А, вот оно что. Пора собираться с духом. Пора проявить честность, какими бы ни были последствия. Но после сегодняшнего дня я почти не сомневался, что в конце концов она меня простит. Буду надеяться.
– Я прихожу почти каждую ночь.
Она круто обернулась, ее взгляд был удивленным:
– Зачем?
Честность.
– Интересно смотреть на тебя, когда ты спишь. Ты говоришь во сне.
– Нет! – ахнула она. Кровь прихлынула к ее щекам и не остановилась на них, а окрасила даже лоб до самых волос. В комнате на бесконечно малую величину прибавилось тепла, ее румянец нагрел воздух вокруг нее. Она прислонилась к кухонному столу за ее спиной, схватилась за него так крепко, что костяшки пальцев побелели. Пока что я видел на ее лице только шок, но не сомневался, что скоро проступят и другие эмоции.
– Очень сердишься?
– Смотря… – выпалила она задыхаясь.
Смотря на что? Что могло бы стать смягчающим обстоятельством для моего преступления? Что сделало бы его более или менее ужасным? Досадно было думать, что она не спешит вынести суждение, не узнав прежде в точности, насколько малопристойными были мои наблюдения. Неужели она решила, что я испорчен, как какой-нибудь похотливый любитель подглядывать? И что я глазел на нее из темноты, надеясь, что она обнажится? Если бы меня могло стошнить, именно это и произошло бы сейчас.
Поверит ли она, если я попытаюсь объяснить, как мучился в разлуке с ней? Смог бы хоть кто-нибудь поверить, какие беды я представлял себе, боясь, что с ней что-нибудь случится? Все эти угрозы выглядели неправдоподобно. И все же если бы сейчас мне пришлось расстаться с ней, меня изводили бы те же мысли о тех же маловероятных опасностях.
Прошло несколько долгих секунд, микроволновка запищала, объявляя, что справилась с работой, но Белла молчала.
– М? – напомнил о себе я.
Белла застонала.
– …что ты слышал!
Какое же облегчение нахлынуло на меня!
Она не поверила, что я способен на гнусное подглядывание. Ее тревожило и смущало только то, что я мог случайно услышать от нее. Ну, на этот счет было легко ее успокоить. Она не сказала ничего такого, чего стоило бы стыдиться. Вскочив, я бросился к ней, чтобы взять за руки. И сам затрепетал от радости, сумев сделать это так легко.
– Не расстраивайся! – попросил я. Она не поднимала глаз. Я наклонился, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и дождался, когда она ответит на мой взгляд.
– Ты скучаешь по маме и волнуешься за нее. А когда идут дожди, – негромко объяснил я, – их шум мешает тебе уснуть. Раньше ты часто говорила о своем прежнем доме, теперь уже реже. Однажды ты пробормотала «слишком уж зелено».
Я тихонько засмеялся, пытаясь вызвать у нее улыбку. Наверняка теперь она поймет, что ей вовсе незачем сгорать от стыда.
– А что еще? – спросила она, требовательно подняв бровь. И слегка отвернулась, опустив глаза и снова метнув взгляд в меня, так что я понял, что ее тревожит.
– Ты повторяла мое имя, – признался я.
Она втянула воздух и медленно выпустила его.
– Часто?
– Для тебя «часто» – это сколько?
Она уставилась в пол.
– О нет…
Я осторожно обнял ее обеими руками за плечи. Она приникла к моей груди, все еще пряча лицо.
Неужели она не поняла, что я лишь радовался, слыша из ее уст свое имя? Ведь оно стало одним из моих самых любимых звуков – вместе с шорохом ее дыхания, с биением ее сердца…
Свой ответ я прошептал ей на ухо:
– Тебе незачем смущаться. Если бы я только мог видеть сны, они были бы о тебе. И я бы нисколько не стыдился.
Как мне когда-то хотелось увидеть ее во сне! Как я изнывал от этого желания! А теперь реальность оказалась лучше сновидений. Я бы ни за что не упустил ни единой ее секунды ради пребывания в забытьи любого рода.
Она слегка расслабилась. Вместе со вздохом у нее вырвался радостный, почти мурлыкающий звук.
Возможно ли такое? Меня никак не накажут за все мое возмутительное поведение? Казалось, я получил не просто награду. Я же знал, что на мне лежит тяжкая вина, которую я обязан искупить.
Я не сразу заметил еще один звук помимо стука ее сердца рядом со мной. Машина подъехала к дому, послышались приглушенные мысли водителя. Усталого после долгого дня. Предвкушающего ужин и уют, который предвещали тепло освещенные окна. Но я не мог сказать точно, о чем он думает.
Мне не хотелось уходить. Прижавшись щекой к голове Беллы, я ждал, когда и она услышит отцовскую машину. Она вдруг замерла.
– Ничего, если твой отец застанет меня здесь?
Она помедлила в нерешительности.
– Даже не знаю…
Я быстро коснулся губами ее волос и со вздохом разжал объятия.
– Значит, в другой раз…
Я выскользнул из кухни и взлетел по лестнице в темноту узкого коридора между спальнями, где однажды побывал, когда искал одеяло для Беллы.
– Эдвард! – громким шепотом позвала она из кухни.
Я засмеялся – лишь настолько громко, чтобы дать ей понять, что я рядом.
Ее отец затопал у входной двери, дважды вытер каждую подошву о коврик. Вставил ключ в замок и хмыкнул, когда ручка шевельнулась вместе с поворотом ключа в уже отпертой двери.
– Белла? – позвал он, распахивая дверь. Его мысли обратились к запаху еды из микроволновки, в животе заурчало.
Я вдруг спохватился, что и Белла тоже так и не поужинала. Пожалуй, это даже к лучшему, что ее отец прервал нас. Иначе я бы рисковал заморить ее голодом.
Но в глубине души мне было немного… грустно. Спрашивая, хочет ли она, чтобы ее отец узнал, что я здесь, что мы были вместе, я надеялся, что ответ будет другим. Ей, конечно же, надо как следует подумать, прежде чем знакомить меня с ним. А может, она вообще не захочет ставить его в известность о том, что в нее влюблен такой, как я, и это тоже совершенно справедливо. Более чем справедливо.
И вообще, было бы неудобно официально знакомиться с ее отцом в таком виде, одетым так, как я сейчас. Точнее, неодетым. Пожалуй, мне следовало бы поблагодарить Беллу за скрытность.
– Я здесь, – ответила Белла отцу. Я услышал, как он негромко буркнул в ответ, давая понять, что услышал, запер дверь, и его ботинки прогрохотали в сторону кухни.
– А можно и мне? – спросил Чарли. – Вымотался.
Было нетрудно разобраться в звуках, которые издавала Белла, двигаясь по кухне, пока Чарли усаживался, хотя наблюдать за ней с помощью его мыслей было бы удобнее. Кто-то жует – Белла наконец-то ужинает. Открывается и закрывается холодильник. Урчит микроволновка. Жидкость – слишком густая для воды, наверное, молоко, – льется в стаканы. Тарелка с негромким стуком ставится на деревянный стол. По полу скребут ножки стула – Белла садится.
– Спасибо, – произнес Чарли, после чего некоторое время они оба жевали молча.
Белла нарушила дружеское молчание:
– Как прошел день? – Судя по беглому вопросу, ее мысли где-то витали. Я улыбнулся.
– Хорошо. Клев был… а ты как? Сделала все, что собиралась?
– Вообще-то нет. Слишком хороший день выдался, чтобы торчать в четырех стенах, – в отличие от отцовского ее тон был не настолько непринужденным. Скрывать что-либо от отца она явно не умела.
– Да, славный был денек, – согласился Чарли, похоже, ничего не заподозрив по ее голосу.
Снова сдвинулся стул.
– Спешишь? – спросил Чарли.
Белла громко сглотнула.
– Ага, устала. Хочу лечь пораньше. – Ее шаги удалились в сторону раковины, потекла вода.
– Ты как будто на взводе, – произнес Чарли. Значит, кое-что он все-таки заметил. Если бы его мысли было легче читать, я бы этого не пропустил. Я постарался разобраться в них. Белла бросила короткий взгляд в сторону коридора. Внезапно покраснела. Вот и все, похоже, что он заметил. Потом образы стали спутанными, туманными, разрозненными. Горчично-желтая «импала» семьдесят первого года. Спортзал школы Форкса, украшенный гирляндами из гофрированной бумаги. Качели на веранде, девочка с ярко-зелеными заколками в светлых волосах. Два красных виниловых табурета у блестящей хромированной стойки в дешевой закусочной. Девушка с длинными темными кудрями, идущая по берегу под луной.
– Да? – изображая недоумение, отозвалась Белла. Вода текла в раковину, я слышал шорох щетки по пластику.
Чарли все еще думал про луну.
– Суббота… – невпопад заявил он.
Белла, видимо, не знала, что ответить. И я тоже не мог догадаться, к чему такое вступление.
Наконец Чарли продолжал:
– На сегодня никаких планов?
Кажется, теперь я понял смысл образов у него в голове. Субботние вечера времен его юности? Вполне возможно.
– Нет, папа, просто хочу отоспаться. – Голос ее звучал как угодно, только не устало.
Чарли засопел.
– Здешние парни не в твоем вкусе – так, что ли?
Беспокоится, что ей не хватает нормальных подростковых впечатлений? Что она что-то упускает? На миг я ощутил укол сомнения. А если мне следует беспокоиться о том же самом? Чего она лишается из-за меня?
Но потом уверенность и ощущение правильности, как тогда, на лугу, охватили меня. Мы принадлежим друг другу.
– Нет, просто пока никто не приглянулся, – слегка покровительственно объяснила Белла.
– А я думал, Майк Ньютон… ты же вроде говорила, что общаешься с ним.
Вот такого я не ожидал. Острый нож гнева провернулся у меня в груди. Нет, не гнева, догадался я. Ревности. Вряд ли я недолюбливал кого-нибудь сильнее, чем этого никчемного и ничтожного мальчишку.
– Как с другом, папа, – и только.
Я так и не понял, расстроил Чарли ее ответ или успокоил. Вероятно, вызвал смешанные чувства.
– Знаешь, все равно никто из них тебе не пара, – сказал он. – Вот поступишь в колледж, тогда и выберешь.
– Вот и я так думаю, – сразу же согласилась Белла, свернула за угол коридора и начала подниматься по лестнице. Шаги были медленными – вероятно, в подтверждение слов, что ее клонит в сон, – и мне с избытком хватило времени, чтобы опередить ее на пути в спальню. На всякий случай, если Чарли двинется следом. Вряд ли ей хочется, чтобы он застал здесь меня – полуодетого и подслушивающего.