник Малко, приложил палец к губам: молчи, мол.
Мальчишка шел осторожно, явно прячась. Так к друзьям не приходят, значит, не хочет, чтобы обры его увидели.
Это хорошо.
Малко встретился глазами с полковником и улыбнулся. Вполне по-доброму.
Из кармана штанов Малко достал небольшую деревянную бутылочку и показал Антошину.
Наверное, это была какая-то очень важная вещь, но полковник мог об этом только догадываться.
Продолжая улыбаться, Малко попытался жестами объясниться с Антошиным.
Он показывал, как наливает из бутылочки жидкость, выпивает ее и превращается в человека, который смотрит странным, потусторонним взглядом.
Малко хочет подлить обрам яд? Но почему он изображает не умершего, а сошедшего с ума человека?
Это не яд, а какое-то зелье?
Улучив момент, когда ни Азамат, ни Тутай на него не смотрели, полковник спросил беззвучно, одними губами:
— Яд?
Малко тут же начал отрицательно трясти головой: нет, мол, не яд.
А что же тогда?
Да какая разница, в сущности? В этой бутылочке спасение полковника!
Но самое главное — Малко его не предал! Он пришел спасти Антошина. И он правильно все рассчитал: силой этих полузверей-полулюдей не победить. Нужна хитрость.
Антошину стало стыдно за то, что он посмел сомневаться в преданности этого мальчишки. Да, он до конца не поверил, что Малко — предатель, но ведь сомневался…
Тутай аж взвизгивал от нетерпения и все время повторял:
— Когда же, когда же мы начнем? Когда же мы начнем?
Азамат ответил лениво:
— На закате.
— Так уже закат! — крикнул Тутай и показал на небо. — Смотри: закат. Можно начинать.
Антошин увидел гнилые зубы обра и представил, как через несколько минут эти гнилые зубы будут жевать его сердце. Его чуть не вывернуло от собственной фантазии.
Азамат поднял глаза к небу:
— Видишь, солнце медленно опускается к лесу? Вот когда оно уйдет за верхушки деревьев, тогда и начнем трапезу. Ты же знаешь: звери должны трапезничать на закате. Таков закон.
Два человека спокойно и даже лениво обсуждали, когда лучше съесть его, полковника в отставке Николая Васильевича Антошина. И это происходило не в кино, не во сне, а на самом деле.
Показав свою пантомиму еще пару раз, Малко убедился, что Инородец не может точно ее расшифровать. И тогда начал рассказывать другую бессловесную историю.
Обеими руками он показывал на дремлющих обров, а потом как бы отгонял их.
«Зачем он мне все это показывает? — пытался понять Антошин. — Наверное, хочет, чтобы я отогнал этих обров от котелка. Но вот как это сделать, если мне не пошевелить ни рукой, ни ногой?»
Тутай и Азамат подремывали около костра. Если бы они не собирались съесть у Антошина сердце и печень, можно было бы сказать, что они сопят вполне даже мирно.
Антошин поднял глаза. Солнце уже зацепило верхушки деревьев, еще немного — и оно исчезнет за ними.
Если у человека связаны руки и ноги, то ему остается одно, чтобы обратить внимание на себя.
Не понимая точно зачем, Антошин истошно заорал.
От этого крика Малко отбросило прочь с поляны, а Тутай и Азамат вмиг проснулись и вскочили.
Начало получилось неплохим. Антошин заорал еще раз.
Тутай нервно схватился за меч и с ужасом посмотрел на полковника.
У Азамата нервы оказались куда более крепкими.
— Струхнул Леший-то наш! — усмехнулся он, снова усаживаясь на землю.
Антошин орал. Даже выть попытался. Но на этот раз вылось плохо: наверное, настроение было не то.
Тутай, продолжая опасливо коситься на Антошина, спросил почему-то шепотом:
— Может, сейчас начнем?
— Не-ет, — зевнул Азамат. — Решили на закате — значит, на закате.
Полковник продолжал орать и брызгать слюной. А что ему еще оставалось делать?
— Успокой его, — бросил Азамат Тутаю.
«Бить будут, — понял Антошин. — Хорошо бы, чтобы вместе, тогда бы они отошли от своей дурацкой кастрюли и Малко вылил бы туда, что надо».
Полковник снова закричал.
Тутай подошел и без лишних слов ударил Антошина по лицу.
Тутай бил несильно, лениво. И когда кулак медленно скользнул по губам полковника, тот успел ухватить обра за палец, сжав зубы.
Тутай закричал обиженно:
— Он кусается!
— Ах, кусается, гад! — вскочил Азамат и бросился к полковнику.
Антошин увидел, как из-за кустов тенью выскочил Малко, мгновенно вылил содержимое бутылочки в варево и исчез.
Потом полковник почувствовал удар в ухо, потом — в лицо…
Тутай перехватил руку Азамата:
— Может, хватит? Еще пара ударов — и он сдохнет прямо здесь. А зачем тебе будет нужна печень дохлого человека?
Обры вместе посмотрели в небо.
— Совсем немного осталось до заката, — оскалил зубы Тутай.
Антошин понимал: полдела сделано. И не важно, что именно вылил Малко. Главное, чтобы они это выпили. Но как, как добиться этого? Тут ведь кричи не кричи…
План возник мгновенно. Рискованный, конечно, но какой еще мог появиться в такой ситуации?
Антошин перевел дыхание и заныл:
— Я есть хочу-у! Умираю, есть хочу! Дайте мне вашей похлебочки, пожалуйста! Дайте поесть, умоляю!
Антошин все рассчитал верно. Обры скучают. Прекрасно. Как они могут развлекать себя? Издеваясь над человеком. Очень хорошо. Значит, если полковник будет проникновенно ныть, что он голоден, обры начнут дразнить его, демонстрируя похлебку, и наверняка сами ее попробуют.
То, что эти садисты не дадут ему есть, не вызывало никаких сомнений.
Расчет Антошина сработал наполовину. В игру радостно вступил только молодой Тутай. Он сделал все, как и предполагал полковник, — побежал к похлебке, отхлебнул раз, отхлебнул другой, причмокивая от удовольствия и радостно поглядывая на Антошина.
Потом набрал варева в ложку, подошел к полковнику и со словами: «Хочется тебе? Хочется?» — смеясь, выплеснул содержимое на землю. Снова подбежал к котелку, снова хлебнул и снова понес ложку к полковнику.
Антошин ныл как умел:
— Я есть хочу! Я есть хочу!
А сам внимательно наблюдал за Азаматом. Тот явно не собирался хлебать варево.
Но самое печальное заключалось в том, что выпитое зелье никак не подействовало на Тутая. Вообще никак!
Тутай опять побежал к вареву, еще зачерпнул ложку и осторожно понес ее к Антошину.
Азамат заглянул в котелок и буркнул:
— Хватит! Тут уже не так много осталось.
— Ага, — ответил Тутай, продолжая осторожно ступать мелкими шажками.
Это выглядело довольно забавно: он медленно доносил ложку до рта Антошина, а потом с хохотом ее выливал.
Тутай был настолько увлечен этим занятием, что не заметил, как из-за кустов возник Малко, схватил Азамата за ноги и дернул. Голова Азамата оказалась в котелке.
Хватая воздух ртом, Азамат хлебнул похлебки.
Пока обр не опомнился, Малко схватил его за волосы и еще пару раз макнул лицом в варево. Потом с силой толкнул Азамата на землю и исчез в чаще.
Тут как раз Тутай донес очередную ложку, вылил ее перед носом полковника и захохотал:
— Хочешь есть? Хочешь?
Азамат сидел на земле, пытаясь прийти в себя. Потом вскочил, оттолкнул Тутая, схватил Антошина за горло и прошипел:
— Что это было? Что?
Полковник сказал первое, что пришло ему в голову:
— А ты думаешь, Лешего можно просто так обижать?
— Лешего?.. — Азамат с остервенением ударил Антошина в живот. — Лешего, говоришь?
У Антошина ныла разбитая губа, болела голова, шея, теперь вот еще живот… Сам себе полковник напоминал отбивную котлету, которую вот-вот должны были изжарить.
Тутай подскочил к Азамату.
— Ты что? — возмутился молодой обр. — Мы же договорились.
— Пошел ты! — взревел Азамат и замахнулся, чтобы ударить приятеля.
Но рука его застыла в воздухе.
Взгляд Тутая затуманился, на лице возникла странная, нелепая, больная какая-то улыбка. Он спросил Азамата тихим голосом:
— Отец, это ты?
«Подействовало зелье», — понял Антошин.
Азамат брезгливо оттолкнул Тутая, тот упал.
— Отец, за что, за что? — плакал молодой обр, сидя на земле и размазывая по щекам слезы. — Мы же должны любить друг друга.
Тутай сидел смешно вытянув ноги. Он был похож на маленького обиженного мальчика.
— Что с тобой, Тутай? Ты с ума сошел?! — заорал Азамат, подбежал к нему, резко поднял его…
В этот момент и взгляд Азамата затуманился, и он тихо сказал:
— Зачем ты меня обижаешь? Маленьких обижать нельзя…
Выпив загадочного зелья, эти люди стали похожи на младенцев! Исчезла агрессия! Кровожадные обры в одно мгновение превратились в маленьких детей.
Малко выскочил из-за деревьев и начал разрезать веревки, которыми был привязан Антошин.
Веревки поддавались плохо, так что у полковника было время спросить:
— А чего ты им подлил?
— Чернобыльник это. Трава забвения. Полынь. Кто-то в деревне нам дал, спасибо доброму человеку. Это вообще-то лекарство, если мазаться. А если внутрь, да еще так много… Сам видишь, что происходит. Они забыли себя. Но это скоро пройдет. Пошли быстрей. — Малко посмотрел на обров. — Только сначала надо их убить, — произнес он нетвердо.
Чернобыльник… Чернобыль… Антошину показалось, что он где-то слышал это слово, но не помнил, что именно связано с ним. Но точно что-то неприятное.
Вроде бы где-то в двадцатом веке был взрыв на атомной станции, вроде бы это место называлось Чернобыль. Атомный взрыв… Радиация… Людей эвакуировали, и до сих пор в зоне взрыва никто не живет. Хотя сто лет с тех пор прошло…
Наконец упала последняя веревка. Антошин «отклеился» от дерева, едва не рухнув. Болело всё. А что не болело, то затекло. Идти было не просто трудно, а, казалось, вовсе невозможно.
Тутай и Азамат сидели на земле и плели венки из цветов и травинок. Они примеряли их друг на друга и были абсолютно счастливы.
«Как странно, — подумал полковник. — Когда человек забывает все, он превращается в ребенка… Невозможно поверить, что эти изверги тоже были детьми. Но ведь были».
Азамат вдруг увидел красивую пряжку на своем ремне и закричал радостно:
— Смотри, какая красивая!
— И у меня! И у меня! — подхватил Тутай, демонстрируя свой ремень.
Некоторое время они молча, по-детски сосредоточенно продолжали плести венки, изредка с любовью поглядывая на свои пряжки.
— Мой венок лучше! — воскликнул Тутай.
— Нет, мой, нет, мой! — возразил ему Азамат.
И два жутких обра, два воина, два человека-зверя начали смешно мутузить друг друга.
Малко поднял лежавший на земле меч, протянул Антошину:
— Надо убить их, чтобы они никогда больше не преследовали нас. Врага надо убивать. Если ты не уничтожишь его, он уничтожит тебя. Таков закон.
Малко говорил красиво, умно. Только почему-то очень неуверенно.
Антошин взял меч, подержал в руках, как бы пробуя на вес.
Полковник Николай Васильевич Антошин тянул время. Он совершенно точно понимал, что не сможет убить этих превратившихся в детей злодеев.
Те, кто хотел съесть его сердце и печень, исчезли.
А этих, безумных, убить невозможно.
Малко вздохнул:
— Чернобыльник недолго действует… Скоро они опять станут такими же, как были.
Антошин не считал себя сентиментальным человеком. Он все понимал. Ему было ясно, например, что в этой стране, где, как выяснилось, довольно узкие дороги, нельзя оставлять в живых двух врагов: шанс встретить их слишком велик.
Полковник еще повертел в руках меч. Посмотрел на него и так и сяк…
— Ну хорошо, — согласился Азамат. — Твой венок лучше. Дай мне его.
И Тутай, по-детски искренне улыбаясь своими отвратительными зубами, надел венок на голову Азамата.
Обры счастливо улыбались.
Антошин сейчас не мог их убить. Что бы там ни говорила логика — не мог.
— Лучше ты. — Антошин дотронулся своим мечом до меча Малко и подумал: «Что ж я делаю? Я заставляю ребенка стать убийцей!» И видимо, чтобы оправдать самого себя, полковник добавил: — Эти люди убили твоих родителей.
Малко ответил мгновенно и жестко:
— Я не могу убивать безоружных. Сварог не велит. Пошли.
Около костра валялась то ли большая тряпка, то ли рубашка одного из обров. Малко подобрал ее зачем-то, взял под руку Антошина, и они быстро двинулись в сторону леса.
Тутай закричал жалостливо:
— Родители уходят!
Казалось, он вот-вот заплачет.
— Возвращайтесь! Возвращайтесь! — совсем детским голосом заверещал Азамат.
Полковник поднял глаза. Солнце уже почти спряталось за деревья.
«Меня уже не должно было быть в живых», — подумал он.
Страшные обры смотрели им вслед. Из их глаз катились быстрые детские слезы.
Малко сказал, что чернобыльник действует недолго, однако он не торопился убегать. Парень опустил голову, внимательно вглядываясь в траву. Он явно что-то искал и, не прерывая поисков, объяснил:
— Я бросил мешок, когда убегал. Нам надо обязательно его найти. Во что бы то ни стало!
«Почему нам так необходим мешок с провизией? — удивился Антошин. — Что мы, сами в лесу не прокормимся? Надо уходить, пока обры в себя не пришли».
Вслух, однако, ничего не сказал.
Они ползали по траве, раздвигали кусты…
Мешок словно испарился.
— Лес забрал… — вздохнул Малко. — Плохо дело: теперь дороги не будет. Обиделась на нас дорога, понимаешь?
Антошин не понимал. Но расспрашивать не стал.
4
Малко сказал, что надо идти всю ночь, а когда станет светло, он найдет травы, которые вылечат избитое тело Инородца.
Антошин послушался мальчишку. Собственно, у него не было иного выхода.
Малко шел понурив голову.
— Ты чего такой грустный? — Антошин попытался улыбнуться разбитой губой. — Подумаешь, сумка с едой. Что мы, еды, что ли, не отыщем?
— При чем тут еда?! При чем?! — Малко перевел дыхание. — Я потерял одолень-траву. Она помогает всем, кто идет. Как мы без нее дойдем до моря-океана? Мы потеряли одолень-траву, на нас обиделась дорога. Нам будет очень трудно.
Сил на то, чтобы спорить, удивляться да просто реагировать, у Антошина не осталось.
Ушибы ныли. Разбитая губа болела. Из ран периодически сочилась кровь. Идти было тяжело, а главное, неохота. Хотелось рухнуть… да хоть на этот мягкий мох… и вырубиться. Наплевав на всё, забыв про всё — просто рухнуть и уснуть.
Но полковник шел. Почти не видя ничего. Не чувствуя ничего. Не думая ни о чем. Как будто у него единственное дело в жизни — идти. Только с нетерпением смотрел на небо: когда ж оно наконец порозовеет? И молил солнце: «Выйди поскорее, пожалуйста, появись!»
Он остановился, потрясенный не увиденным, а понятым.
Антошин вдруг осознал, что с тех пор, как он попал в это время, его жизнь стала сильнее зависеть от солнца. Раньше он вообще не обращал на него внимания. Светит — и ладно. А сейчас понял, что жизнь людей каким-то мистическим образом здесь зависит только от этого жаркого далекого светила. Только от него.
Небо почему-то розовело робко, а голубело быстро. В один миг розовое пространство стало светло-синим, словно краску плеснули на небеса.
«Может быть, все наши проблемы, проблемы моего времени, оттого и происходят, что мы забыли про солнце?» — подумал Антошин.
Мысль была занятная. Ее приятно было бы развить дальше.
Но тут Малко объявил:
— Всё. Хорошее место. Садись, Инородец. Будем тебя лечить.
Антошин рухнул на землю, прислонившись спиной к дереву.
Малко исчез, но вскоре появился, держа в руках широкие листья какой-то травы.
— Подорожник, — сказал он, разминая листья руками. — Приложи к ранам, пока я полынь буду искать. Она поможет.
Малко было лет четырнадцать — мальчишка совсем. Но этот мальчишка обладал навыками, которые в двадцать первом веке не могут обрести многие взрослые, да часто так и умирают, не обретя их. Малко понимал язык жизни. Жизнь вовсе не пугала его: он знал, как с ней договориться.
Укрытые подорожником, раны болели меньше. А может быть, Антошину просто очень хотелось, чтобы было так.
Малко опять исчез, но вернулся так же быстро, как и в первый раз. Теперь он нес охапку травы.
— Полынь горькая! — радостно воскликнул он. — Здесь ее очень много.
Он расстелил на пне тряпку, взятую у обров, положил на нее траву и рукояткой меча принялся толочь ее до появления сока. При этом объяснял несведущему Антошину:
— Видишь, как Сварог все здорово устроил. Из полыни-чернобыльника отвар сваришь — трава забвения получается. А растолчешь — получается сок, лекарство. Можно на раны положить.
Но Антошину надо было поговорить про другое. Очень надо. Его мучило, что, пусть даже в мыслях, он мог допустить, что Малко его предал.
— Представляешь, я боялся, что ты сговорился с этими обрами… — вздохнул Антошин. — Прости меня… Я виноват. Я плохо о тебе подумал.
Малко оторвался от своего дела.
— Ты думал, что я могу сговориться с убийцами своих родителей? — ошарашенно спросил он. — Инородец, откуда же ты пришел только? Из какой страны? Как же вы там живете, если тебе такие мысли приходят в голову?
Антошин смутился:
— Ну, я не знаю… Я думал, может, у вас тут какое-то иное отношение к смерти и вы…
— Отношение к смерти везде одинаковое, — перебил Малко полковника. — Мой отец говорил, что смерть никто не хочет приближать, но когда она приходит, ее принимают смиренно, понимая, что у человека просто вышел срок.
Малко порвал тряпку на лоскуты, намочил их соком полыни и приложил к ранам Инородца.
Скоро полковник был обклеен компрессами, как заплатками. Раны действительно стали болеть меньше.
Антошин вздохнул.
— Это плохо — не верить человеку. — Подумал немного и спросил: — А ты мне веришь?
Малко задумался на мгновение, а потом сказал совершенно спокойно:
— Ну мы ведь вместе идем по дороге.
Антошин понял: это лучший ответ на его вопрос. И провалился в сон.
Полковник спал крепким сном человека, который только что чудом избежал смерти. Спал и не видел, как Малко, борясь со сном, меняет ему повязки, потому что знает: нельзя допустить, чтобы сок полыни засох на ране.
Он лечил Антошина, изо всех сил стараясь не думать о том, какие ужасные испытания ждут их впереди.
Малко не предчувствовал будущие трудности, но твердо знал, что они будут. Ведь он потерял одолень-траву! Как идти без такого оберега? Как без него отыскать море-океан?
Потеряв одолень-траву, они предали дорогу, которая вела к морю, свернули с нее. Пусть не по своей вине, но ведь все равно — предали.
«Дорога не прощает, когда ее предают, — думал мальчик. — Просто так она под ноги не стелется. Новая дорога, конечно, тоже хорошая: она увела нас от обров. Но как теперь отыскать другую, нужную, свою — ту, которая ведет к цели?
Ясно одно: впереди ждут испытания. А коли так — не надо ждать, пока они набросятся из-за деревьев, словно подлые обры. И если ты знаешь это, нужно самим двигаться им навстречу. Так всегда говорил отец. Если выдержим, дорога простит и приведет к морю».
Малко посмотрел на спящего Антошина.
Инородец казался ему хорошим, но очень слабым человеком, который не ведал очевидных вещей. Он жил неправильно — то есть не знал правил, по которым можно договариваться с жизнью. Такой человек вряд ли может преодолеть трудности.
«Что же делать? — спрашивал себя мальчик. — Отец говорил: «Рассчитывай только на себя, Малко. А если кто тебе поможет, прими эту помощь как подарок».
Мальчик знал, что надо делать. Знал, где искать испытания. Знал, кто станет их испытывать. Он всё ведал.
И потому ему было очень страшно.
Антошин проспал целый день. Малко не тревожил его: пусть набирается сил. Тем более до вечера все одно делать нечего.
Ведь с той, которая будет их испытывать, а потом, если, конечно, они выдержат испытания, укажет дорогу к морю, можно встретиться только вечером. И чем позже вечер, тем больше вероятность этой жутковатой, но необходимой встречи.
Малко снял повязки с ран полковника.
Сок полыни оказал свое волшебное действие: кровь уже не сочилась, значит, раны начали зарубцовываться. Да и из синяков полынь вытянула болезненный синий цвет.
Антошин спал спокойно, дыхание его было ровным и тихим.
«Если дорога хочет, чтобы мы пришли к морю, она простит невольное предательство и подарит нам ту встречу, на которую я надеюсь и которой боюсь, — думал мальчик. — А если нет? Значит, боги не хотят помогать Инородцу и нам никогда молодильных яблок не отыскать».
Успокоенный этими мыслями, мальчик лег рядом с Антошиным и мгновенно уснул.
Какая-то непонятная сила заставила ее выйти из воды и направиться на неслышимый зов.
Шла совсем недолго, расчесывая гребнем свои длинные белые волосы, которые едва прикрывали ее наготу.
Шла, напевая свою любимую песню:
Уж ты стань-ко, мой ласковый,
Уж ты стань-ко, мой приятливый!
Мимо наших высок терем
Пролетал тут ясен сокол;
Мимо нашей-то горницы,
Мимо светлой светлицы,
Проезжал добрый молодец,
Проезжал добрый молодец на войну.
Дорога не спрашивала, куда идти, — привела сама куда надо.
Двое мужчин спали крепким сном.
Один — немолодой, какой-то избитый, в общем неинтересный.
Зато другой… Ноги длинные, прямые. Кожа розовая. И главное, молоденький такой.
Лечь бы рядом, обнять, прижаться, слиться с ним — так, чтобы навсегда.
Нельзя.
Он должен сам к ней прийти. Сам.
И он придет! Она знает точно: придет! Она сумеет его заманить и не отпустить. Ей известен способ.
А покуда спи. Спи.
Вечер уже близко.
И она пошла к своему любимому камню, не зная, а чувствуя, — эти двое непременно к ней придут.
5
После долгого сна Антошин ощутил невероятный прилив сил. Шагать было даже приятно.
Неясно только, куда они, собственно, идут.
— Куда мы движемся? — спросил полковник. — Ты веришь дороге или знаешь?
Малко не ответил. Шел уверенно, раздвигая ветки деревьев. Казалось, он точно знает, где цель.
Неподалеку послышалось женское пение.
Голос у женщины был несильный, но очень мягкий, зовущий. Хотелось идти на этот голос, чтобы посмотреть на его обладательницу.
Малко остановился, повернулся к полковнику, сказал серьезно:
— Послушай, Инородец. Мы с тобой предали дорогу к морю: мы заблудились.
— Но мы же не виноваты…
— Конечно. Поэтому дорога дает нам шанс. Слышишь песню?
— Красиво поет.
— Это Русалка.
— Кто? И русалки, что ли, у вас тут водятся?
Вопросы Инородца уже не удивляли мальчика, и он спокойно разъяснил:
— Русалка — девушка, живущая в воде. Если к девушке сватаются, но она не доживает до свадьбы, несчастной закрыта дорога в Вырий. Она превращается в Русалку. Разве ты и этого не знаешь?
Антошин усмехнулся: ну, началось!
Малко усмешки не заметил, продолжил спокойно:
— Если девушка живет в воде, значит, она знает дорогу к морю, правильно?
Все эти сказочные истории начали Антошину порядком надоедать.
— Русалка не Русалка, какая разница? Если ты думаешь, что она знает дорогу к морю, пойдем и спросим.
Малко не двинулся с места.
— Я должен предупредить тебя: это очень опасно… — вздохнул он.
Антошин не любил бессмысленных разговоров, особенно когда было совершенно ясно, что надо делать.
Он отстранил Малко и пошел на голос.
— Стой! — приказал парень.
Антошин остановился.
— Инородец, ты уже понял, что не разбираешься в нашей жизни. Мой отец говорил: «Врага победить проще, чем собственное незнание. Чтобы одолеть врага, нужна сила и хитрость. Чтобы одолеть незнания, надо победить самого себя». — Малко замолчал, как бы давая возможность Антошину оценить сказанное. — Русалка предложит нам испытания. Сдюжим — покажет дорогу. Не сдюжим — убьет или заманит к себе. Что, в общем, одно и то же.
— И что ты предлагаешь? Не идти?
— Не идти нельзя. Если дорога посылает испытания, их необходимо преодолеть обязательно. Иначе дорога никогда не приведет к цели. Но ты можешь остаться. Я пойду один, постараюсь сдюжить и узнать дорогу к морю.
«Мой сын, мальчик из того мира, который считается цивилизованным, мог бы так себя вести?» — подумал полковник. И понял, что у него нет ответа.
Антошину захотелось обнять мальчишку, прижать к себе, сказать какие-нибудь очень важные, очень добрые слова.
Но он сдержался. Сказал только:
— Пошли.
Красивая песня, которую пела Русалка, звучала уже совсем близко.
Не журите вы, чужие люди,
Богоданные родители!
Не сама я к вам во двор пришла,
А завел меня сам млад богатырь,
На своих он добрых конях,
На добрых, на ступчивых.
— Песню невесты поет… — вздохнул Малко. — Вечно жить будет и вечно тосковать по неслучившейся свадьбе. Кошмар!
Сначала перед ними открылась ровная, как нарисованная, гладь озера.
Приглядевшись, Антошин увидел обнаженную девушку, сидевшую на камне.
«Еще одна сумасшедшая, — подумал полковник. — Что-то много их тут».
Длинные белые волосы прикрывали красивую фигуру девушки.
— Не здоровайся с ней, — тихо сказал Малко. — Русалкам здоровья желать нельзя.
— А спросить, где море, можно?
— В свой черед.
— Слушай, у Русалки же хвост должен быть рыбий?
Антошину показалось, что даже в сумерках он разглядел потрясенный взгляд Малко.
— Чего?! — будто не веря своим ушам, переспросил мальчишка. — Говорю ж тебе: девушка, умершая до свадьбы. Откуда у нее хвост?
Полковник замялся:
— Ну… Чтоб плавать было легче…
— Ну и фантазеры у тебя в стране! Люди-то как-то справляются в воде без хвостов. Женщина с рыбьим хвостом… Придумают же тоже!..
Когда Малко и Антошин подошли к Русалке, девушка поднялась и, словно не замечая полковника, подошла к Малко близко-близко.
— Нравлюсь? — спросила девушка. — Хочешь со мной остаться?
— Послушай, ты… — начал было Антошин.
Но Малко не дал ему договорить.
— Испытания не сдюжу, так и останусь, — пробурчал он, посмотрев девушке прямо в глаза. И тут же отвел взгляд.
Русалка расхохоталась:
— Испытание? А коли сдюжишь — так что? Ко мне небось не по воду пришел?
Малко отступил немного. Он стеснялся смотреть на девушку и потому говорил, глядя в землю:
— Где море, на котором остров Буян всплывает, знаешь?
— Я про море все знаю! — снова захохотала девушка, подбежала к озеру и брызнула на Малко водой.
— Сдюжу — скажешь, где море, — твердо произнес Малко. — Не сдюжу — с тобой останусь.
Антошину стало обидно, что про него как будто совсем забыли, и он решил напомнить о себе:
— А со мной что будет?
— Не сдюжишь — утоплю, — как бы между прочим сказала девица, всем своим видом показывая, что Антошин ей совсем неинтересен. И снова повернулась к Малко: — Так я нравлюсь тебе?
Малко отвернулся. А Русалка замурлыкала:
Не журите вы, чужие люди,
Богоданные родители!
Не сама я к вам во двор пришла…
Задам я вам три загадки. Отгадаете — скажу, как к морю выйти… Да тут недалеко, только дорогу знать надо. Не отгадаете — пеняйте на себя. Молодой со мной жить пойдет, а второго просто утоплю. Договорились?
И снова полковник Николай Васильевич Антошин вынужден был подчиниться обстоятельствам, которые ему совсем не нравились.
Малко посмотрел на Русалку, произнес решительно:
— С нечистью в договоры вступать нельзя. Но будет так. Загадывай свои загадки.
Русалка улыбнулась томно и так же томно произнесла:
— Черная корова весь мир поборола.
Антошин не понял до конца, в чем суть загадки, а Малко уже выпалил:
— Ночь! Дальше давай!
— Так ты еще и умный! — восторженно заверещала девица. — Так, может, еще знаешь, что бежит, да без повода?
Малко расхохотался:
— Мне мама такие загадки загадывала, когда я маленьким совсем был. Вода бежит без повода.
Стояла совершенная, абсолютная тишина. Только лягушки орали, словно подтверждая реальность происходящего.
Девица расстроилась. Начала нервно бродить туда-сюда.
— Давай, давай третью! — радостно закричал Малко.
Русалка подошла к нему. Посмотрела прямо в глаза и прошептала:
— Что это: растет, да без корня?
Малко отступил. Лицо его помрачнело.
Антошин понял, что парень разгадки не знает.
«Что без корня растет? Память? Нет. Жизнь? Нет. Дом? Он не растет, и у него фундамент есть…
Что? Что? Что? Полковник в отставке из цивилизованного, как считается, двадцать первого века Николай Васильевич Антошин, давай, давай — думай! И посложней тебе приходилось загадки разгадывать…»
Радостно улыбаясь, девица откинула волосы, положила руки мальчишке на плечи:
— Пойдем, что ли, со мной?
«А если бы это был мой сын, неужели ради него я бы не угадал? Если бы речь шла о жизни моего сына, я бы детскую загадку не понял?»
Ноги Антошина подкосились.
Он опустился на торчащий из земли валун.
Полковнику и в голову не приходило, что они с Малко могут убежать от этой Русалки. Почему-то он очень хорошо понимал: убежать невозможно. Спасти может только разгадка.
«Думай, полковник, думай!»
Руки Антошина опустились на холодную гладь камня. Камень… Под ним — земля…
— Ну? — кокетливо спросила девица.
— Я не зна… — начал Малко, едва не плача.
Но Антошин не дал ему договорить.
— Камень, — неуверенно произнес он. — Камень из земли растет, а корней нет у него.
Злоба и ненависть зажглись в зеленых русалочьих глазах.
Антошин понял, что угадал, и благодарно погладил холодные бока лежавшего под ним камня.
Русалка подошла к полковнику. Смотрела на него так, что казалось: еще мгновение — и задушит.
— От озера широкая дорога идет! — резко и зло крикнула она. — Видите? С той стороны, между березами? По ней идите! Она приведет куда надо! К завтрему будете!
Даже не взглянув на Малко, Русалка вошла в озеро. Она плыла свободно, легко, красиво, почти бесшумно. Ее белые волосы, казалось, светились в лунном свете. Потом она превратилась в белую точку. Потом и вовсе исчезла.
Антошин повернулся к Малко.
Мальчик, как и он, не отрываясь, смотрел на уплывающую Русалку.
— Спасибо, — прошептал Малко, — спасибо тебе, Инородец! — и рухнул на траву.
Антошин склонился над ним.
Мальчик спал.
«А вдруг мы завтра придем, а остров этот таинственный уже всплыл? — подумал Антошин. — В этих местах всего можно ожидать. И там яблоки, например, висят на деревьях. Вдруг завтра я наконец увижу эти молодильные яблоки? И что потом? Куда я яблоки эти дену?»
Но Антошин заставил себя на эту бессмысленную тему не рассуждать.
6
Сколько они уже сидят тут, ожидая, пока остров всплывет? День? Пять? Неделю?
Старик Стан говорил, что ждать, может быть, придется вечность. Когда же эта самая вечность начинается? Кто бы объяснил.
В конкурсе на самое идиотское занятие это бы, безусловно, победило: сидеть на берегу и смотреть на воду. Просто смотреть на поверхность воды. И всё. И ничего больше не делать.
Русалка не обманула. Впрочем, полковник заметил: те, кто живет здесь, видимо, еще не научились обманывать.
Пришли быстро. Море как море — синее колышущееся желе, выплевывающее на берег белую пену.
Сели. Стали ждать. Надоело.
Походили вокруг. Ничего интересного. Лес. Редкий. Некрасивый. Скучный.
Подумали охоту устроить. Не на кого. За зайцем да лисой с мечом не побегаешь, а лука у них нет.
— Можно сделать лук или, например, копье, — предложил Малко. Но тут же сам собственное предложение отверг: — Неохота.
Антошин спорить не стал.
Ягоды собрали. Корни какие-то. Поели. Прав был мальчишка: в лесу с голода не умрешь, целую вечность можно ждать, не дай бог, конечно.
И снова Антошин подумал: «Может, вечность уже началась? Кто его знает?..»
Опять сели на море глядеть.
Глядеть было совсем неинтересно. В лесу хоть зверь какой пробежит, шишка упадет, птица красивая на ветку сядет — есть что разглядывать.
В море разглядывать нечего абсолютно. Синева сверху — синева снизу. Вот и весь пейзаж.
Во время отлива пособирали ракушки и камешки.
Во время прилива Антошин решил понырять, в надежде донырнуть до этого самого Буяна.
Море оказалось очень глубоким. Донырнуть до дна не получилось.
Поначалу еще с Малко беседовали на разные отвлеченные темы.
Однажды Антошин спросил, показав на далекую линию горизонта:
— Как ты думаешь, где заканчивается небо и начинается море? Как отыскать границу?
Малко ответил мгновенно, будто размышлял над этой проблемой всю жизнь:
— Море начинается у берега. А небо не заканчивается и не начинается нигде — оно всюду. Отец говорил: «Человек умудряется жить на земле только потому, что небо везде. Небо — одежда богов. Благодаря этой одежде человек и живет».
Но потом и разговаривать надоело. Когда человек ждет, разговаривать почему-то становится скучно.
Антошин оставил Малко сторожить появление чуда, а сам пошел в лесок — полежать в тени, подумать.
Размышления в тени непременно приводят к одному: человек начинает философствовать сквозь дремоту. Мысли у полковника были, понятно, невеселые и нервные.
«Ну вот почему я, — размышлял Антошин, — должен тут сидеть и верить в то, что из моря выскочит остров? Ну не всплывают острова из моря. Не всплы-ва-ют! Это противоречит всем законам природы…»
И тут снова возник Голос:
— Человек называет законами природы то, что он может объяснить. А что не может объяснить — называет сказкой. Потом объясняет сказку и радуется, что открыл новый закон природы. Так устроен человек.
— Ты — Бог? — неожиданно даже для самого себя спросил Антошин.
— Ты сам знаешь ответ, зачем спрашиваешь?
— Ты сделаешь так, чтобы остров всплыл?
Голос не отвечал.
Антошину показалось даже, что Он уже исчез вовсе. Одни планетники остались. Они всегда тут, но с ними разговаривать неинтересно: только слушают и запоминают, а на вопросы не отвечают никогда.
А вот этот странный Голос…
«Странный? — спросил сам себя Антошин и сам себе ответил: — А что, собственно, в Нем странного? Разве любой из жителей мира, который мы привычно называем цивилизованным, не задает вопросов неизвестно кому, когда трудно, когда непонятно, когда рядом никого нет? Задает. И что самое удивительное, а может, наоборот, неудивительное, — получает ответы. Даже тот, кто в Бога не верит, задает Ему вопросы. И получает ответы. Потому что человек может не верить в Бога, но Бог не может не верить в человека. Не может Он бросить свое создание, когда тому тяжело. Последняя наша надежда и последнее наше спасение — услышать Голос Бога и подчиниться Ему…»
Голос и не думал исчезать…
Он сказал:
— Людям кажется, что дорога нужна для того, чтобы прийти к цели. А дорога нужна для развлечения души.
— Я устал развлекаться подобным образом. Мне нужно молодильные яблоки найти.
— Дорога не может заставить человека идти по ней. Если человек устал, он останавливается, и ему остается одно — упасть.
Пока Он здесь, надо задать Ему конкретные вопросы, самые главные:
— Я найду молодильные яблоки? Я узна́ю тайну бессмертия? Я буду первым на земле человеком, который узнает, как стать бессмертным?
Вопросов было много.
А ответ один:
— Выживешь — найдешь и узнаешь.
«А я выживу?» — ужасно захотелось выкрикнуть Антошину.
Но он сдержался, понимая, что Голос не ответит.
Голос продолжал говорить:
— Жизнь — та же дорога. Те, кто безоглядно идет к цели, не видя ничего вокруг, забывают развлекать душу. Тогда душа тоскует, и потому даже обретение цели многих не радует. — Голос помолчал и добавил: — Поскольку Бог существует, то человек напрасно утверждает, будто чего-то быть не может. Ведь если Бог есть, значит, возможно всё, не так ли? Абсолютно всё. Сказок нет. Есть забытая жизнь, потеряв которую людям проще считать ее мифической.
Антошин понял, что не задал еще один вопрос, на сегодня — самый главный:
— Но остров-то всплывет?
Голос не ответил.
Полковник отчетливо понял, что разговор с ним закончен.
7
— Инородец! Он всплывает! — услышал полковник взволнованный голос Малко. — Инородец, скорей сюда!
Антошин выскочил из леса.
Там, где еще пару минут назад плескались волны, стоял огромный остров. Он не плыл, покачиваясь, словно корабль, но стоял прочно, будто находился здесь всегда.
Остров был покрыт развалинами некогда большого и красивого города. Разрушенные дома удивленно смотрели на мир покалеченными глазницами окон. Как ненужный хлам, были разбросаны поверженные статуи богов. Сквозь некогда величественные стены проросли трава и деревья. Людей не было. Лишь ветер шелестел кронами над разрушенной жизнью.
Остров был совсем близко от берега — плыть минуты две.
— Надо плыть, — дрожащим голосом произнес Мал ко.
«Острова всплывают и погружаются на дно без расписания, — думал Антошин. — А вдруг мы на него приплывем, а он тут же начнет погружаться, увлекая нас за собой?..»
— Значит, так, — твердо произнес Антошин. — Я поплыву, а ты останешься. Кто-то ведь должен остаться на берегу на всякий случай, правильно? А молодильные яблоки должен найти я. Значит, мне и плыть.
Малко ответил предсказуемо:
— Зачем ты, Инородец, говоришь то, во что сам не веришь? Мы вместе пришли сюда и поплывем вместе.
— И вместе погибнем, да? Послушай, Малко, я старше тебя и знаю, что говорю. Нет никакого резона погибать вместе. Я поплыву на остров, все выясню. Если будет необходимость, позову тебя. — Увидев, что Малко сейчас снова начнет возражать, полковник пресек возникающий спор: — Всё! В конце концов, я старше, и ты должен меня слушаться. Хотя бы иногда.
Антошин снял одежду, вошел в море. Оглянулся.
Малко начал раздеваться. Нет, этот мальчишка «в тылу» не останется никогда. Никогда в жизни.
Вдруг Антошин услышал человеческий голос:
— Если вы плывете ко мне, скажите для чего? Может быть, здесь нет того, за чем вы плывете? Здесь плохо, противно. Зачем вам сюда плыть?
Это был не тот таинственный Голос, к которому он привык. Повернув голову, увидел, что голос имел вполне объяснимое происхождение.
Он принадлежал мальчику, возникшему среди развалин древнего города острова Буяна.
— Зачем вы сюда плывете? — снова спросил мальчик. — Здесь нехорошо. Сюда людям не надо.
Странный он, очень странный… Очевидно, ребенок — и голос у него детский, и ростом он ниже Малко, но лицо…
Это было лицо пожилого, много пережившего человека. Глубокие морщины бороздили кожу. В глазах — усталость старика, которому надоела жизнь. Волосы у этого странного человека были абсолютно седые.
— Тут, дяденька, ничего хорошего нет… — вздохнул мальчик-старик. — Трупы только. Людей и домов. Вам что, трупы нужны?
Антошин вздохнул:
— Трупы нам ни к чему. Мы ищем молодильные яблоки.
Малко не удержался и вступил в разговор:
— Ты знаешь, где искать молодильные яблоки?
Мальчик улыбнулся беззубой улыбкой:
— Конечно.
— Где же?! Где?! — хором выкрикнули Антошин и Малко.
Мальчик-старик снова улыбнулся.
— Не на острове надо искать — на земле. Ведьмы ведают. Или еще кто. Я не знаю. Здесь их нет. Это я вам наверное говорю.
— Врешь! — закричал Малко и пошел в воду. — Они на острове Буяне! Мы точно знаем. Стан не мог обмануть!
— Кто такой Стан, я не знаю. Но про себя скажу: кто столько смертей видел, тот правду говорит. — Мальчик-старик попробовал улыбнуться, от чего лицо его стало еще более печальным. — Молодильные яблоки и вправду были на Буяне. Да. Но прежде чем Сварог утопил наш остров, он сделал так, чтобы молодильные яблоки попали на землю. Чтобы тайна бессмертия навсегда не погибла. Наши люди унесли их отсюда. — Он сел на камень, опустив ноги в воду. — Говорю же вам: тут ничего интересного нет, дяденьки. Там, куда смерть приходит, ничего интересного не бывает… Никогда.
Было очевидно, что мальчик-старик не врет. И это означало: они шли сюда напрасно. Может, конечно, их души и развлекались по дороге, может, они даже окрепли своими душами, только вот цели не достигли.
Малко и Антошин лежали на берегу и смотрели на остров. Он стоял крепко, твердо, как и положено острову, расположившемуся в море.
Невозможно было поверить, что наступит миг — и этот огромный кусок земли снова исчезнет в морской пучине, чтобы когда-нибудь — одному Сварогу известно когда! — всплыть снова.
— Надо идти, — сказал Малко. — Встать на дорогу и идти.
Антошин не успел ответить: его отвлек шум крыльев прямо над головой.
Мгновение — и на плечо Малко сел ворон.
— Вук? — удивился Малко.
Ворон копался клювом в волосах мальчика, словно здоровался.
Антошин обрадовался ворону, будто старому знакомому.
Впрочем, его прилет означал печальную весть.
— Если Вук прилетел, значит, Стан умер? — спросил удивленно Антошин.
— Мой отец говорил: «Человек умирает, когда у него заканчиваются знания». Стан направил нас неверной дорогой — это значит, у него кончались знания. Вот он и умер. Человеку, у которого кончаются знания, нет смысла жить.
Антошин вспомнил, как Стан говорил: умру — и моя душа поселится в Вуке. Это что же получается, к ним не просто ворон прилетел, а душа старика?
Малко вздохнул:
— Не было у нас одолень-травы, вот и не вышло ничего…
Вук перелетел с плеча Малко на плечо Антошина и тоже начал копошиться в волосах.
— Что же поделать, ничего страшного… — Антошин пытался бодриться. — В жизни частенько так бывает: идешь-идешь к какой-нибудь цели, кажется, вот она, рядом. Глядь, а это болото.
— Болото — плохое место, — согласился Малко. — Неясное. Не твердь и не вода. Плохое место.
Мальчик-старик сидел на берегу острова и кидал в море камешки. Камешки, булькнув, падали в воду, почему-то не оставляя кругов.
Антошин понял, что ему мучительно хочется отыскать эти самые молодильные яблоки. И не только потому, что он привык обязательно добиваться цели. И не потому, что надо непременно купить дом для сына…
Но вот эта тайна бессмертия… Он должен, обязательно должен ее узнать. Непременно!
Еще совсем недавно полковник не очень-то верил в разговоры про эту тайну. Но теперь, после всех невероятных событий, он был убежден: если тайна бессмертия существует, то раскрыть ее можно только в этой безумной, но все равно ужасно привлекательной стране.
Это далекое время, в котором он уже столько раз мог погибнуть, нравилось полковнику. Черт возьми, это было невероятно и нелогично, но это было так: нравилось!
Малко и Антошин поднялись.
— Прощай! — крикнул Антошин мальчику-старику.
— Прощайте! — ответил тот. — Только вы, дяденька, больше сюда не приходите! Тут ничего интересного нет, только трупы.
И мальчик растаял так же, как и появился — среди развалин древнего города острова Буяна.
Антошин и Малко вошли в лес.
Вук летел над ними, явно не собираясь их покидать.
Теперь их было трое.
И дорога.
И лес, от которого, Антошин знал это абсолютно точно, ничего хорошего ждать не стоило.
Но если вышел на дорогу, надо идти. Дорога только для того и предназначена, чтобы мерить ее шагами.