ала, это будет удобно, потому что идти недалеко и я могла бы ходить туда сразу после уроков, но оказалось, что никакие удобства не стоят увечий.
– Прямо-таки увечий? – недоверчиво переспросил я.
– Будь у меня телефон мисс Каменев, она подтвердила бы мои слова.
Она вдруг подняла глаза. Вокруг нас все уже расходились. Как это время пролетело так быстро?
Заметив эту суету, она встала, и я тоже поднялся. Пока я сгребал мусор на поднос, она закинула на плечо рюкзак. И протянула руку, чтобы забрать у меня поднос.
– Я сам, – сказал я.
Она тихонько и немного раздраженно фыркнула. Ей по-прежнему не нравилось, когда о ней заботились.
Пока мы шагали на биологию, я так и не смог сосредоточиться на своих вопросах, оставшихся без ответа. Мне вспоминался вчерашний день, я гадал, почувствую ли сегодня те же напряжение, жажду и электрические разряды. И конечно, едва погасили свет, все ошеломляющее влечение нахлынуло с новой силой. Сегодня я на всякий случай отодвинул свой стул подальше от стула Беллы, но это не помогло.
Эгоистичная сторона моей натуры продолжала убеждать: нет ничего плохого в том, чтобы взять ее за руку, наоборот – это отличный способ проверить ее реакцию и подготовиться к встрече наедине. Я старался не прислушиваться к голосу эгоизма и боролся с соблазном, как мог.
Насколько я мог судить, Белла тоже. Она наклонилась вперед, положила подбородок на руки, и я видел, что ее пальцы вцепились в край стола так крепко, что побелели костяшки. Я задался вопросом, с каким именно искушением она борется. Сегодня она не смотрела на меня. Не взглянула ни разу.
Слишком многое о ней я все еще не понимал. О многом не мог расспросить.
Заметив, что слегка подался к ней всем телом, я отстранился.
Когда включили свет, Белла вздохнула, и если я правильно понял выражение ее лица, то его следовало бы назвать «облегчением». Но облегчением от чего?
Провожая ее на следующий урок, я вел ту же битву с самим собой, что и днем ранее.
Она остановилась у дверей класса и устремила на меня взгляд прозрачных глубоких глаз. Что это – ожидание или замешательство? Приглашение или предостережение? Чего же хочется ей?
«Это просто вопрос, – уверял я себя, пока моя рука сама собой тянулась к ней. – Еще один из многих».
Напрягаясь всем телом и не дыша, я просто разрешил себе провести по ее лицу ладонью от виска до узкого подбородка. Как вчера, ее кожа потеплела от моего прикосновения, сердце забилось быстрее. Голова еле заметно качнулась в сторону моей руки, продлевая ласку.
И еще один ответ.
Я опять быстро ушел, зная, что в таких случаях моя способность владеть собой все еще под сомнением, ощущая все ту же безболезненную пульсацию в ладони.
Эмметт уже сидел на месте, когда я прибыл на испанский. И Бен Чейни тоже. Я обратил на себя внимание не только этих двоих. От других исходили волны любопытства и предположений, имя Беллы звучало в мыслях рядом с моим…
Из людей только Бен не думал о Белле. В моем присутствии он слегка насторожился, но без враждебности. Он уже успел поговорить с Анджелой и пригласил ее на свидание в ближайшие выходные. Она с радостью откликнулась на приглашение, он до сих пор ликовал. И хотя к моим намерениям он относился подозрительно, все же понимал, что нынешней радостью обязан мне. Пока я сторонился Анджелы, он ничего не имел против меня. И даже испытывал нечто вроде благодарности, хотя понятия не имел, что именно на такой результат я и рассчитывал. Он производил впечатление умного малого и заметно вырос в моих глазах.
Белла была на физкультуре, но, как и во второй половине вчерашнего урока, в играх не участвовала. Всякий раз, когда Майк Ньютон оборачивался к ней, она смотрела вдаль. И явно где-то витала мыслями. Майк рассудил, что его попытки заговорить с ней будут некстати.
«Видно, у меня с самого начала не было никаких шансов, – размышлял он покорно и вместе с тем угрюмо. – Как это вообще случилось? Да еще будто в один миг. Наверное, когда Каллену хочется чего-нибудь, он получает свое, недолго думая». Его представления о том, что именно я получил, были непристойными. Я перестал слушать.
Его мнение мне не понравилось. Как будто у Беллы нет свободы воли. Но ведь на самом деле выбирала она, разве нет? Стоило ей попросить меня оставить ее в покое, я повернулся бы и ушел. Но она и раньше, и теперь хотела, чтобы я остался.
Мысленно проверяя, что творится в классе испанского, я, естественно, настроился на самый знакомый внутренний голос, но при этом, как обычно, не мог не думать о Белле, поэтому не сразу осознал, что слышу.
А когда осознал, щелкнул зубами так, что услышали сидящие рядом люди. Один из парней огляделся в поисках источника странного звука.
«Опа!» – подумал Эмметт.
Я сжал кулаки и сосредоточился, чтобы не сорваться с места.
«Извини, я старался не думать об этом».
Я взглянул на часы. Еще пятнадцать минут, и я смогу врезать ему по лицу.
«Ничего плохого я не замышлял. Слушай, я же на твоей стороне. Если честно, Джаспер и Роз просто сваляли дурака, поспорив с Элис. Это же самое легкое пари, в каком мне случалось выигрывать».
Пари насчет этих выходных. Выживет Белла или умрет.
Четырнадцать с половиной минут.
Эмметт поерзал на своем месте, прекрасно понимая, что означает моя полная неподвижность.
«Да ладно тебе, Эд. Сам же понимаешь, что это не всерьез. И вообще, дело даже не в этой девчонке. Ты лучше меня знаешь, что творится с Роз. Видно, это что-то такое, строго между вами. Она все еще злится и ни за что на свете не признается, что на самом деле это она переживает за тебя».
Он всегда верил в нее, и хотя я знал, что сам поступаю ровно наоборот – никогда в нее не верю, – это не значило, что на этот раз он прав. Розали будет только рада моей неудаче. И счастлива увидеть, как за неверный выбор Белла получит по заслугам – справедливо, с точки зрения Роз. И не перестанет завидовать, если душа Беллы избежит того, что ее ждало.
«А Джазз… ну, сам понимаешь. Ему надоело быть самым слабым звеном. Ты вроде как слишком уж безупречно владеешь собой, и это раздражает. Карлайл другой. Признайся, ты немного… задаешься».
Тринадцать минут.
Для Эмметта и Джаспера все это сродни яме с вязким зыбучим песком, которую я сам себе вырыл. Фиаско или успех – с их точки зрения, в конечном итоге это не более чем очередной случай, относящийся ко мне. Белла в это уравнение не входила. Ее жизнь была всего лишь ориентиром в пари, которое они заключили.
«Не принимай на свой счет».
А как еще можно? Двенадцать с половиной минут.
«Хочешь, чтобы я вышел из игры? Я выйду».
Я вздохнул и слегка расслабился, сменив позу.
Какой смысл разжигать в себе гнев? Стоит ли винить их за неспособность понять? Разве им это под силу?
Как же все бессмысленно. Бесит, верно, но… чем бы я отличался от них, если бы моя жизнь не изменилась? Если бы речь не шла о Белле?
Так или иначе, сейчас у меня нет времени на поединки с Эмметтом. Я буду ждать Беллу у зала, когда она выйдет с физкультуры. Мне надо еще собрать так много деталей головоломки.
Едва прозвучал звонок, я метнулся к двери, не взглянув на Эмметта, и услышал, как он вздохнул с облегчением.
Белла вышла из спортзала, увидела меня и просияла. Меня охватило такое же облегчение, как в машине сегодня утром. Словно все сомнения и страдания разом свалились с плеч. Я знал, что никуда они не делись, но когда я видел Беллу, моя ноша заметно легчала.
– Расскажи мне про свой дом, – попросил я, пока мы шли к машине. – О чем ты скучаешь?
– Э-э… мой дом? В Финиксе? Или ты имеешь в виду – здесь?
– Везде.
Она вопросительно взглянула на меня – я шучу?
– Пожалуйста, – добавил я, открывая перед ней дверцу машины.
В машину она села, подняв бровь и все еще сомневаясь.
Но когда я сел рядом и мы вновь остались вдвоем, кажется, смягчилась.
– Ты не бывал в Финиксе?
Я улыбнулся:
– Нет.
– Верно, – сказала она. – Ну конечно. Солнце. – Некоторое время она молча размышляла. – Из-за него у тебя какие-то сложности?..
– Правильно. – Уточнять я не собирался: надо было увидеть это, чтобы понять. И кроме того, Финикс находился слишком близко к территории агрессивных южных кланов, чтобы спокойно чувствовать себя там, но и в эти подробности мне вдаваться не хотелось.
Она ждала, не зная, добавлю я что-нибудь или нет.
– Так расскажи мне об этих местах, которые я сам не видел, – напомнил я.
Она на минуту задумалась.
– Город в основном очень плоский, немногим выше одного-двух этажей. В деловом центре есть несколько мини-небоскребов, но это очень далеко от тех мест, где я жила. Финикс огромный. По пригородам можно кататься целый день. Уйма штукатурки, черепицы и гравия. И никакой мягкой слизи, как здесь, – все твердое, жесткое и почти всюду есть колючки.
– Но тебе это нравится.
Она с усмешкой кивнула:
– Там все такое… открытое. Сплошное небо. И то, что мы называем горами, на самом деле просто холмы – твердые, колючие холмы. Но в основном долина – как большая неглубокая чаша, и кажется, будто она постоянно наполнена солнечным светом. – Она обрисовала форму руками. – Растения там – как современное искусство по сравнению со здешними: одни углы и выступы. Преимущественно колючие. – Еще усмешка. – Но и они все открытые. Если и есть листва, то перистая, редкая. Там ничто не спрячется. И ничто не защитит от солнца.
Я остановил машину перед ее домом. На обычном месте.
– Ну, дожди иногда все же случаются, – поправилась она. – Но не такие, как здесь. Впечатляют сильнее. Громы, молнии, внезапные наводнения, а не просто бесконечный моросящий дождик. И пахнет там лучше. Ларреей, или креозотовым кустом.
Я знал этот вечнозеленый пустынный кустарник. Видел его в окно машины в Южной Калифорнии, но только ночью. Смотреть там было не на что.