Белла поправлялась, время шло. Я цеплялся за каждую секунду.
У Элис родился новый план, как разнообразить повседневность – приятным, по ее мнению, образом. Зная, что Белла будет возражать, поначалу я был против. Но чем больше размышлял, тем лучше видел этот план с другой точки зрения.
Но не с точки зрения Элис. Мотивы Элис были как минимум на семьдесят процентов эгоистичными; она обожала смену имиджа. Эгоистичность своих мотивов я оценил примерно в десять процентов. Да, мне хотелось иметь такие воспоминания, в этом я охотно признавался себе. Однако главной моей целью было изменить конкретную главу будущего Беллы. Ради этого я и согласился с безумным планом Элис.
У меня было видение – не как у Элис, не истинное пророчество. А просто вероятный сценарий. Это видение вызвало во всем моем теле острую боль особого рода – это была агония и вместе с тем блаженство.
Мне представилась Белла через двадцать лет – элегантно повзрослевшая, достигшая среднего возраста. Подобно ее матери, она будет выглядеть юной дольше большинства людей, но и морщинки, появившись, не испортят ее красоту. Я вообразил ее где-нибудь в солнечных краях, в симпатичном, но простом доме, в котором будет царить беспорядок, если ее образ жизни не изменится до неузнаваемости. Беспорядок будут создавать в том числе и дети – двое или трое. Может, мальчишка с вьющимися волосами и улыбкой Чарли и девочка, похожая на мать, как сама Белла.
Отца этих детей я не пытался представить, не думал, как проявятся в их внешности черты его лица – это было слишком мучительно.
Когда-нибудь, когда дети дорастут до раннего подросткового возраста, но будут еще младше нынешней Беллы, какая-нибудь молодежная романтическая комедия по телевизору (правда, Элис говорила мне, что медиапотребление в следующем десятилетии ощутимо изменится; она как раз ждала образования неких компаний, чтобы инвестировать в них средства) побудит детей спросить Беллу, каким был ее школьный выпускной.
Белла улыбнется и скажет: «Танцами я не увлекалась. И на выпускной не ходила». Дети не удовлетворятся этим ответом. Их мать никогда не рассказывала им ничего о том, как она училась в школе. Неужели ничего интересного с ней не происходило?
У Беллы не будет забавных, веселых историй – только нехватка обычного опыта, только скрытность, опасения и рассказы настолько фантастические, что когда-нибудь даже она задумается, не были ли они просто плодом ее воображения.
Или… Белла рассмеется, услышав от детей этот вопрос, и ее взгляд вдруг станет далеким.
«Это было что-то, – скажет она. – На самом деле мне не хотелось идти, вы же знаете, я не танцую. Но моя взбалмошная лучшая подруга похитила меня, чтобы устроить смену имиджа, а бойфренд отвез, несмотря на все мои протесты. В конечном итоге получилось неплохо. Я рада, что пошла на выпускной. По крайней мере, увидела, как украшен зал – как в бюджетной версии фильма «Кэрри». Нет, посмотреть «Кэрри» вам нельзя. Еще рано».
Так что ради этого момента в будущем Беллы я разрешил Элис привести в исполнение ее бесцеремонный и, пожалуй, даже навязчивый план. И не просто разрешил – я сам содействовал ему и участвовал в нем.
Вот так я и оказался облаченным в смокинг – естественно, выбранный Элис; по крайней мере, шопингом мне заниматься не пришлось, – с веточкой фрезий в руках, ждущим у подножия лестницы торжественного выхода Элис.
Все это я уже смотрел в ее видениях, но она не имела ничего против. Она стремилась воплотить все до единой шаблонные сцены из драматического действа, которое представляют собой человеческие выпускные балы.
Элис предупредила Чарли, что Белла задержится допоздна и что сама она, Элис, будет находиться на выпускном с самого начала и до конца. Чарли никогда не возражал, если Беллу сопровождала Элис. Зато часто протестовал, когда речь шла о моем участии, хотя, как правило, протестовал лишь мысленно.
Я слушал, как Элис помогает Белле доковылять до лестницы: Элис обнимала Беллу за талию, Белла держалась за ее плечо и тяжело опиралась на нее. С костылем Белла управлялась довольно ловко, но сегодня Элис забрала его. Я не знал точно, в какой мере ее решение объясняется эстетическими соображениями, а в какой – стремлением помешать Белле удрать. Когда до лестницы осталось несколько шагов, Элис высвободилась из рук Беллы, призывая ее продолжить путь самостоятельно.
– Что-о?! – возмутилась Белла. – В этом же ходить невозможно.
– Всего несколько шагов. Ты справишься. А я не вписываюсь, только испорчу всю картинку.
– Какую еще картинку? – голос Беллы взвился на полоктавы. – Пусть только кто-нибудь попробует сфотографировать меня!
– Фотографировать никто никого не будет. Я имела в виду мысленную картинку, образ. Успокойся.
– Мысленную картинку? А ее кто-то увидит?
– Только Эдвард.
«Так, сработало». Элис заметила, как вспыхнули глаза Беллы при упоминании моего имени и как она оживилась, забыв про равнодушие, которое выказывала все время, пока ее причесывали и красили. Чем слегка обидела Элис.
Медленно и неловко Белла подошла к верхней ступеньке лестницы, отыскивая взглядом меня.
Ее платье я уже разглядывал в видениях Элис, но это было совсем другое дело. Тонкий шифон собирался в складки, струился и выглядел вроде бы скромно, но так льнул к ее коже, что неизбежно приковывал взгляд. Платье оставляло на виду ее алебастровые плечи, изящно ниспадало по рукам и облегало запястья. Асимметричный крой лифа придавал ее фигуре утонченные очертания песочных часов.
Разумеется, оно имело глубокий оттенок лазури: Элис заметила мои предпочтения.
Одна нога Беллы была обута в синюю атласную туфельку на тонком каблучке, которую удерживали на ее ступне длинные ленты, обвивающие щиколотку. На другой белела заношенная гипсовая повязка. Я удивился, что Элис не перекрасила ее в синий цвет.
Я смотрел на Беллу, а она широко раскрытыми глазами на меня.
– Ух ты, – выговорила она.
– Да уж, – согласился я, обводя ее платье многозначительным оценивающим взглядом.
Она перевела взгляд на свое платье и вспыхнула. Потом пожала плечами, словно желая сказать: «Ну да, это я в платье».
Я знал, как полюбилось Элис видение, в котором Белла эффектно спускалась по лестнице, но она уже поняла, что оно так и останется в ее мечтах. Поэтому я сам поднялся по лестнице к Белле. Приколов цветы к ее волосам – Элис оставила для них местечко среди ниспадающих каскадом локонов, – я поднял Беллу на руки. К такому обращению она уже привыкла. Когда никто из людей нас не видел, я носил ее повсюду.
Разумеется, так получалось быстрее, и к тому же облегчением было прижимать ее к себе. Чувствовать, что в этот момент она в безопасности и под надежной защитой.
– Счастливо! – крикнула Элис, убегая к себе. В свое платье она переоделась еще до того, как я спустился вместе с Беллой с лестницы. Я слышал, что Розали и остальные ждут Элис в гараже – одни терпеливо, другие не особенно. Она задержалась лишь затем, чтобы подвести глаза театральным гримом.
Я донес Беллу до «вольво» и бережно усадил на пассажирское сиденье, стараясь не прищемить дверью ее шифоновые складки и ленты. Ее молчаливость удивляла меня – и сейчас, и раньше. Элис она жаловалась на то, что приходится терпеть макияж, но против танцев не возразила ни разу.
Я сел за руль, мы выехали на дорожку.
– Ну и когда ты наконец объяснишь мне, что происходит? – спросила она, вложив в голос больше раздражения, чем в выражение лица.
Я присмотрелся, думая, что она шутит. Но под напускной сварливостью она, кажется, спрашивала серьезно. Не может быть, чтобы она не поняла очевидного.
– Поверить не могу, что ты еще не догадалась, – отозвался я с усмешкой, включаясь в игру. Потому что она наверняка дразнилась.
Она прерывисто вздохнула, я задумался о причинах. Но она просто не сводила с меня глаз.
– Я уже говорила, что ты отлично выглядишь? – спросила она.
Вероятно, эту мысль она вложила в свое недавнее «ух ты».
– Да.
Она нахмурилась, снова стала раздражительной.
– Если Элис еще раз попробует сделать из меня подопытную Барби, я к вам больше ни ногой.
Но прежде чем я успел вступиться за Элис или осудить ее, у меня в кармане зазвонил телефон. Я поспешил достать его, думая, что у Элис, наверное, нашлись новые указания для меня, но это был Чарли.
Как правило, отец Беллы мне не звонил. Так что «привет, Чарли» я произнес с беспокойством.
– Чарли? – тоже встревожилась Белла.
Чарли прокашлялся, и я даже по телефону понял, как ему неловко.
– Эм… слушай, Эдвард, извини, что беспокою тебя в такой… мм… вечер, но я даже не знаю, как… Понимаешь, сюда только что заявился Тайлер Кроули при параде, и он, похоже, считает, что это он ведет Беллу на выпускной.
– Не может быть! – Я расхохотался.
Застать меня врасплох редко удавалось кому-нибудь кроме Беллы.
В школе я не замечал за Тайлером мыслей об этой выходке, но я так старался ловить каждую секунду, отпущенную нам с Беллой, что наверняка пропустил немало несущественного.
– Что там? – шепотом спросила Белла.
– Без понятия, как теперь быть, – продолжал явно смущенный Чарли.
– Вы не передадите ему трубку? – попросил я.
С нескрываемым облегчением Чарли отозвался:
– Что ж, можно, – и произнес, отстранившись от телефона: – Вот, Тайлер, это тебя.
Белла не сводила с меня глаз, озабоченная разговором между ее отцом и мной. Она даже не заметила, как нас обогнал резко вильнувший ярко-красный автомобиль. Я проигнорировал довольные мысли Розали, обогнавшей меня, как игнорировал ее теперь постоянно, и сосредоточил все внимание на разговоре по телефону.
Ломающийся мальчишеский голос произнес:
– Да?
– Привет, Тайлер, это Эдвард Каллен, – мой тон был безупречно вежливым, хотя понадобились некоторые усилия, чтобы он оставался таковым. Еще минуту назад я пребывал в шутливом настроении, а теперь его вытеснило инстинктивное стремление защищать свою территорию. Реакция довольно-таки инфантильная, но отрицать ее я не мог.