Я испытал неожиданное облегчение при виде еще одного лица, настолько похожего на лицо Карлайла, – идеального, гладкого, лишенного бугристой одутловатости человеческих лиц. Эти черты ласкали взгляд.
Спустя полсекунды появилась вторая вампирша и выглянула из-за спины первой. Эта была не настолько примечательна внешне – просто невысокая девушка, почти ребенок. Если рослая женщина поражала избытком буквально всего, что у нее имелось, то девушка казалась воплощением нехватки. Ее тело под простеньким темным платьем было худым, кожа да кости, недоверчивые глаза выглядели слишком большими для ее лица – правда, оно, как и у ее спутницы, радовало безупречностью. Только волосами девушка была наделена в изобилии, и эта буйная копна ярко-рыжих кудрей казалась безнадежно спутанной.
Крупная женщина кинулась к Карлайлу, и мне понадобилось все умение владеть собой, чтобы не прыгнуть ей навстречу в попытке остановить. Заметив мускулатуру ее внушительных конечностей, я тут же сообразил, что и впрямь смог бы предпринять только попытку. Унизительная мысль. Возможно, Карлайл, ограждая меня от всех, заботился и о моем самолюбии.
Шивон заключила его в объятия, обхватив мощными голыми руками. Ярко заблестели ее зубы, но они были обнажены в дружеской улыбке. Карлайл крепко обнял ее за талию и рассмеялся.
– Привет, Шивон! Сколько лет, сколько зим.
Она разжала объятия, но задержала ладони на его плечах.
– Где же ты прятался, Карлайл? Я уж начинала беспокоиться, что с тобой что-то стряслось. – Ее голос был почти таким же низким, как у Карлайла, выразительным альтом; выговор, как у ирландских докеров, придавал ему оттенок волшебства.
Мысли Карлайла обратились ко мне, в них вспыхнули сотни моментальных воспоминаний о том, как мы провели вместе прошлый год. В то же время Шивон быстро взглянула на меня и отвела глаза.
– Дел было много, – объяснил Карлайл, а я прислушался к мыслям Шивон.
«Почти новорожденный… но эти глаза! Странные, хоть и не настолько, как у Карлайла. Скорее янтарные, чем золотые. Довольно хорошенький. Интересно, где Карлайл его нашел».
Шивон отступила на шаг.
– Как невежливо с моей стороны! С твоим спутником я еще не знакома.
– Позвольте вас познакомить. Шивон, это Эдвард, мой сын. Эдвард, это, как ты наверняка уже понял, моя давняя подруга Шивон. А это ее Мэгги.
Девушка склонила голову набок, но не в знаке приветствия. Ее тонкие брови сошлись вместе, будто она ломала голову над загадкой.
«Сын? – От этого слова Шивон поначалу растерялась. – Аа, так он все же решил создать себе спутника – долго же он собирался! Любопытно. Знать бы, почему именно сейчас? Должно быть, в этом пареньке есть что-то особенное».
«Он говорит правду, – в то же время размышляла Мэгги. – Но чего-то не хватает. Карлайл недоговаривает». Она кивнула разок, будто самой себе, потом посмотрела на Шивон, которая все еще разглядывала меня.
– Эдвард, как я рада познакомиться с тобой! – воскликнула Шивон. Она подала мне руку, задержалась взглядом на моих радужках, словно пытаясь точно определить их оттенок.
Я знал только, как полагается отвечать на такое приветствие у людей. Взяв ее руку, я наклонился над ней и слегка коснулся губами, отметив стеклянную гладкость ее кожи на фоне моей.
– Очень приятно, – произнес я.
«Очаровательно. – Она опустила руку, широко улыбаясь мне. – Так мило. Интересно, какой у него дар и чем он привлек Карлайла?»
Меня удивили ее мысли – только когда в них прозвучало слово «дар», я понял, что она имела в виду раньше, предполагая, что во мне есть нечто особенное, – но я уже натренировался, поэтому легко скрыл свою реакцию от ее любопытных глаз.
Безусловно, она права. У меня в самом деле есть дар. Но… Карлайл искренне удивился, когда понял, на что я способен. Благодаря своему дару я знал, что он не притворяется. В его мыслях не было ни лжи, ни уклончивости, когда он отвечал на мои бесчисленные «почему». Ему жилось очень одиноко. Моя мать молила спасти мне жизнь. На моем лице читалось безотчетное обещание неких достоинств, в обладании которыми я не был уверен.
Я все еще размышлял о правильности и ошибочности предположений Шивон, когда она повернулась к Карлайлу. Но перед этим уделила мне еще одну мысль.
«Бедный парень. Наверняка Карлайл навязал ему свои диковинные привычки. Вот почему у него такие странные глаза. Как трагично – быть лишенным величайшей радости в этой жизни».
В то время этот вывод встревожил меня не так, как ее прочие догадки. Позднее – а их разговор с Карлайлом затянулся на всю ночь и не дал нам вернуться в снятые комнаты, пока не зашло солнце, – когда мы снова остались вдвоем, я завел расспросы. Карлайл рассказал мне об истории Шивон, ее увлеченности Вольтури, живом интересе к миру мистических вампирских талантов и, наконец, о том, как она отыскала странного ребенка, которому как будто было известно больше, чем может знать человек. Шивон обратила Мэгги не потому, что нуждалась в компаньонке, и не из сострадания к девочке, которая при других обстоятельствах могла бы стать чьим-то ужином, а потому, что решила, что ее клану не помешает такой талант. Это было совсем другое мировоззрение, гораздо менее гуманное, чем то, которого удавалось придерживаться Карлайлу. Мой дар от Шивон он скрыл (этим объяснялась странная реакция Мэгги на знакомство со мной; благодаря своему дару она поняла, что Карлайл о чем-то умолчал), не зная точно, как она воспримет то, что он получил доступ к такому редкому и мощному дару, даже не пытаясь искать его. Дело в том, что моя одаренность оказалась не более чем странным совпадением. Мое умение читать чужие мысли было неотъемлемой частью моего существа, и Карлайл не желал, чтобы я лишился его, – точно так же, как не хотел бы, чтобы изменился цвет моих волос или тембр моего голоса. Однако он никогда не воспринимал этот дар как ценность, предназначенную для его использования или преимущества.
Поначалу я часто задумывался об этих откровениях, но со временем стал вспоминать о них все реже и реже. Постепенно я освоился в мире людей, Карлайл вернулся к прежней врачебной работе. Пока он отсутствовал, я учился, изучал в том числе и медицину, но всегда по книгам, а в больницах – никогда. Лишь несколько лет спустя Карлайл нашел Эсме, и на весь период, пока она осваивалась, мы вернулись к затворнической жизни. Это было беспокойное время, полное новых знаний и друзей, поэтому прошло еще несколько лет, прежде чем жалостливые слова Шивон начали снова тревожить меня.
«Бедный парень… Как трагично – быть лишенным величайшей радости в этой жизни».
В отличие от ее второго предположения – опровергнуть которое было слишком легко, ведь я знал честность и прозрачность мыслей Карлайла, – эти ее слова постепенно стали отравлять мое существование. Именно фраза про «величайшую радость в этой жизни» побудила меня в конце концов отдалиться от Карлайла и Эсме. В погоне за обещанной радостью я вновь и вновь отнимал жизнь у людей, самонадеянно применяя свой дар и считая, что пользы приношу больше, чем причиняю вреда.
Когда я впервые вкусил человеческой крови, для моего тела она стала потрясением. Оно насытилось полностью, ему было как никогда хорошо. Прежде оно не чувствовало себя настолько живым. Хоть качество этой крови оставляло желать много лучшего – организм моей первой жертвы был до отказа напичкан едкими наркотиками, – обычная пища показалась по сравнению с этой кровью водой из сточной канавы. И все же… мыслями я оставался чуть в стороне от удовлетворения желаний тела. Потому не мог не замечать всю мерзость происходящего. И постоянно помнил о том, как воспримет мой выбор Карлайл.
Мне казалось, эти сомнения рассеются. Я выискивал худших среди злодеев, тех, которые заботились о чистоте своего тела, если не рук, и упивался более качественной кровью. Мысленно я вел подсчеты жизней, которые спас, действуя как судья, присяжные и палач в одном лице. И даже когда наградой за убийство мне было спасение всего одного человека, следующей жертвы в списке, разве это не лучше, чем если бы я позволил хищнику в человеческом обличье продолжать разбойничать?
Прошли годы, прежде чем я сдался. Я так и не понял толком, почему кровь не стала для меня увенчанием жизни, кульминацией экстаза, в чем была убеждена Шивон, почему я продолжал скучать по Карлайлу и Эсме сильнее, чем радовался свободе, почему с каждым новым убийством на меня словно падал груз, и так до тех пор, пока скопившаяся тяжесть чуть не искалечила меня. За годы, прошедшие после возвращения к Карлайлу и Эсме и долгой борьбы за восстановление утраченного умения владеть собой, я пришел к выводу: если Шивон и впрямь не знала ничего выше зова крови, то я был рожден для лучшей участи.
И теперь слова, которые когда-то не давали мне покоя, вели и направляли, с удивительной силой вернулись ко мне.
«Величайшая радость в этой жизни».
Сомнений не осталось. Теперь я знал, что означают эти слова. Величайшая радость моей жизни – это хрупкая, отважная, добрая, проницательная девушка, так мирно спящая рядом. Белла. Самая большая из радостей, какие только может предложить мне эта жизнь, и самая страшная боль – когда эта радость будет утрачена.
В кармане рубашки беззвучно завибрировал мобильник. Я достал его, взглянул на номер и приложил к уху.
– Я вижу, что ты сейчас не можешь говорить, – тихо произнесла Элис, – но мне казалось, ты должен знать: теперь уже восемьдесят к двадцати. Не знаю, что ты там делаешь, но продолжай в том же духе. – И она отключилась.
Разумеется, я просто не мог поверить ей на слово, не читая ее мысли, и она об этом знала. Она вполне могла соврать мне по телефону. Но я все равно воодушевился.
А делал я вот что: купался в моей любви к Белле, захлебывался, упивался ею. И не думал, что продолжать в том же духе будет трудно.