Резким движением генерал отбросил упавшие на висок волосы и протянул руку к спичечной коробке.
— Разные… Это меня тоже больше всего мучит, — сказал Никулин, отрываясь от стола. — У меня есть ребята, бившие немца и сами на себе испытавшие его железную силу, его хитрость и коварство. Но есть из других частей. Эти еще не привыкли друг к другу. Много бродили в одиночку по лесам.
Генерал, наклонившись над картой, слушал комбата внимательно.
— Им веревка кажется змеей. Они боятся немца и думают, что его никакая сила не отразит — пуля не пробьет, сабля не возьмет.
— Гмм… Вопрос ясен, — нахмурился Соколов. — Притупленное оружие надо наточить и оно режущим станет. Это уже от тебя зависит. Расставь таких между крепкими солдатами. Заставь поверить в силу пули, штыка, гранаты. Заставь осознать, на что способен пулемет, если он в руках отважного человека.
— Я считаю, что нельзя действовать только методом приказа, — согласился Никулин. — Очень важно усилить в бойце веру в собственные силы.
— Вот, вот, — подняв указательный палец, подтвердил Соколов. — Это основное. Если боец будет верить в себя, он не только у немца, у черта душу вырвет. — Генерал посмотрел на часы. Задохнувшись дымом, он со злостью бросил недокуренную папиросу и велел ординарцу принести кофе. Никулин спросил, нет ли к нему других вопросов.
Соколов отрицательно махнул рукой-:
— Нет… Полковник все скажет. Выпей стакан кофе.
Никулин, взяв из сумки записную книжечку, начал было быстро делать краткие пометки, понятные только ему. Генерал посмотрел на комбата и недовольно проворчал:
— Остынет же. Пейте, Капитан быстро сунул книжку и карандаш в сумку, отхлебнул горячего кофе.
— Отлично, отлично! Умеет готовить, — облизывая губы, произнес Никулин.
— Советую вам: почаще пейте кофе. Я им жив…
Никулин небольшими глотками допил кофе, попросил разрешения встать. Он уже собирался уйти, но, по обыкновению прикусив губу, задумался. Потом, решившись, спросил генерала:
— Сюда прибывают штучки, новенькие-преновенькие. Сверкающие.
— Вот артиллерия! Целовать хочется, — гордо произнес Соколов.
— Мне, конечно, тоже достанется? — с волнением произнес Никулин.
— Это остается в распоряжении командования. На каком участке враг сосредоточит свои силы, туда их бросят.
— Я стою на больших и важных дорогах. Значит, имею право взять, — решительно произнес Никулин.
— Разбойник избирает места поукромнее…
— Но этот разбойник стал таким нахальным, что па машинах гонит прямо к воротам дома.
— Еще лучше. Мы как раз и откроем глаза глупому разбойнику, — сказал Соколов и крепко пожал руку капитану. — Отучим его. Дадим, как говорится, от ворот поворот.
Никулин, покачиваясь на лошади, ехал по затвердевшей грязи. Видно было, что он не кавалерист — на лошади сидел неловко. На дороге встречались кренящиеся, высоко груженные машины. Шагали группы усталых пехотинцев.
Переехав через деревянный мост над узкой речкой, Никулин свернул на ровное широкое поле с высохшей густой травой и, придержав лошадей, повернулся назад:
— Ты что побледнел, Ашуров? Ветер сильный, а?
— Вот-вот каску сорвет, — сказал Аскар-Палван, гарцуя позади на вороной лошади.
— Идет русская зима, — выделяя каждое слово, выразительно произнес Никулин. — В когтях зимнего льда вся земля становится как камень. А фашист? Он ведь не выносит холода! Как муравей, будет гибнуть.
— Хорошо, — засмеялся Аскар-Палван. — И война, значит, быстро закончится!
— Не знаю… — нерешительно ответил Никулин, затем, пробежав глазами по полю, где завывал ветер, продолжал: — Купкар любишь?
— А, улак! Улак! — оживившись, произнес Аскар-Палван. — На улак вы полюбуйтесь в Фергане! Очень интересная игра.
— А сам ты какой, смелый человек в улаке?
— Немножечко, — хитро улыбаясь, ответил Аскар-Палван. — В прошлом году на колхозном празднике выиграл большую телку.
— Молодец, богатырь! — кивнул головой Никулин. — Вот прогоним немца — и такой улак организуем, какого не было во всей истории.
— Вот это отлично! — взволнованно крикнул Аскар-Палван. — Тогда на большом поле сделаем пробу. Узбекский кураш вы видели? Очень интересно бывает. Ох, кураш, кураш!
— Ты участвовал и в курашах?
Аскар-Палван гордо кивнул головой.
— И-и, да ты во всех играх, оказывается, отличиться можешь! Настоящий джигит! Молодец!
Аскар-Палван с увлечением начал толковать, что такое кураш.
Стонал ветер, лошади, упрямо мотая мордами и фыркая, двигались вперед, к черневшему вдали лесу.
Никулин сидел чуть наклонившись и внимательно, с интересом слушал бойца, который, не находя нужных слов, начинал выразительно жестикулировать.
Командир много раз испытал мужество и преданность Аскар-Палвана. Ничего, что боец казался малоподвижным, На него можно было положиться в любом деле.
Когда они вернулись в батальон, Никулин остановил лошадь, спрыгнул на землю, отдал повод Аскар-Палвану и сразу же ушел.
Темень была густая, луна еле светила. Ее тусклый свет почти не доходил до земли.
Никулину нужно было точно знать, как укреплены позиции. Не заходя в штаб, он направился проверять огневые точки. Ротные командиры встречали его с большим уважением, но и с некоторым опасением.
В одном из подразделений Никулин почувствовал какую-то угнетающую тишину, унылое настроение. Бойцы сидели скучные. На вопросы отвечали вяло, неохотно.
Комбат внимательно посмотрел на бойца, который, присев на корточки, курил самокрутку.
Матово блестели его щеки. Обросшее широкое лицо было печальным.
Никулин присел около солдата.
— Юлдаш! — тихо произнес капитан.
Боец вздрогнул, поднял голову. Увидев рядом с собой командира, он явно растерялся и не знал, встать ему или сидеть. Никулин нажал на его плечо — сиди. Боец замер, с тоской поглядывая на огонек самокрутки.
— Ты видел, как догоняют в скачках девушек. Сам-то гнался хоть за одной? — пошутил Никулин.
Боец-каракалпак в ответ слабо улыбнулся.
— Наверное, гнался, да не смог догнать. Так, что ли?
— Нет… Что вы?.. Для джигита это смерть, — оживившись, произнес боец. — Говоря правду, один раз отстал. Но сама девушка была быстрее могучего скакуна. А вообще я семь раз выигрывал на скачках и вовсю целовал девушек. Ох каких красивых девушек! — улыбнулся боец.
Никулин, хлопнув ладонью по коленям, захохотал. Бойцы, не зная, о чем шел разговор, поворачивались в их сторону с удивлением и интересом.
Никулин встал с места, подробно и живо рассказал про игру на народных празднествах.
— Преследование девушки, — пояснил он, — одна из национальных игр каракалпаков.
Кто-то из бойцов крикнул:
— Касымбеков, сколько раз ты целовал каждую девушку?
— Не спрашивай счет, спрашивай о сладости поцелуя! — ответил Касымбеков.
Зазвучал смех.
Никулин незаметно стал душой компании.
— Товарищи бойцы! А ну, споем песню! Только не громко, а тихонько — немцы близко.
Дирижерским жестом взмахнул рукой и начал песню. Один за другим ее подхватили все бойцы. Песня росла, голоса звучали все сильнее., Спели одну, начали другую.
Никулин пробежал взглядом по лицам солдат. Настроение поднялось.
Касымбеков уже что-то толковал бойцу рядом про девушек:
— Глаза горят, как звезды. Таких глаз я еще не видел.
— Ей-богу, после песни теплее на душе стало!
Никулин сделал рукой знак — все умолкли.
— Песня зимой для солдатского духа — костер. А летом песня — весенняя прохлада. Приду завтра — споем еще.
Бойцы согласились. Старший сержант с гордостью сообщил:
— У нас есть и свой поэт. Попросим его, он сочинит новую, огненную песню про бои. Такую, чтоб душа горела.
— Это даже лучше, — похвалил комбат.
В холодной, наполненной дымом землянке Никулин разговаривал с командирами рот. Затем комбат вызвал группу разведчиков.
Бойцы вошли, вооруженные гранатами, сигнальными ракетами. Они не могли скрыть внутреннего волнения.
Это душевное состояние хорошо было знакомо Никулину.
— Ты простужен… Останься, — сказал капитан кашлявшему бойцу.
— Товарищ капитан, я совсем здоров…
— Нельзя. Кашляешь так, что землянка трясется!
— Да, верно, если раз чихнешь, когда войдем в деревню, все дело испортишь! — произнес командир разведчиков, маленький крепыш.
Проверив подготовку к поиску, Никулин напутственно махнул бойцам рукой и тихо сказал:
— Желаю вам успеха!
В землянку вползла тишина. Никулин поправил фитиль лампы, слабо мигавшей среди горького дыма. Почувствовал озноб. Накинув шинель на плечи, сел на табуретку и, облокотившись на стол, сжал лоб.
Вспомнилась карта генерала, над которой они склонялись вместе. Сколько на ней красных и синих черточек, маленьких кружков — разных огневых точек! Это линия обороны. Здесь надо дать отпор врагу, решившему сделать скачок к Москве.
Голос телефонистки заставил комбата прервать свои думы.
Он открыл глаза— "Фиалка"! "Фиалка"! Я — "Верблюд"! "Верблюд"! — кричала девушка.
Хотя он на фронте бесчисленное множество раз слышал еще более нелепые слова, употреблявшиеся для связи, сейчас почему-то удивился:
"Фиалка" — "Верблюд"… Надо же придумать! Логика войны!
Аскар-Палван принес ужин. Никулин, молчаливый и усталый, дымил папиросой.
— Едва отогрел, ешьте, а то остынет, — подвинул Аскар-Палван котелок к капитану.
Никулин откинувшись назад и прищурив глаза, произнес:
— Ну, что скажешь, если нарушим шариат?
— А! Шариат? — не понял Аскар-Палван.
Никулин засмеялся, щелкнул пальцами по горлу.
— А, сейчас, сейчас! — Аскар-Палван кинулся в темный угол.
Вынув бутылку из ящика, он ловко стукнул по донышку. Сделал один глоток: попробовал. Потом вытер усы и наполнил стакан.
Аскар-Палван сказал о том, что видел друга Бектемира.
— Какой это?
— Уринбаев. Жив-здоров. В третьем батальоне, оказывается. Обижен он. Попал в хозяйственную часть. Возьмите к нам, товарищ капитан.