Подняв девочку, Бектемир улыбнулся, обращаясь к ней:
— Поздоровайся, Зиночка, поздоровайся. Это хороший дядя.
Генерал осторожно поцеловал маленькую, нежную ручку девочки, которую она протянула пугливо.
— Рассказывай! — обратился генерал к Бектемиру. — Судя по виду, тебе пришлось на многое насмотреться.
Коротко, в нескольких словах, стараясь выражаться ясней, Бектемир рассказал о приключениях последних дней.
— Знаю, все знаю, тяжелые дни переживаем… — произнес генерал. — Спасибо тебе… Зиночку сдан в санбат. Пусть вымоют, накормят.
— Есть, товарищ генерал.
— Ну, до свидания, Зиночка. Гляди веселее, поправляйся..
Девочка хотела улыбнуться, но не сумела. Только дрогнули губки.
В землянке боец рассказал историю Зиночки. Женщина, у которой поверх белого халата висела большая кобура с пистолетом, слушала, разглядывая девочку.
— Несмотря на молодость, лицо женщины было покрыто морщинками.
— Что же мы будем делать с этой крошкой?
Медсестра устало опустилась на табурет, потерла виски.
— Сами кормите или отдайте кому-нибудь из местных жителей, — нахмурился Бектемир.
Он ожидал более теплого приема.
— Как мы будем кормить? Положение знаете? Каждая минута на учете. — Женщина вздохнула, поднимаясь с места. — У себя оставить мы ее не можем. Поместим куда-нибудь. Отправим в глубокий тыл.
— Хорошо! Спасибо! — обрадованно произнес Бектемир. — Но, товарищ сестра, — куда вы поместите ее?
— Будьте спокойны. Много сейчас таких крошек, сирот.
Зина, ничего не понимая, с интересом рассматривала землянку.
— Ну, милая девочка, как тебя зовут? Иди ко мне, я тебе конфетку дам. Вот, вот, возьми! — Медсестра, обняв девочку, поцеловала ее, погладила по волнистым волосам.
— В глубокий тыл? А в Узбекистан? Можно? — оживившись, спросил Бектемир.
— Ты из Узбекистана? Можно. Слышала я, что таких детей отправляют в Узбекистан.
— Товарищ санитарная сестра, — волнуясь, произнес Бектемир. — Отправьте в Узбекистан. Прямо в наш дом. Мать есть, сестра есть. Богатый колхоз. Воды много. Мука в мешках, масло в корчагах…
Все, кто находились в землянке, подошли поближе.
— Скажи свой адрес. Думаю, это возможная вещь.
Взяв бумагу и карандаш, медсестра приготовилась записывать.
— Ты имеешь право быть настоящим отцом.
Бектемир, обрадованный, так подробно продиктовал свой адрес, что все рассмеялись.
Медсестра приказала молоденькой девушке в грубых кирзовых сапогах:
— Отнеси эту крошку. Дай каши, но немножечко. Искупай в теплой воде, постирай одежонку. Потом уложи спать.
Бектемир поцеловал ребенка, погладил ее ручонки.
— Зиночка, до свидания! Будь здорова! — сказал он дрожащим голосом.
Девочка, скривив губки, заплакала и потянулась к бойцу. Медсестра повернулась и торопливо ушла, топая грубыми сапогами.
Бектемир смотрел вслед, глаза его невольно заблестели— До свидания, Зиночка, — сказал он еще раз и вышел из землянки.
Почти ежечасно из леса подходили бойцы. Иногда они шли группами.
— Свои… Здесь…
Раздавались вопросы:
— Из какой части? — А ты не знал капитана?
— Кто у вас командовал?
— И вы из окружения?
Почти у всех на лицах можно было видеть следы пережитых мук, трудностей и лишений. Некоторые, словно не веря тому, что вышли здоровыми, откуда, казалось, не было возврата, вначале растерянно осматривались по сторонам, потом бросались к незнакомым солдатам с вопросами.
Долго расспрашивал бойцов о своей части, о товарищах и Бектемир. Но ничего не узнал.
— Будете в роте у Бодрова, — занося в списки фамилию Бектемира, сказал старшина.
Командир роты оказался франтоватым, подтянутым, чистеньким, словно только что из бани.
Он испытующим, острым взглядом осмотрел Бектемира:
— Пуговицы! На пуговицы свои взгляни. Надо почистить. Что это такое? Приведи себя в порядок и отдохни.
Бектемир почистил одежду и, усевшись на пень, крепко пришил пуговицы.
Он снова вспомнил девочку. Представил ее в своей семье, среди поднявших крик и визг, не знающих русского языка детей, и улыбнулся.
"Военное время, — размышлял Бектемир. — Если в доме не осталось мужчин, то глаз у женщины становится недалеким. Как там встретят Зиночку?"
— Даже одному птенцу надобны и зерно и вода, — часто говорила мать Бектемира.
Взяв бумагу и карандаш, боец написал письмо:
"Мир и привет нашему уважаемому отцу, любимой матери, дорогим братьям-Тахиру, Кадыру, сестричке Зайнабхон, невесткам, племянникам, тете Таджихан. Такое слово хочу сказать вам, что я жив-здоров, и вы будьте Живы-здоровы. Аскар-Палван и Али здоровы. Не беспокойтесь за нас. Сколько писем писал я вам, но от вас нет вестей. Прибыли, да, видно, трудно дойти им до меня. Соскучился. Снитесь мне. Когда уничтожим Гитлера, снова увидим друг друга. Любимые, я прошу вас: примите, согрейте русскую девочку по имени Зиночка. Она сиротал мать ее осталась под бомбой. Я избавил эту девочку от смерти. Умоляю, чтобы вы любили ее и берегли, как свое дитя.
Всем знакомым, друзьям, приятелям передайте мой привет.
Бектемир".
Разузнав, как можно отправить письмо, он отдал его.
Выспавшись, отдохнув, солдат привел себя в порядок и отправился в землянку, где размещался командир роты Бодров.
Глава десятая
В суматохе ночного боя Али случайно попал в расположение соседней части. Утром в коротком, о яростном столкновении с врагом эта часть была разбита. — Когда перестрелка закончилась и бойцы вышли на дорогу, они долго не могли выбрать нужного направления. По их представлению, везде были немцы.
Из-за леса неожиданно с воем вырвался вражеский самолет. Как только Али услышал этот вон, тут же исчез под маленьким мостиком, перерезавшим шоссейную дорогу.
Хорошо, что под мостиком не было воды. Положив голову на мягкую глину, он замер.
Пулеметные очереди и рев моторов прорезали воздух. Когда все стихло, он выскользнул из своего убежища. Очистив лицо от глины, осмотрелся вокруг.
Четыре бойца лежали без движения. Али с трудом поднял трупы, уложил их в стороне, на чистой граве.
Взяв горсть земли, он подул па землю и высыпал ее на бойцов.
На извилистой дороге валялись трупы лошадей, исковерканные машины, ящики с боеприпасами. Вдали, справа, над насыпью железной дороги поднималось пламя и дым — на станции был пожар. Свернув с дороги, Али долго шел и остановился лишь в конце поля неубранной пшеницы.
Здесь было тихо. Гул пушек едва доносился из-за горизонта.
— Хватит! — прошептал Али. — Избавился от огнища! Разве мой отец солдатом был? Или бедная мать моя родила меня, чтоб я сгорел в пучине огня?
Теперь он чувствовал себя свободным от каких бы то ни было тревог. Он жил одним желанием — попасть в теплый, жилой дом, посидеть у семейного очага. Это желание стало настолько сильным, что Али счел его вполне выполнимым.
Кто двигается, тот и через холмы перемахнет. Что такое путь для идущего?!.
К вечеру Али вышел на немощеную дорогу с колдобинами, рытвинами, ухабами. Дорога стала подниматься на возвышенность. Боец внимательно посмотрел вокруг. Напротив на пригорке разместилась маленькая деревушка, а внизу, лениво навиваясь, текла река.
"Довольно тихни, приятный кишлак, — подумал Али. — Отдохнуть бы".
В предвкушении отдыха боец ускорил шаг. На окраине деревни он постучал в первый дом. Дверь приоткрылась, и Али увидел женщину с пышными русыми волосами, с мягким взглядом…
Али с интересом рассматривал миловидную хозяйку и ничего не говорил.
— Откуда вы? Что вам нужно? — побледнев, спросила женщина.
— Мен кизил аскар[2]. Товарища нет. Много ходил. Устал… — опустив голову, ответил Али.
Женщина посмотрела вокруг и, убедившись, что никого нет, позвала:
— Входи! Быстрее входи.
Едва Али успел переступить порог, хозяйка захлопнула дверь и щелкнула задвижкой.
— Как ты оказался здесь? Со вчерашнего дня в деревне хозяйничают немцы. Тебя никто не заметил?
Хотя в темной передней Али уже не мог видеть лица хозяйки, но по голосу чувствовал ее волнение.
— Хозяйка, куда я пойду, везде фашисты… Устал я.
Женщина молчала, словно обдумывала, что делать с неожиданным гостем.
— Все понимаю. Тяжелые времена, — наконец сказала она. — Когда преградим дорогу этому горю?
— Очень трудно, хозяйка. Совсем дело плохо. Машин у них много, в божье поле не вмещаются. И каждая до самой крыши. И железо, и камень уничтожает. А что человек? Горсточка костей. Понимаешь ли ты, хозяйка?
— Понимаю. Все понимаю. Что ж, проходи.
Али вошел. Посредине просторной комнаты с маленькими оконцами и низким потолком за простеньким столиком сидел мальчик лет шести-семи — рыжеволосый, с ясно-голубыми, как южное небо, глазенками. Он катал по столу сломанную, без колес, машину. Мальчик взглянул на Али с удивлением и серьезно спросил:
— А где же письмо?
Али понял этот вопрос и начал утешать мальчика:
— Папа твой молодец. Он бьет фашистов. Некогда ему писать. Ты пиши ему.
Для мальчика, уже несколько дней находившегося взаперти, нашлось наконец развлечение. Он начал с искренним любопытством сыпать вопросы о войне, танках, самолетах, пока мать не запретила ему:
— Володя, хватит. Дядя устал. Ему отдохнуть надо.
Али попросил воды. Первым делом он хотел умыться.
Женщина принесла воду в медном чайнике и таз. Али снял каску, положил на стол, полой шинели вытер грязное лицо и опустился на табуретку.
— Мойтесь, — пригласила хозяйка, — пожалуйста.
— Рахмат, хозяйка, рахмат. Трудные времена. Твой хозяин тоже на фронте?
— Да, все на фронте. Ни письма, ни весточки, — тихо ответила женщина. — И ничего не поделаешь. Если бы не мальчик у меня, я бы тоже отправилась на фронт.
Али пощипал свои желтые усы. Он понял намек женщины.