И я сразу же воспрянул духом.
Если я научусь держать себя в руках, перестану быть опасным, тогда, возможно, правильным будет остаться поближе к ней.
Из спортзала она вышла напряженная, с прикушенной нижней губой – явным признаком беспокойства. Но едва встретившись со мной взглядом, заметно расслабилась, ее лицо осветила широкая улыбка. На нем возникло выражение странной умиротворенности. Без колебаний она направилась прямо ко мне и остановилась так близко, что тепло ее тела нахлынуло на меня, как прибой.
– Привет, – прошептала она.
В эту минуту я был счастлив, как никогда прежде.
– Здравствуй, – ответил я, а потом, в приливе хорошего настроения не удержавшись, чтобы не поддразнить ее, добавил: – Как физкультура?
Ее улыбка слегка угасла.
– Замечательно.
Врать она не умела.
– Правда? – спросил я и уже собирался продолжить расспросы – меня все еще беспокоил полученный ею удар, не больно ли ей? – но тут мысли Майка Ньютона зазвучали так громко, что отвлекли меня.
«Ненавижу его. Чтоб он сдох! Вот бы свалился в своей сияющей тачке прямо в пропасть. Чего он к ней привязался? Пусть бы держался со своими, такими же психами».
– А что? – спросила Белла.
Я сфокусировал взгляд на ее лице. Она перевела взгляд со спины удаляющегося Майка на меня.
– Ньютон меня достал, – признался я.
У нее приоткрылся рот, улыбка исчезла. Видимо, она забыла, что я был в состоянии наблюдать за ней весь злополучный последний урок, или надеялась, что пользоваться своими способностями я не стану.
– Ты что, опять подслушивал?
– Как твоя голова?
– Как ты мог! – процедила она сквозь зубы, отвернулась и яростным шагом направилась к парковке. Ее лицо густо покраснело – она была сконфужена.
Я догнал ее, подстроился к ее шагам, надеясь, что она вскоре успокоится. Обычно она быстро прощала меня.
– Ты же сама сказала, что я никогда не видел тебя на физкультуре, – объяснил я. – Вот мне и стало любопытно.
Она не ответила, только насупила брови.
На парковке она внезапно остановилась, обнаружив, что путь к моей машине преграждает толпа – в основном из парней.
«Интересно, какую скорость она развивает».
«Глянь-ка, переключатель передач лепестковый. Я такие только в журнале видел».
«Крутецкие боковые решетки!»
«Вот завалялось бы у меня тыщ шестьдесят свободных…»
Именно поэтому Розали на такой машине лучше было в городе не появляться.
К своей машине я пробирался сквозь толпу пускающих слюни парней. После секундного замешательства Белла последовала за мной.
– Пафос, – пробурчал я, пока она садилась.
– А что это за машина? – полюбопытствовала она.
– М3.
Она нахмурилась.
– Мне это ни о чем не говорит.
– Это «БМВ». – Я закатил глаза и сосредоточился, выезжая со своего места задним ходом, чтобы никого не зацепить.
Пришлось поиграть в гляделки с теми, кто не желал убираться с моего пути. Нескольких секунд моего пристального взгляда хватило, чтобы убедить их.
– Все еще злишься? – спросил я. Она перестала хмуриться.
– Естественно, – коротко ответила она.
Я вздохнул. Не стоило напоминать. Ладно уж. Попробую исправиться.
– А если я извинюсь, простишь?
Она задумалась ненадолго.
– Пожалуй… если извинишься по-честному, – решила она. – И пообещаешь больше так не делать.
Врать ей я не собирался, поэтому согласиться на такое условие никак не мог. Зато мог предложить другое.
– А если я извинюсь по-честному и соглашусь пустить тебя за руль в субботу? – При этой мысли я внутренне передернулся.
Между ее бровями снова появилась складочка, Белла обдумывала новую сделку.
– Идет, – после минутного размышления согласилась она.
Переходим к извинениям… Раньше я никогда не пытался ослеплять Беллу намеренно, но сейчас момент был как нельзя более подходящим. Удаляясь от школы, я пристально уставился Белле в глаза, но не знал, получается у меня или нет. И заговорил самым убедительным тоном:
– В таком случае мне очень жаль, что я тебя расстроил.
Ее сердце застучало громче, его ритм вдруг стал отрывистым. Глаза раскрылись, сделались громадными. Она выглядела пораженной.
Ограничившись полуулыбкой, я пришел к выводу, что попытка удалась. Само собой, и мне было нелегко отвести от нее взгляд. Я сам был так же ослеплен. Хорошо, что я знал дорогу как свои пять пальцев.
– В субботу чуть свет буду у тебя на пороге, – добавил я, завершая сделку.
Она заморгала, встряхнула головой, словно чтобы в ней прояснилось.
– А что я скажу Чарли, – отозвалась она, – если возле дома откуда ни возьмись появится чужой «вольво»?
Как же все-таки она мало знала обо мне.
– А я и не собирался приезжать на машине.
– Но как?.. – начала было она.
Я перебил ее. Честный ответ вызвал бы только новую череду вопросов.
– Об этом не думай. Я буду на месте, но без машины.
Она склонила голову набок, некоторое время казалось, что она намерена продолжать расспросы, но потом, кажется, передумала.
– Это уже другой раз? – спросила она, напомнив о сегодняшнем незаконченном разговоре в кафетерии.
Надо было ответить на тот, предыдущий вопрос. Вот он был гораздо неприятнее.
– Видимо, да, – нехотя согласился я.
Я остановил машину перед ее домом, напряженно прикидывая, как объясниться – так, чтобы чудовищная сторона моей натуры не стала слишком очевидной и не напугала ее опять. Или же напрасно я преуменьшаю то зло, которое есть во мне?
Она ждала, сохраняя на лице ту же маску вежливого интереса, что и за обедом. Будь я не так взволнован, меня насмешило бы ее нелепое спокойствие.
– Ты все еще хочешь знать, почему тебе нельзя видеть, как я охочусь? – спросил я.
– Вообще-то больше всего удивила твоя реакция, – ответила она.
– Я тебя напугал?
Я был уверен, что она станет отрицать это.
– Нет.
Явная ложь.
Я пытался не улыбнуться, но не смог.
– Прости, что напугал, – и моя улыбка улетучилась вместе с минутным приступом веселья. – Как подумал, что ты окажешься рядом… пока мы охотимся…
– Это настолько плохо?
Мелькающие в голове образы были почти невыносимы: Белла, такая беспомощная в пустом мраке, я сам, потерявший контроль над собой… Я попытался отогнать видения.
– Очень.
– А почему?
Я сделал глубокий вдох и на миг сосредоточился на жгучей жажде. Ощущал ее, управлял ею, утверждал над ней свою власть. Больше она никогда не одержит надо мной верх – как бы я хотел, чтобы это было правдой. Я буду безопасен для Беллы. Засмотревшись на спасительные тучи, но, в сущности, не видя их, я страстно желал поверить, что моя решимость будет означать хоть что-нибудь, если вдруг во время охоты мне доведется учуять ее запах.
– На охоте… мы подчиняемся разуму в гораздо меньшей степени, чем чувствам, – объяснил я, обдумывая и тщательно выбирая каждое слово. – Особенно чувству запаха. Если ты окажешься где-нибудь поблизости в такой момент, когда я не в силах владеть собой…
Я покачал головой, испытывая адские муки при мысли о том, что тогда произойдет – не может произойти, а произойдет наверняка.
Прислушавшись к учащенному ритму ее сердца, я с беспокойством посмотрел ей в глаза.
Лицо Беллы оставалось спокойным, глаза серьезными. Губы слегка поджались – как мне показалось, с озабоченностью. Но чем? Собственной безопасностью? Неужели наконец-то появилась надежда на то, что мне удалось дать ей четкое представление о реальности? Я не сводил с нее глаз, пытаясь сделать окончательные выводы из неопределенного выражения ее лица.
Она смотрела на меня в ответ. Спустя некоторое время ее глаза округлились, зрачки расширились, хотя освещение осталось прежним.
У меня участилось дыхание, в тишине машины вдруг послышалось гудение, как сегодня днем на биологии, когда погасили свет. Пространство между нами вновь стало наэлектризованным, и на краткое время мое желание прикоснуться к ней стало сильнее потребностей моей жажды.
Из-за пульсации электричества стало казаться, что у меня снова бьется сердце. От этого словно запело все тело. Как будто я человек. Больше всего на свете мне хотелось ощутить губами тепло ее губ. Бесконечную секунду я отчаянно боролся, искал в себе силы, чтобы полностью владеть собой и наконец отважиться приблизить к ней лицо.
Она прерывисто втянула ртом воздух, и только тогда я заметил, что начал дышать быстрее, а она перестала дышать вообще.
Я закрыл глаза, пытаясь разорвать связь между нами.
Больше никаких ошибок.
Существование Беллы связано с тысячами точно сбалансированных химических процессов, любой из которых так легко нарушить, – с ритмичным расширением легких, с поступлением кислорода, означающим для нее жизнь или смерть. С размеренным трепетанием ее непрочного сердца, которое может остановиться от множества дурацких случайностей, болезней или… из-за меня.
Мне не верилось, чтобы кто-нибудь из моей семьи – кроме разве что Эмметта – стал бы долго раздумывать, если бы ему или ей предложили снова променять бессмертие на жизнь смертного человека. И я, и Розали, да и Карлайл шагнули бы ради этого в огонь. И горели бы в нем днями или веками, если понадобится.
Большинство нам подобных ценили бессмертие превыше всего. Находились даже люди, вожделевшие его, – они искали во мраке тех, кто мог преподнести им этот самый черный из даров.
Но только не мы. Не наша семья. Мы отдали бы что угодно, чтобы стать людьми.
И никто из нас, даже Розали, никогда не испытывал такого отчаянного желания стать человеком, как я в эту минуту.
Я открыл глаза и пристально всмотрелся в микроскопические выбоинки и неровности ветрового стекла, будто где-то там, в их несовершенстве, скрывался выход. Воздух в машине по-прежнему был наэлектризован, и мне пришлось сосредоточиться, чтобы не снять руки с руля.