Когда изменившийся ритм дыхания Беллы возвестил о том, что ее мысли приняли новое направление, я скорее заинтересовался, нежели встревожился. И стал ждать вопроса, но услышал шуршание травы вокруг нее: она придвинулась ко мне, и удары пульса в ее руке стали раздаваться ближе и отчетливее.
Нежный и теплый кончик пальца медленно заскользил по тыльной стороне моей ладони. Прикосновение было очень легким, а реакция моей кожи – бурной: жжением совсем иного рода, не таким, как в горле, но отвлекающим еще сильнее. Мои подсчеты и воспроизведения мелодий стали сбивчивыми, замедлились, и Белле, сердце которой влажно билось на расстоянии единственного фута от моего уха, досталась вся полнота моего внимания.
Я открыл глаза, стремясь по выражению лица угадать, о чем она думает. И не разочаровался. В ее глазах вновь светилось восхищенное удивление, уголки губ поднимались в улыбке. Встретившись со мной взглядом, она улыбнулась шире. Я ответил тем же.
– Не боишься меня?
Я не спугнул ее. Она пожелала остаться здесь, со мной.
Шутливым тоном она ответила:
– Не больше обычного.
Придвинувшись ближе, она положила ладонь на мое предплечье и медленно провела вниз, к запястью. По сравнению с моей ее кожа казалась лихорадочно-горячей, и хотя ее пальцы вздрагивали, в прикосновениях не было страха. Я прикрыл глаза, пытаясь обуздать свою реакцию. Этот электрический ток ощущался у меня глубоко внутри подобным землетрясению.
– Не возражаешь? – спросила она, и ее рука остановилась.
– Нет, – поспешил заверить я, а потом, желая поделиться с ней хотя бы частицей своего опыта, добавил: – Ты себе представить не можешь, что это за ощущения.
И я сам не мог – вплоть до этого момента. Такое удовольствие мне было не с чем сравнить.
Ее пальцы прошлись вверх по внутренней поверхности руки, очертили рисунок вен. Она сменила позу и протянула к моей руке другую руку. По легкому подергиванию я догадался, что она хочет, чтобы я перевернул кисть. Так я и сделал, и она невольно ахнула, ее руки замерли.
Я взглянул на нее и сразу понял свою ошибку: мое стремительное движение было вампирским, а не человеческим.
– Извини, – пробормотал я. Но когда наши взгляды встретились, сразу понял, что ничего не испортил. Она оправилась от неожиданности быстро, даже не перестав улыбаться. – С тобой слишком легко быть самим собой, – пояснил я и снова прикрыл глаза, чтобы полностью сосредоточиться на прикосновениях ее кожи к моей.
Я почувствовал, как она попыталась поднять кисть моей руки, и поднял ее сам, зная, что ей понадобится немало усилий, чтобы удерживать мою руку на весу без моей помощи. Выглядел я не таким тяжелым, каким был на самом деле.
Она поднесла мою руку ближе к лицу, теплое дыхание пронеслось над моей ладонью. Я помогал ей, поворачивал руку так и этак, ориентируясь по нажиму ее пальцев. Потом открыл глаза и наткнулся на ее пристальный взгляд, радужные отблески танцевали по ее лицу в такт скольжению света по моей коже. Между ее бровями опять виднелась складочка. Что тревожит ее на этот раз?
– Расскажи, о чем ты думаешь, – мягко попросил я. Поймет ли она, о чем я умоляю на самом деле? – До сих пор не могу привыкнуть, что я этого не знаю.
Она самую чуточку поджала губы и подняла левую бровь.
– Между прочим, остальные все время живут с тем же ощущением.
Остальные. Обширный человеческий род, к которому я не отношусь. Ее род, ее люди.
– Тяжело так жить, – шутливый тон не удался. – Но ты так и не ответила.
Она медленно произнесла:
– Хотела бы я знать, о чем думаешь ты, и…
Она явно не договорила.
– И?
Человеку пришлось бы прислушиваться изо всех сил, чтобы услышать ее – так она понизила голос.
– Хотела бы поверить, что ты не сон. И больше не бояться.
Боль вспыхнула, вонзаясь в меня. Я ошибся. Все-таки я напугал ее. Ну конечно, напугал.
– Не хочу, чтобы ты боялась.
Это было извинение и вместе с тем жалоба.
К моему удивлению, она лукаво усмехнулась.
– Ну, вообще-то я имела в виду не совсем страх, но то, о чем стоит задуматься.
Она еще и шутит? Что она имеет в виду? Я поднялся, опираясь на руку, в своем стремлении услышать ответы перестав изображать безразличие.
– Тогда чего же ты боишься?
Я вдруг обратил внимание, как близко оказались наши лица. Ее губы – ближе к моим, чем когда-либо прежде. Уже не улыбающиеся, приоткрытые. Она сделала вдох носом, прикрыла глаза. Всем телом потянулась вперед, будто желая уловить мой запах, чуть вздернула подбородок, выгнула шею, открыла взгляду яремную вену.
И я отреагировал.
Яд хлынул мне в рот, свободная рука сама собой метнулась, чтобы схватить ее, челюсти разжались, пока она придвигалась ко мне.
Я отшатнулся от нее. Безумие не затронуло ноги, и они вмиг унесли меня на дальний край луга. Я сорвался с места так быстро, что не успел даже осторожно высвободить руку из пальцев Беллы и выдернул ее рывком. Первым, о чем я подумал, присев в тени деревьев, стали ее руки, и облегчение окатило меня, как только я убедился, что они все еще на прежнем месте.
Облегчение сменилось раздражением. Ненавистью. Омерзением. Всеми чувствами, которые я боялся увидеть сегодня в ее глазах, помноженными на столетний опыт и твердую уверенность, что я заслужил их все и еще многие другие. Чудовище, кошмар, душегуб, разрушитель мечтаний – как ее, так и моих.
Будь я лучше, будь я хоть немного сильнее, нас не протащило бы так грубо на волосок от смерти – вместо этого момент мог бы запомниться нам первым поцелуем.
Неужели я все-таки только что провалил испытание? И надежды больше нет?
Ее глаза казались стеклянными и были распахнуты так широко, что со всех сторон вокруг темной радужки виднелись белки. Я увидел, как она заморгала, сфокусировала зрение и заметила, где я теперь нахожусь. Долгую минуту мы смотрели друг на друга.
Ее нижняя губа вздрогнула, она открыла рот. Напрягаясь, я ждал упреков и обвинений. Ждал, когда она закричит на меня, потребует, чтобы больше я к ней никогда не приближался.
– Я… прошу прощения, Эдвард, – прошептала она еле слышно.
Ну конечно.
Мне пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем я смог ответить.
Говорил я достаточно громко, чтобы она услышала, но старался смягчить голос, как мог.
– Дай мне время.
Она села, отступив от меня еще немного. Ее глаза по-прежнему были широко раскрыты.
Я сделал еще вдох. Даже отсюда я ощущал ее вкус. Он усиливал постоянное жжение, но и только. Я чувствовал себя… так, как обычно в ее присутствии. В моем разуме или теле не осталось ни намека на то, что чудовище рыщет где-то рядом. Что я могу сорваться так легко. Хотелось визжать и вырывать деревья с корнем. Если я не чувствую границ, не вижу сигналов, как же я могу защитить ее от самого себя?
Нетрудно было представить себе похвалы Элис. Я все-таки уберег Беллу. Ничего так и не случилось. Но, несмотря на то что Элис видела эти события, наблюдала их в тот момент, когда мой срыв еще был в будущем, а не в прошлом, она понятия не имела, каково это – пережить его. Утратить власть над собой, стать слабее худшего из своих порывов. Не суметь остановиться.
«Но ты же остановился». Так она и скажет. И не поймет, насколько этого было недостаточно.
Белла не сводила с меня глаз. Ее сердце билось вдвое быстрее, чем обычно. Чересчур быстро. Такое сердцебиение не могло быть нормальным. Мне хотелось взять ее за руку и объяснить, что все хорошо, с ней все в порядке, она в безопасности, беспокоиться не о чем, но это была бы явная ложь.
Я все еще чувствовал себя… обычно – как минимум обычно для последних месяцев. Под контролем. Точно так же, как прежде чем своей уверенностью чуть не погубил ее.
Медленно шагая обратно, я гадал, не лучше ли мне держаться на расстоянии. Но мне казалось, что кричать через весь луг, извиняясь перед ней, будет неправильно. Вместе с тем я не настолько доверял себе, чтобы подойти к ней так же близко, как раньше. И остановился в нескольких шагах, на удобном для разговора расстоянии, и сел на траву.
Все свои чувства я попытался выразить несколькими словами:
– Это я прошу прощения.
Белла заморгала, ее глаза снова раскрылись, сердце заколотилось слишком быстро. Выражение лица осталось прежним. Видимо, мои слова ничего не значили для нее, их смысл не доходил.
Я призвал на помощь свой обычный легкий тон и сразу же понял, что мысль неудачная. Но мне отчаянно хотелось хоть как-нибудь стереть с ее лица застывший на нем шок.
– Ты поняла бы, что я имею в виду, если бы сказал, что ничто человеческое мне не чуждо?
Промедлив лишнюю секунду, она кивнула – всего один раз. Попыталась улыбнуться моей беспомощной попытке разрядить обстановку, но эти усилия все только испортили: на ее лице проступила сначала боль, а потом наконец страх.
Мне и раньше случалось видеть на нем страх, но меня спешили уверить, что я ошибся. Каждый раз, когда я уже почти надеялся, что она наконец-то осознала – я не стою колоссального риска, она опровергала мои предположения. Страх в ее глазах ни разу не был страхом передо мной.
До сих пор.
Воздух пропитался запахом ее страха, пряным, с металлическим привкусом.
Именно этого я и ждал. Постоянно внушал себе, что этого и хочу – чтобы она отвернулась. Чтобы бросилась спасаться и оставила меня сгорать в одиночестве.
Ее сердце судорожно колотилось, а мне хотелось смеяться и плакать. Я добился, чего хотел.
И все только потому, что она придвинулась слишком близко, всего на один дюйм. Настолько, чтобы уловить мой запах, и сочла его приятным, точно так же, как считала привлекательным мое лицо и поддавалась другим моим уловкам. Все во мне возбуждало в ней желание очутиться ближе, в точности как и было задумано.
– Я же самый совершенный хищник на земле, так? – Сейчас я даже не пытался скрыть горечь в своем голосе. – Мой голос, мое лицо, даже мой