Она смотрела на меня, ждала, гадала, как я отнесся к ее прикосновениям.
– Если бы только… если бы ты почувствовала… как сложно и запутанно то, что… – сбивчиво попытался объяснить я, – чувствую я. Тогда ты поняла бы.
Тонкая прядка ее волос, подхваченная ветром, заплясала на солнце, по ней заметался рыжеватый блик. Я протянул к ней руку, чтобы ощутить пальцами шелковистость этого локона-беглеца. А потом, не сумев удержаться, провел по ее лицу. Ее щека была как бархат, нагретый солнцем.
Она склонила голову в сторону моей ладони, но не отвела взгляд.
– Объясни, – выдохнула она.
Я даже представить себе не мог, с чего начать.
– Вряд ли я смогу. Я же говорил: с одной стороны, голод – или жажда, – я виновато и коротко улыбнулся, – вот то, что я, жалкое создание, чувствую по отношению к тебе. Думаю, отчасти ты меня понимаешь. Хотя, поскольку у тебя нет зависимости ни от каких запрещенных веществ, вряд ли ты можешь полностью проникнуться этими чувствами. Но…
Мои пальцы словно сами собой потянулись к ее губам. Я легонько дотронулся до них. Наконец-то. Они оказались нежнее, чем я думал. Теплее.
– …существует и голод другого рода, – продолжал я. – Голод, которого я даже не понимаю, совершенно чуждый мне.
Ее ответный взгляд был чуть скептическим.
– Я понимаю это лучше, чем ты думаешь.
– А я не привык к настолько человеческим чувствам, – признался я. – Это всегда так бывает?
Неукротимый поток бурлил у меня внутри, магнетическое притяжение влекло меня вперед, казалось, ни один вид близости не сможет удовлетворить мою потребность в ней.
– Со мной? – Она помедлила, задумавшись. – Нет, еще ни разу не было. Никогда прежде.
Я взял ее за руки.
– Не представляю, каково это – быть рядом с тобой, – предупредил я. – Не знаю, получится ли у меня.
Где установить границы, чтобы уберечь ее? Как удержать эгоистичные желания от опрометчивого стремления перейти эти границы?
Она поерзала, придвигаясь ближе. Я сохранял неподвижность и был начеку, пока она прислонялась щекой к моей обнаженной груди. И еще никогда не был благодарен Элис за заботы о моем гардеробе так, как в эту секунду.
Она закрыла веки. Удовлетворенно вздохнула.
– Этого достаточно.
Перед таким приглашением я не смог устоять. Я уже знал, что вполне способен справиться и с таким испытанием. Предельно осторожно я обнял ее, впервые заключил в объятия по-настоящему. И прижался губами к ее макушке, вдыхая ее теплый запах. Первый поцелуй, пусть и украдкой, – и безответный.
Она усмехнулась.
– У тебя получается гораздо лучше, чем ты думаешь.
– Я не лишен человеческих инстинктов, – пробормотал я, касаясь ее волос. – Хотя они и запрятаны глубоко, они во мне все-таки есть.
Ход времени терял всякое значение, пока я обнимал ее, уткнувшись губами в ее волосы. Теперь ее сердце стучало томно, размеренно, дыхание на моей коже было замедленным и ровным. Перемены я заметил, только когда на нас упала тень деревьев. Без сияния, отраженного от моей кожи, на лугу внезапно потемнело, будто шел не день, а вечер.
Белла испустила глубокий вздох. На этот раз уже не удовлетворенный, а полный сожаления.
– Тебе пора, – догадался я.
– Ты говорил, что не читаешь мои мысли.
Я усмехнулся и украдкой запечатлел последний поцелуй на ее макушке.
– Учусь понемногу.
Мы пробыли на лугу довольно долго, хотя казалось, что пролетели жалкие секунды. У Беллы есть человеческие потребности, пренебрегать которыми нельзя. Я вспомнил медленный и долгий путь сюда, к лугу, и меня осенило.
Я отстранился – прерывать наши объятия мне не хотелось, что бы ни случилось дальше, – и легко положил ладони ей на плечи.
– Можно, я покажу тебе кое-что? – спросил я.
– Что покажешь? – с оттенком недоверия спросила она. Только тогда я заметил, что в моем голосе прозвучало не просто воодушевление.
– Как я обычно передвигаюсь по лесу, – пояснил я.
Она с сомнением поджала губы, между бровей появилась складочка – более глубокая, чем раньше, даже в тот момент, когда я чуть не напал на нее. Это меня слегка удивило: обычно она проявляла такое любопытство и бесстрашие.
– Не бойся, – заверил я. – Это совершенно безопасно для тебя, и к пикапу мы вернемся гораздо быстрее.
И я ободряюще усмехнулся.
Она задумалась на минутку, потом шепотом уточнила:
– Ты превратишься в летучую мышь?
Я не удержался от смеха. Не очень-то и хотелось удерживаться. И даже припомнить не мог, когда в последний раз чувствовал себя настолько свободным, самим собой. Нет, не совсем так: в кругу моей семьи я всегда держался свободно и открыто. Но рядом с близкими эта свобода никогда не ощущалась так, как сейчас – как безудержный экстаз, от которого по-новому волнующе оживала каждая клеточка моего тела. Рядом с Беллой все чувства усиливались.
– Вот такого я еще не слышал! – поддразнил я ее, когда отсмеялся.
Она усмехнулась:
– Да быть того не может.
Я вмиг вскочил, протягивая ей руку. Она с сомнением смотрела на нее.
– Ладно, трусиха, полезай ко мне на спину.
Она в замешательстве уставилась на меня. Я не мог определить, то ли моя идея внушает ей настороженность, то ли она не знает, как лучше подойти ко мне. Близость такого рода была еще для нас в новинку, мешала скованность.
Решив, что дело во второй причине, я облегчил Белле задачу.
Я подхватил ее с земли и осторожно усадил к себе на спину. Ее пульс участился, дыхание перехватило, но, усевшись, она крепко обхватила меня руками и ногами. Тепло ее тела окутало меня.
– Я потяжелее рюкзака, который ты обычно носишь. – Кажется, она беспокоилась – неужели о том, что я не выдержу ее вес?
– Ха! – фыркнул я.
Меня поразило, как легко это было – не нести ее незначительный вес, а чуть ли не завернуться в нее. Радость оказалась настолько сильнее жажды, что я почти не замечал боли, которую та мне причиняла.
Я взял ее за руку, которой она цеплялась мне за шею, и прижал ладонью к своему носу. Вдохнул так глубоко, как только смог. Да, боль ощущалась. Явная, но терпимая. Что значил этот язычок огня по сравнению с безбрежным сиянием?
– С каждым разом все легче, – выдохнул я.
И помчался легкими скачками, выбирая самый ровный путь к нашей отправной точке. Движение по земле в обход препятствий займет у меня несколько лишних секунд, но мы все равно вернемся к ее пикапу за считаные минуты вместо нескольких часов. И ей будет удобнее, чем трястись по верхам.
Опять новые, радостные впечатления. Бегать я всегда любил – вот уже почти сотню лет бег доставлял мне ничем не запятнанное физическое удовольствие. Но теперь, приобретая эти впечатления вместе с ней, да еще так, что нас ни физически, ни душевно ничто не разделяло, я осознал, сколько наслаждения может быть в простом беге – гораздо больше, чем я мог себе представить. Интересно, приводит ли ее быстрое движение в такой же восторг, как меня.
Лишь одна мысль точила меня. Я спешил доставить Беллу домой так скоро, как она, по-видимому, хотела. Но… разве не должен быть достойным финал этого знаменательного эпизода – не должен скреплять, подобно печати, достигнутое нами взаимопонимание? Быть благословением? Но я слишком поспешил, а когда понял, чего нам недостает, мы уже пришли в движение.
Однако было еще не слишком поздно. Я вновь словно наэлектризовался, думая о том, что упустил – настоящий поцелуй. Когда-то я считал его невозможным. Когда-то скорбел, думая, что эта невозможность ранит не только меня, но и Беллу. А теперь я не сомневался, что он не только возможен, но и совсем близок. Электрический разряд отдался где-то в глубине моего тела, и я удивился, почему люди называют эти безумные ощущения «бабочками в животе».
Я сбавил скорость и плавно остановился всего в нескольких шагах от места, где она припарковалась.
– Бодрит, правда? – спросил я, с нетерпением ожидая ее реакции.
Она не ответила, по-прежнему мертвой хваткой сжимая мою шею и талию. Прошло несколько секунд молчания, а ответа все не было. Что случилось?
– Белла?
Дыхание вырвалось у нее с шумом, только тут я понял, что до сих пор она не дышала. Как же я не заметил?
– Кажется, мне надо прилечь, – слабо пролепетала она.
– Ой! – Мне остро недоставало практики общения с человеком. Даже в голову не пришло, что ее может укачать. – Извини.
Я ждал, когда она расцепит руки и спрыгнет, но ее мышцы по-прежнему были напряженными.
– Без твоей помощи я не слезу, – прошептала она.
Медленно и осторожно я сначала разогнул ее ноги, потом разжал руки и повернул так, чтобы подхватить на руки и прижать к груди.
Поначалу цвет ее лица встревожил меня, но эту зеленоватую меловую белизну я уже видел. В тот день я тоже нес ее на руках, но теперь казалось, что это было совсем другое дело.
Я опустился на колени и усадил ее на податливый папоротник.
– Как себя чувствуешь?
– Голова кружится.
– Наклони голову между коленями, – посоветовал я.
Она подчинилась машинально, как будто выполняла привычные действия.
Я сел рядом с ней. Вслушивался в ее глубокое размеренное дыхание и понимал, что тревожусь сильнее, чем заслуживало это происшествие. Я же видел, что ничего серьезного не произошло, просто немного затошнило, и все же… ее болезненная бледность вызывала у меня неоправданное беспокойство.
Несколько минут спустя она попыталась поднять голову. Бледность еще сохранялась, но зеленоватый оттенок исчез. На лбу поблескивала испарина.
– Видимо, затея была неудачная, – пробормотал я, чувствуя себя ослом.
Она слабо улыбнулась и соврала:
– Нет, что ты, было очень интересно.
– Ха! – угрюмо фыркнул я. – Да ты белая, как призрак, – нет, ты белая, как я!
Она медленно сделала вдох.
– Наверное, надо было закрыть глаза. – И ее веки сразу опустились.
– Не забудь в следующий раз.
Цвет ее лица менялся к лучшему, и мое напряжение рассеивалось по мере того, как розовели ее щеки.