Но прежде требовалось убедить ее попробовать еще раз.
Пожалуй, стоит применить более динамичную разновидность ослепления.
Я перебирал в памяти все наши прошлые разговоры. В первые дни я часто ошибался, пытаясь истолковать ее реакцию на меня, но теперь многое видел по-новому. Я уже знал: если пристально смотреть ей в глаза, она нередко сбивается с мысли. А когда я целовал ее, она забывала все на свете – здравый смысл, самосохранение, даже действия, необходимые для жизнедеятельности, такие как дыхание.
– Хм… – Я прикинул, как продолжить. – Похоже, придется влезть в твою память.
Я снял ее с сиденья джипа и бережно поставил на ноги. В ее взгляде смешались тревога и предвкушение.
Она вскинула брови:
– Влезть в мою память?
– Вроде того.
Ранее мне уже случалось оказывать на нее наиболее заметное влияние в те моменты, когда я изо всех сил старался расслышать ее скрытые от меня мысли. Усмехаясь тщетности своих попыток, я предпринял еще одну. Вгляделся в самую глубину ее чистых темных глаз. Я прищурился и свирепо сосредоточился, пытаясь пробиться сквозь тишину. И конечно, ничего не услышал.
Она быстро моргнула раза четыре, нервозность на ее лице сменилась… огорошенностью.
Мне показалось, что я на верном пути.
Придвинувшись ближе, я поставил ладони на жесткий верх джипа, по обе стороны от ее головы. Она сделала полшажка назад, вжимаясь спиной в бок машины. Ей требуется больше пространства? Она подняла голову, наклон ее лица стал идеальным для поцелуя. Значит, насчет пространства я не прав. Я сократил расстояние между нами еще на несколько дюймов. Она опустила веки и приоткрыла губы.
– А теперь скажи, чего именно ты боишься? – шепотом спросил я.
Она снова быстро заморгала, сделала короткий вдох – я до сих пор не знал толком, как позаботиться о том, чтобы ей хватало воздуха. Время от времени напоминать ей, чтобы не забывала дышать?
– Ну, что… – она сглотнула и вновь прерывисто вздохнула, – врежусь в дерево… И умру. И что меня стошнит.
Порядок, в котором она это перечислила, вызвал у меня усмешку, но я тут же вновь придал лицу выражение пристального внимания. Потом медленно наклонился и прижался губами к впадинке между ее ключицами. Она затаила дыхание, ее сердце затрепетало.
Я спросил, касаясь губами ее шеи:
– Все еще боишься?
Ей понадобилось время, чтобы обрести дар речи.
– Да… – неуверенно прошептала она, – боюсь удара о дерево и тошноты…
Я постепенно поднимал голову, ведя по ее шее носом и губами. Следующий вопрос я задал, когда мои губы были под самым краем ее подбородка. Ее глаза закрылись.
– А теперь?
Ее дыхание стало частым и поверхностным.
– Деревья… – выдохнула она, – меня укачает…
Скользнув губами вверх по ее щеке, я нежно поцеловал ее сначала в один закрытый глаз, потом в другой.
– Белла, ты ведь на самом деле не думаешь, что я врежусь в дерево? – В моем голосе звучал легкий упрек. Ведь она же считала, что мне отлично удается любое дело. Так что спрашивал я скорее о ее вере в меня.
– Ты – нет, – пролепетала она, – а я могу.
Нарочито медленно я проложил поцелуями путь по ее щеке и задержался у самого краешка рта.
– Неужели я позволю какому-то дереву причинить тебе вред?
Так легко, как только было возможно, я коснулся верхней губой ее нижней губы.
– Нет, – отозвалась она. Ответ был тихим, как вздох.
Осторожно порхнув губами по ее губам, я продолжал шептать:
– Вот видишь! Бояться нечего, правда?
– Нечего, – согласилась она с прерывистым вздохом.
А потом, несмотря на все мои намерения ослепить ее, я обнаружил, что ослеплен сам.
Казалось, мой разум вдруг утратил всякую власть. Мною распоряжалось тело, как на охоте, когда порывы и аппетит пересиливали рассудок. Только теперь мое вожделение было вызвано отнюдь не давними потребностями, с которыми я со временем научился справляться. Эта страсть была новой, и я еще не знал, как управлять ею.
Я слишком грубо смял губами ее губы, обхватив ладонями ее лицо и приблизив к своему. Мне хотелось ощущать прикосновение к ее коже всем телом. Хотелось прижать ее к себе так, чтобы больше уже никогда не разлучаться.
Это новое пламя – пылающее без боли, уничтожившее только мою способность мыслить – разгорелось еще жарче, едва руки Беллы крепко обвили мою шею и она приникла ко мне, выгнувшись всем телом. Ее тепло и пульс вливались в меня от груди до бедер. Я тонул в ощущениях.
Ее губы открылись под моими, вместе с моими, и каждая частица моего существа, казалось, устремилась лишь к тому, чтобы наш поцелуй стал глубже.
Как ни парадоксально, ее спас самый низменный из моих инстинктов.
Ее теплое дыхание влилось мне в рот, и я отреагировал рефлекторно – приливом яда, сокращением мышц. Потрясения хватило, чтобы я опомнился.
Я отшатнулся от нее, ощутил, как соскальзывают с моей шеи и груди ее руки.
Ужас затопил мои мысли.
Насколько близко я сейчас подошел к тому, чтобы причинить ей вред? Чтобы убить ее?
Так же отчетливо, как ее растерянное лицо перед собой, я представлял сейчас его – этот мир без нее. О такой участи я думал столько раз, что мне больше было незачем воображать обширность этого пустого мира и его мучительность. Я знал, что не смогу выжить в нем.
Или… в мире, в котором она несчастна. Если она, ни о чем не подозревая, коснулась бы языком бритвенно-острого края какого-нибудь из моих зубов…
– Проклятье, Белла! – выругался я, едва слыша вырвавшиеся у меня слова. – Клянусь, ты сведешь меня в могилу! – Я передернулся от острого отвращения к самому себе.
Убить ее означало бы убить и себя. Ее жизнь – моя единственная жизнь, моя непрочная, бренная жизнь.
Она уперлась ладонями в свои колени, пытаясь перевести дыхание.
– Тебя же ничем не убьешь, – пробормотала она.
Насчет моей физической прочности, так разительно отличающейся от ее, она была почти права, но даже не представляла, насколько тесно мое существование связано с ней. И не знала, как близка она только что была к гибели.
– Вот и я так думал, пока не встретил тебя, – простонал я и сделал глубокий вдох. Пребывание наедине с ней уже не казалось мне безопасным. – А теперь пойдем отсюда, пока я не наделал глупостей.
Я потянулся к ней, и она, кажется, поняла необходимость спешки. И не стала возражать, когда я подсадил ее к себе на спину. Она сразу обхватила меня руками и ногами, и мне пришлось потратить целую секунду на то, чтобы взять тело под контроль разума.
– Не забудь закрыть глаза, – предупредил я.
Она крепко вжалась лицом мне в плечо.
Бег продолжался недолго, но достаточно, чтобы я восстановил власть над собой. По-видимому, когда речь заходила об инстинктах, не следовало доверять ничему; если я полностью был уверен в своем самообладании в одном отношении, это еще не значило, что я вправе принимать способность контролировать себя как должное. Придется сделать шаг назад и установить строгие границы ради ее защиты. Ограничить физические контакты так, чтобы они не влияли на ее способность дышать и мою способность мыслить. Прискорбно было сознавать, что второе соображение следовало считать более важным, чем первое.
За все время пути она ни разу не шелохнулась. Я слышал ее ровное дыхание, ее пульс казался стабильным, хотя и несколько учащенным. Она сохраняла неподвижность, даже когда я остановился.
Протянув руку, я погладил ее по голове.
– Уже все, Белла.
Сначала она расслабила руки, сделала глубокий вдох, потом разжала сведенные ноги. И вдруг тепло ее тела покинуло меня.
– Ох! – воскликнула она.
Круто обернувшись, я увидел, как она неловко плюхнулась на землю – точно брошенная кукла. Потрясение в ее глазах быстро сменилось негодованием, словно она понятия не имела, как очутилась в таком положении, но знала наверняка, что в этом виноват кто-то другой.
Не знаю, что именно меня насмешило. Может, я просто перенервничал. Или же накатило мощное облегчение оттого, что я вновь побывал на волосок от смертельной опасности и она уже осталась позади. Или мне требовалось выплеснуть эмоции.
Какой бы ни была причина, я вдруг расхохотался и никак не мог остановиться.
При виде моей реакции Белла закатила глаза, вздохнула и поднялась. И попыталась отряхнуть от грязи свой плащ, напустив на себя такой страдальческий вид, что вызвала у меня новый взрыв хохота.
Метнув в меня возмущенный взгляд, она решительными шагами направилась вперед.
Подавив в себе вспышку веселья, я ринулся за ней, легким движением поймал за талию и спросил, стараясь, чтобы голос звучал сдержанно:
– Ты куда, Белла?
Она ответила, не глядя на меня:
– Смотреть бейсбол. Ты, похоже, передумал играть, но остальные наверняка и без тебя справятся.
– Не в ту сторону, – известил я.
Она сделала резкий выдох через нос, еще упрямее вскинула голову, развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась в противоположную сторону. Я снова перехватил ее. Опять не туда.
– Не злись, – попросил я. – Я просто не удержался. Видела бы ты свое лицо! – У меня вновь вырвался смешок, но следующий я сумел пресечь.
Только тогда она взглянула на меня сердито поблескивающими глазами:
– Значит, только тебе можно злиться?
Мне вспомнилось, как ей ненавистны двойные стандарты.
– Я на тебя не злился, – заверил я.
Источающим ехидство тоном она процитировала мои слова:
– «Белла, ты сведешь меня в могилу».
Мой юмор стал черным, но не исчез. Под действием необузданных эмоций в тот момент я открыл больше правды, чем собирался.
– Это всего лишь констатация факта.
Она попыталась вырваться из моих рук. Я приложил ладонь к ее щеке, чтобы не дать ей отвернуться.
Но не успел я заговорить, как она настойчиво заявила:
– Ты злился!
– Да, – согласился я.
– Но ты же только что сказал…
– …что злился я не на