– Что?
– Я ставлю на Элис, – пробормотала она.
Ее лицо расслабилось, она погрузилась в сон.
Я уткнулся лицом во впадинку на ее шее, вдохнул ее головокружительный аромат и снова, как в самом начале, пожалел, что не могу увидеть ее во сне.
Эпилог. Событие
Ее продержали в больнице еще шесть дней. Я видел, каким бесконечным показалось ей это время. Ей не терпелось вернуться к привычной жизни, отделаться от врачей, которые осматривали, ощупывали и кололи ее иголками.
Мне же казалось, что время летит, несмотря на то что было мучительно видеть ее на больничной койке, знать, что ей больно, и понимать, что я не в силах помочь ей. Это время было гарантированно моим: я поступил бы безусловно неправильно, оставив ее, пока она еще не оправилась. Мне хотелось растягивать каждую секунду, хотя они и причиняли боль. Но мне казалось, что они ускользают одна за другой.
Я терпеть не мог те минуты, когда мне приходилось ждать, пока врачи осматривали Беллу в присутствии Рене, хотя подслушивать их, находясь на лестнице, было проще простого. Пожалуй, даже к лучшему, что в такие минуты я покидал палату: мне не всегда удавалось следить за выражением собственного лица.
К примеру, в первый день после того, как она пришла в себя, когда доктор Садарангани восторгался рентгеновскими снимками, довольный тем, какими чистыми выглядят переломы и как успешно они срастаются, я видел перед мысленным взором только ступню, которую следопыт опускал на ногу Беллы. И слышал только резкий хруст ее костей. Хорошо, что при этом никто не видел моего лица.
Белла видела, что ее мать беспокоится: из-за своего длительного отсутствия в начальной школе Джексонвилла, где она заменяла одного из сотрудников, она могла лишиться работы и все же была готова остаться в Финиксе, рядом с дочерью. Без особого труда Белле удалось убедить Рене вернуться во Флориду, поскольку она, Белла, уже поправляется. Ее мать уехала на два дня раньше нас.
Белла часто говорила с Чарли по телефону, особенно после отъезда Рене, и теперь, когда опасность миновала и времени хватило все обдумать, он мало-помалу начинал злиться. Не на Беллу, конечно же, нет. Его гнев был направлен точно по адресу. В конце концов, ничего не случилось бы, если бы не я. Его крепнущие отношения с Элис только сильнее запутывали дело, но я не сомневался, что именно прочитаю в его негромких мыслях по возвращении.
Серьезных разговоров с Беллой я старался избегать. Это было проще, чем я ожидал. Мы редко оставались вдвоем даже после отъезда Рене – из-за постоянных визитов врачей и медсестер, к тому же Беллу часто клонило в сон от лекарств. Она, казалось, была довольна тем, что я рядом. Больше она не просила у меня заверений и обещаний. Но временами я видел сомнения в ее глазах. И хотел бы рассеять их, исполнить свои обещания, но лучше было не заикаться об этом вновь, чтобы не лгать лишний раз.
Я и опомниться не успел, как приблизился наш отъезд домой.
Согласно плану Чарли, Белла вместе с Карлайлом должны были полететь самолетом, а мы с Элис – привести пикап обратно в Вашингтон. Этот разговор взял на себя Карлайл: ему не требовалось долгих обсуждений, чтобы выяснить мое мнение по этому вопросу. Он убедил Чарли, что мы с Элис и без того пропустили много учебных дней, и Чарли не нашел, что возразить. Так что нам предстояло полететь втроем, а Карлайлу – пригнать домой пикап. Он пообещал Чарли, что это будет легко и ничуть не дорого устроить.
Как отличалось возвращение в тот же аэропорт, где начался худший из моих кошмаров! Наш рейс вылетал после наступления темноты, так что стеклянный потолок уже не представлял опасности. Я гадал, что видит Белла, глядя на просторные залы – вспоминает ли она всю боль и ужас, которыми сопровождалось ее предыдущее появление здесь? Спешить нам было уже некуда, мы двигались медленно, Элис везла Беллу в инвалидном кресле, чтобы я мог просто идти рядом и держать ее за руку. Как я и ожидал, Белле не нравилось передвигаться в кресле и особенно – любопытные взгляды, которые бросали на нее повсюду. Время от времени она поглядывала на толстый белый гипс на своей ноге так, будто хотела сорвать его голыми руками, но вслух не жаловалась.
Во время полета она спала и тихонько шептала во сне мое имя. Было бы так легко забыть о недавнем прошлом и позволить себе воскресить в памяти наш единственный идеальный день, задержаться во времени, когда мое имя на ее губах не обжигало чувством вины и зловещими предчувствиями. Но надвигающаяся разлука ощущалась слишком остро, чтобы предаваться грезам.
Чарли встретил нас в аэропорту Ситак, хотя был уже двенадцатый час, а обратный путь в Форкс должен был занять часа четыре. Карлайл с Элис пытались отговорить его от этой поездки, но я его понимал. И хотя яснее его мысли не стали, все же было очевидно, что я прав. Он догадался, на кого следует возлагать вину.
Не то чтобы у него возникли мрачные подозрения, что я сам столкнул Беллу с лестницы: скорее, он полагал, что Белла не стала бы действовать так импульсивно, если бы к этому ее не побудил я. И хотя насчет причин отъезда Беллы в Аризону он ошибался, в своем главном предположении был недалек от истины. В конечном счете это моя вина.
Поездка за полицейской машиной Чарли, при строгом соблюдении лимита скорости, получилась долгой, но время все равно летело слишком быстро. И даже временная разлука с Беллой нисколько не замедлила часы ожидания.
С новым порядком мы освоились почти сразу. Элис взяла на себя роль медсестры и фрейлины, и Чарли не знал, как ее благодарить. А Беллу хотя и смущало то, что теперь ей требовалась помощь с самыми насущными и интимными потребностями, она радовалась, что эту помощь ей оказывает не кто-нибудь, а Элис. За несколько дней, проведенных в Финиксе, видение Элис, в котором они с Беллой были лучшими подругами, наконец воплотилось в жизнь. Они держались друг с другом так непринужденно – уже сыпали бесчисленными шутками, понятными только им, и делились секретами, – как будто подружились много лет назад, а не познакомились всего несколькими неделями ранее. Чарли порой наблюдал за ними в растерянности, гадая, почему Белла ни разу не упоминала об этих отношениях, но был слишком благодарен Элис и очарован ею, чтобы настойчиво требовать ответов. И просто радовался, что его тяжело пострадавшей дочери обеспечен лучший уход из возможных. Элис бывала в доме Свонов почти так же часто, как я, хотя гораздо чаще при этом показывалась на глаза Чарли.
Насчет школы Белла терзалась сомнениями.
– С одной стороны, – объясняла она мне, – я просто хочу, чтобы все стало как раньше. И не желаю отстать еще больше. – Этот разговор состоялся рано утром после нашего возвращения: днем она столько спала, что у нее поменялся режим. – С другой стороны, как подумаю, что все станут глазеть на меня в этой штуке… – Она удостоила злобным взглядом ни в чем не повинное кресло, сложенное и стоящее у кровати.
– Если бы можно было носить тебя по школе на руках, я был бы рад, но…
Она вздохнула.
– …но от этого глазеть на меня не перестали бы.
– Скорее всего. Но хотя ты никогда и не соглашалась признать как факт, что я способен внушать страх, уверяю, я смогу сделать так, что глазеть никто не будет.
– Как именно?
– Увидишь.
– Вот теперь мне любопытно. Так что возвращаемся в школу как можно скорее.
– Как скажешь.
Не успев выговорить эти слова, я внутренне вздрогнул. Я старался ничем не напоминать о нашем разговоре в больнице, но, на мою удачу, эту реплику она пропустила мимо ушей.
Вообще-то порой казалось, что обсуждать будущее ее не тянет точно так же, как и меня. Видимо, поэтому она стремилась к тому, чтобы все стало «как раньше». Надеялась, наверное, что мы сможем забыть этот эпизод как просто единственную неудачную главу, а не предвестник единственно возможного финала.
Сдержать это несущественное обещание оказалось проще простого. В первый же день, когда я возил ее в кресле из класса в класс, все, что от меня требовалось, – устанавливать зрительный контакт с каждым, кто проявлял слишком заметный интерес. Легкий прищур глаз, чуть приподнятая верхняя губа – и любопытные спешили найти другой предмет, чтобы глазеть на него.
Но Беллу я этим не убедил.
– Не уверена, что ты вообще хоть что-то делаешь. Как-то не слишком увлекательно. Напрасно я беспокоилась.
Как только Карлайл разрешил, она сменила тяжелый гипс на гипсовую повязку и пару костылей. Я бы предпочел кресло. Тяжко было смотреть, как она сражается с костылями, и не иметь возможности помочь, но она, похоже, воспрянула духом, как только вновь начала передвигаться самостоятельно. Костыли она более-менее освоила за несколько дней.
Слухи, гуляющие по школе, были неверны во всех отношениях. О злополучном падении Беллы из окна отеля знали все – от проболтавшихся помощников Чарли. Но о причине, по которой Белла очутилась в Финиксе, Чарли умолчал. Поэтому пробелы восполнила Джессика Стэнли: оказывается, мы с Беллой отправились в Финикс вдвоем, знакомиться с ее матерью. Джессика намекала, что все дело в наших чрезвычайно серьезных отношениях. Ее версию приняли все, большинство уже успело забыть, откуда она взялась.
Эти сплетни Джессике пришлось выдумывать своими силами, так как Белла редко общалась с ней, разве что на уроках. Это было не труднее, чем в самом начале, когда я остановил тот фургон, – Белла умела держать язык за зубами, когда требовалось. На обедах она теперь сидела за нашим столом вместе с Элис, Джаспером и мной. Несмотря на отсутствие Эмметта и Розали – они теперь притворялись, будто едят на свежем воздухе, а если было солнечно, прятались в машине, – никто из людей не решался в нашем присутствии подходить к Белле. Мне не нравилось, что она отдаляется от подруг, особенно от Анджелы, но я рассчитывал, что рано или поздно все вернется к прежнему состоянию, каким было до того, как я вторгся в ее жизнь.
После того как мы уедем.
Время так и не замедлилось, однако установившийся порядок начинал казаться привычным, и мне приходилось оставаться начеку. Порой я забывался: она улыбалась мне, и меня переполняло ощущение правильности, чувство, что нам суждено быть вместе. Трудно было помнить, что это чувство, такое чистое и сильное, тем не менее ложь. Трудно помнить, но лишь до тех пор, пока она не поворачивала корпус слишком резко и не морщилась от боли в срастающихся ребрах, или же охала, чересчур сильно оперевшись на ногу, или просто поворачивала запястье, и бледный и блестящий свежий шрам поперек основания ее ладони оказывался на свету.