Когда они вернулись, все стали приставать к ним, чтобы они рассказали о своих делах. Но они молчали, причем Алька заявила:
— Мы дали честное слово держать язык за зубами. А когда можно будет, тогда скажем сами.
Просто удивительно, как люди меняются — прямо на глазах. Не успели ее выбрать старостой, как она уже и задается. Да и вообще Аля многое делает неправильно. Ведь если разобраться, так, даже прочитав корешок дяди Мишиного перевода, она должна была сначала поговорить со мной, а со своей матерью потом. А она поступила, как глупый человек и настоящая девчонка: в мастерской не поверила нам и не стала нас слушать и к матери полетела раньше времени.
Глупо все это. И не по-товарищески. Верно говорят, что с девчонками дружить нельзя.
А тут еще Елена Ивановна сказала, что будет родительское собрание, и предупредила, что явка родителей всех учеников, замешанных в историю с пластинками, обязательна. Значит, маме все будет известно, и теперь обещаниями исправиться не отделаешься.
Первый раз мы шли из школы вдвоем с Юрой Грабиным, и я гадал, как нам достанется от родителей.
— Ну, это ясно, — вздохнул Грабин. — А вот почему Шурка ушел с Луной — странно. Как ты думаешь?
Мало ли что я мог думать? Но ведь не обо всем нужно говорить, и я промолчал.
Глава 26. Тайны раскрываются
Погода расклеилась — не то зима, не то опять осень: мокрый снег, лужи, пронзительный ветер. На деревьях сразу не осталось ни одного листика. В школе холодно и сумрачно. Электричество зажигают чуть не с третьего урока. Аля тоже странная — все время не то заплаканная, не то больная. Я, конечно, не смотрел на нее, но она как-то сама попадалась на глаза.
На большой переменке к нам подошел Шура Нецветайло и сообщил:
— Меня опять вызывали к директору и там говорили, что из седьмого класса арестовали двух ребят.
— Чего же ты треплешься? — спросил Юра. — Ведь вы дали честное слово держать язык за зубами.
— Брось ты!.. — рассердился Нецветайло. — Я про одно, а ты про другое.
— Нет, и я про это же.
— Юрка, ты настоящий товарищ… Ну, понимаешь, не могу я говорить. Слово дал! Понимаешь?
Шура очень переживал и злился. Я вспомнил, как он первый пришел ко мне на помощь, и решил, что будет просто нечестно отталкивать товарища. Мало ли что бывает в жизни, а дружбу нужно беречь. Ведь Шура не девчонка…
— А кого же арестовали? — спросил я.
Но Нецветайло не сразу повернешь. Он сначала ответил Юре:
— Вот на днях все станет ясным… Тогда, конечно… тогда я сам первый скажу… И ты, Олег, не думай… Мы с Алькой просто так…
Ну, лучше б он меня ударил, чем сказать такое! Я уже хотел уйти, но до Шуры наконец дошел и мой вопрос, и он объяснил:
— Говорят, Гриня какого-то арестовали… Это не тот, что на тебя тогда лез? (Я кивнул.) А фамилию второго я не знаю.
— Постой, постой, это, значит, чесныковские дружки! — оживился Грабин. — А он как себя чувствует?
Юрка сразу же бросился в класс, пробежал по коридору, заглянул в столовую, но Петренко нигде не нашел и так нам и доложил.
«Странно…» — подумал я.
Но еще удивительней было то, что Чеснык не пришел и на другие уроки. А ведь последнее время он ни разу не сматывался с занятий и даже начал хорошо учиться. Может быть, и его забрали…
Мы обсудили этот вопрос и поняли, что раз и мы связывались с Чесныком, то и нам может не поздоровиться.
— Вот же невезение! — почесал затылок Нецветайло. — А тут и собрание это…
Весь следующий день мы на каждой переменке обсуждали свои дела. Я умудрился получить двойку по литературе, потому что не учил уроков. Это сразу стало известно Елене Ивановне.
На своем уроке она мне сказала:
— Ты хоть бы перед собранием позанимался как следует…
Наша троица переглянулась и поняла — дело оборачивается плохо. На переменке ко мне подошла почему-то сияющая Аля и таким мягким, подлизывающимся голоском спросила:
— У тебя нет чего-нибудь почитать?
Я даже глаза вылупил: с каких это пор Лунища стала увлекаться литературой? И тут сразу понял — она нарочно решила подкусить меня за двойку по литературе. Такое зло меня взяло на нее, что и сказать нельзя… А ведь я сначала даже обрадовался, когда она подошла. Я, конечно, ничего ей не ответил и гордо отошел. Алька вздохнула, но тоже промолчала.
На следующей перемене мы втроем опять посовещались и договорились ждать решения своей судьбы прямо в школе.
— Потому что знаешь родителей… — сказал Юра Грабин. — Если кругом много людей, они ругать не станут. И по дороге из школы не будут. А пока домой дойдут — поостынут. Достанется уже не так.
Чтобы не попадаться на глаза родителям, мы послонялись по школьному двору и как-то незаметно подошли к ярко освещенной слесарной мастерской.
— Давай зайдем в сени, — предложил Юрка.
Мы постояли в сенях, повздыхали, а потом нас потянуло в мастерскую.
В передней, маленькой комнатке, мы наткнулись на Петра Семеновича.
— А-а, артель «Напрасный труд»! — насмешливо протянул он.
Из-за раскрытых инструментальных шкафов послышался сдержанный смех. Мы молчали, смущенно переступая с ноги на ногу.
Петр Семенович улыбнулся:
— Новый заказ получили?
— Петр Семенович! — воскликнул Юра. — А разве вы не помогли бы товарищу, если бы он попал в беду?
— М-м… Помог бы, конечно.
— Ну вот. И мы тоже просто помогли товарищу. Мы, конечно, виноваты. Но ведь мы же не для себя делали.
— Как это — не для себя? — удивился Петр Семенович.
— Очень просто, — ответил Юрка и коротко рассказал, как было дело.
Инструктор слегка смутился и погладил лысину.
— Ну, а сейчас зачем пришли?
— Да просто так. Нравится нам тут! — смело и даже вызывающе ответил Грабин.
— Гм-м… «Нравится»! Толкаться или работать?
— Работать!
— На себя? Или, может быть, товарища нужно выручить?
— Знаете что, Петр Семенович, — обиделся Нецветайло, — раз вы так говорите, мы можем уйти… Пошли, ребята!
Петр Семенович рассердился:
— Смотри, какие обидчивые! Когда они натворили дел, я не обижался, а тут им слова не скажи! Ну и идите тогда, раз не умеете отвечать за свои поступки!
— Мы-то умеем… — начал было Шура, но Грабин перебил его:
— Подожди!.. Петр Семенович, зачем вспоминать старое? Вы лучше проверьте нас. Давайте какую хотите работу, и мы сделаем… Верно, ребята?
Мы с Шуркой кивнули головой.
— Вот… Просто нам нравится слесарное дело — мы и приходим. Вы думаете, если бы оно не нравилось нам, мы бы делали пластинки?
Петр Семенович внимательно и слегка недоумевающе осматривал нас, потом махнул рукой и весело улыбнулся:
— Ну ладно, хлопцы, проверю, какие вы помощники! Мне вот нужно инструментальные марки сделать. Такая работа подходит?
— Пожалуйста! — весело ответил Юрка и стал раздеваться.
За ним начали стягивать свои пальто и мы. Инструктор принес молотки, связку алюминиевых кружочков и клейма с цифрами.
— Будете набивать номера — от сорока до ста. Сейчас я вам покажу, как это делается. — Он двинулся было в большую комнату мастерской, но потом остановился и сказал мне: — А ты, Громов, иди-ка помогай разбирать и чистить инструмент. Вон там, за шкафами.
Конечно, мне не очень понравилось это предложение, но, раз Юра за всех уже высказался, делать нечего. Я пошел за шкафы.
Там на корточках сидела Аля Петрова и улыбалась.
Я остановился и уже начал было поворачиваться, чтобы уйти, но Луна вдруг сразу стала серьезной и строго сказала:
— Громов, ты будешь разбирать и чистить драчевые напильники, а я личные. Вот щетка.
Она сунула мне в руки металлическую щетку для чистки напильников и спросила:
— Ты умеешь ею пользоваться? — И, не дожидаясь ответа, показала, как это делается, а потом насмешливо добавила: — Ты только не трусь — это легко.
Я, конечно, ничего ей не ответил, вырвал у нее щетку и взял из кучи сваленных на пол напильников первый попавшийся. Он оказался личным, и я сунул его Луне. Она улыбнулась и поощрительно заметила:
— Правильно определил.
Я опять промолчал. Так мы и сидели над грудой напильников, чистили их и укладывали в отведенные для них места. Луна начала вздыхать, и стоило мне посмотреть на нее, как оказывалось, что она тоже смотрит на меня. Нужно было что-то сказать, но что и как — я не знал. Да и не хотелось начинать первому.
В тот момент, когда я уже собрался спросить у нее, почему она так нечестно поступила, за окном послышались шаги, сдержанный говор, и почти сейчас же в мастерскую вошел директор школы Дмитрий Алексеевич. За ним, гуськом, слегка смущенные, — наши родители. Я сейчас же юркнул за шкаф: не хотелось, чтобы меня увидела мать. Луна, наоборот, вышла и стала смотреть на взрослых.
— Вот это первая комната нашей слесарной мастерской, — обратился Дмитрий Алексеевич к нашим родителям. — Петр Семенович, принимай гостей.
Когда все прошли в другую комнату, Алька зашла за шкаф и спросила:
— Ты чего, боишься матери?
— Я не боюсь, а просто…
— Ничего! Не бойся. Пойдем.
Как я ни упирался, Аля потащила меня в большую комнату. Там я прежде всего увидел свою мать. Ее держала об руку какая-то худенькая, маленькая женщина, рядом с которой стоял дядя Миша, — я сразу узнал его. Он обернулся, увидел нас и, широко улыбнувшись, пошел навстречу:
— Здравствуй, Олег! Вот и встретились! — Он тряс мне руку, заглядывал в глаза и радостно улыбался. — Знаю все твои беды, и прости, что так получилось! Ну, да все, кажется, обошлось.
Мне было почему-то очень стыдно — ведь все смотрели на нас и слегка посмеивались, и я ничего ему не ответил.
Дядя Миша обнял меня одной рукой, Луну — другой. Я боялся поднять глаза и только косил по сторонам. Оказывается, возле Нецветайло тоже стояла его мать — толстая, уже седая женщина с мясистым добродушным лицом, а возле Грабина — его одетый с иголочки отец. И я сразу понял, в кого Юрка такой чистюля.