– Спокойной ночи, милая, – пожелал Чарли ей вслед.
– Увидимся утром, папа, – отозвалась она, попыталась изобразить усталость в голосе, но без малейшего успеха.
Устроиться в кресле-качалке как обычно, оставаясь невидимым в темноте, было бы неправильно. Там я прятался, когда не хотел, чтобы она знала, что я здесь. Когда я обманывал ее.
И я улегся поперек ее кровати, на самом видном месте в комнате, чтобы не вызвать ни малейшего подозрения, что я прячусь.
Так я и знал, что на кровати ее запах окружит меня со всех сторон. Судя по тому, как пахло стиральным порошком, недавно она сменила постельное белье, однако ее запах все равно ощущался острее. Как бы он ни ошеломлял, это явное свидетельство ее существования вместе с тем доставляло почти мучительное удовольствие.
Едва переступив порог своей комнаты, Белла перестала устало шаркать ногами. Она захлопнула дверь за собой и на цыпочках подбежала к окну. Пронеслась мимо меня, даже не взглянув. Рывком открыв окно, она высунулась наружу и вгляделась в темноту.
– Эдвард! – громким шепотом позвала она.
Значит, выбранное мной место все-таки оказалось не самым видным. Я тихо посмеялся над своей провалившейся попыткой действовать в открытую и ответил ей:
– Да?
Она обернулась так порывисто, что чуть не потеряла равновесие. И была вынуждена схватиться одной рукой за оконную раму, чтобы удержаться на ногах, а другую невольно прижала к горлу. Потом сдавленно ахнула и, как в замедленной съемке, съехала спиной по стене на дощатый пол.
У меня вновь возникло ощущение, что я ошибаюсь буквально на каждом шагу. Хорошо еще, что на этот раз итог оказался не пугающим, а смешным.
– Извини.
Она кивнула.
– Подожди, дай сердцу отойти.
Ее сердце и вправду судорожно колотилось от потрясения, которое я у нее вызвал.
Я сел, стараясь не делать резких движений и не спешить. Двигаться как человек. Она следила за мной, не отрываясь, и постепенно уголки ее губ начали приподниматься в улыбке.
Обратив внимание на ее губы, я решил, что она находится непростительно далеко. Наклонившись, я осторожно подхватил ее за руки у самых плеч и усадил рядом, на расстоянии дюйма. Вот так гораздо лучше.
Я накрыл ладонью ее руки, с облегчением вбирая жар ее кожи.
– Посиди здесь, со мной.
Она усмехнулась.
– Как сердце? – спросил я, хотя оно билось так сильно, что я улавливал вибрацию воздуха, волнами расходящуюся вокруг нее.
– Это тебя надо спрашивать, – возразила она. – Ты же наверняка слышишь его лучше, чем я.
В самую точку. Я тихо рассмеялся, ее улыбка стала шире.
Приятная погода еще не кончилась; облака разошлись, серебристый лунный свет коснулся ее кожи, придавая ей поистине неземную красоту. Я задумался, каким она видит меня. Ее глаза были полны радостного изумления – должно быть, как и мои.
Внизу открылась и закрылась входная дверь. Если не считать невнятной вереницы образов в голове у Чарли, других мыслей вблизи дома я не уловил. Куда он ушел? Недалеко… Скрипнул, потом негромко лязгнул металл. В голове у Чарли возникла какая-то схема.
А, ее пикап. Я слегка удивился готовности Чарли пойти на такие крайности, чтобы помешать Белле в том, что она, по его мнению, задумала.
Я уже собирался упомянуть о странном поступке Чарли, как вдруг выражение ее лица изменилось. Взгляд метнулся в сторону двери и обратно ко мне.
– Можно мне еще минутку на человеческие потребности? – спросила она.
– Конечно, – сразу ответил я, развеселившись от такой формулировки.
Резко сведя брови, она нахмурилась.
– Сиди здесь, – строго велела она.
Ничего проще от меня еще никогда не требовали. Я не мог представить себе причину, по которой пожелал бы сейчас покинуть эту комнату.
Отозвавшись в тон Белле «есть, мэм», я выпрямился и нарочито напрягся, застывая на месте. Она довольно улыбнулась.
Потратив минуту, чтобы собрать вещи, она вышла из комнаты. И даже не попыталась прикрыть дверь потихоньку. Второй дверью она хлопнула еще громче. В ванной. Видимо, отчасти чтобы убедить Чарли, что она не замышляет ничего предосудительного. Вряд ли он мог бы догадаться, что она замышляла на самом деле. Но ее старания пропали даром: Чарли вернулся в дом лишь спустя минуту. Мне показалось, что он озадачился, услышав шум воды в душе.
В ожидании Беллы я наконец воспользовался случаем, чтобы ознакомиться с ее маленьким собранием книг и дисков возле постели. После моих расспросов сюрпризов в нем нашлось немного. Среди ее книг лишь одна была в твердом переплете – еще слишком новая, чтобы выйти в бумажной обложке. Это был экземпляр «Клыка и когтя», единственной книги из списка ее любимых, которую я не читал. И до сих пор не успел восполнить этот пробел, следуя по пятам за Беллой, словно полоумный телохранитель. Я сразу же открыл роман и принялся читать.
При этом я отмечал, что Белла задержалась дольше обычного. И как всегда, во мне зашевелилось извечное беспокойство о том, что у нее наконец нашлись причины избегать меня. Я постарался не поддаваться. Белла могла замешкаться по любой из миллиона причин. И я сосредоточился на книге. Сразу стало ясно, почему она назвала ее в числе любимых: книга была и странной, и вместе с тем чарующей. Разумеется, сегодня мне попала бы под настроение любая история, в которой торжествует любовь.
Дверь ванной открылась. Я вернул на место книгу – отметив номер страницы, 166, чтобы возобновить чтение позднее, – и принял прежнюю позу статуи. Но к моему разочарованию, вместо того чтобы шмыгнуть обратно в комнату, Белла побрела вниз по лестнице. Ее шаги остановились на нижней ступеньке.
– Спокойной ночи, папа, – громко сказала она.
В мыслях у Чарли царила небольшая путаница, но ничего конкретного в них я не различил.
– Спокойной ночи, Белла, – пробурчал он.
Она взбежала по лестнице, в спешке прыгая через ступеньку. Распахнула дверь, обшарила взглядом темноту еще до того, как вошла, и плотно закрыла дверь за собой. Заметив, что я сижу точно в той же позе, она расплылась в широкой улыбке.
Я нарушил полную неподвижность, чтобы ответить ей тем же.
Поколебавшись секунду и бросив беглый взгляд вниз, на свою поношенную пижаму, она скрестила руки на груди почти виноватым жестом.
Мне показалось, я понял, почему сегодня она задержалась в ванной. Не из боязни чудовищ, а из гораздо более распространенных опасений. От смущения. Нетрудно было вообразить, как неуверенно она чувствует себя здесь, вдали от солнца и магии цветущего луга. И я тоже вступал на неизведанную территорию.
Вспомнив прежние привычки, я попытался поддразнить ее, чтобы разрядить обстановку. Обвел оценивающим взглядом ее одежду и заметил:
– Мило.
Она нахмурилась, но ее плечи слегка расслабились.
– Нет, тебе правда идет, – заверил я.
Пожалуй, слишком будничное выражение. В эту минуту, когда влажные волосы рассыпались по ее плечам, словно водоросли, а лицо сияло в лунном свете, даже старенькая пижама ей не просто шла – она выглядела в ней прекрасно. Английскому языку настоятельно необходимо слово для создания, подобного и богине, и наяде.
– Спасибо, – пробормотала она, подошла и села так же близко ко мне, как раньше. Только на этот раз села по-турецки, и ее колено нагрело пятнышко на моей ноге, которой касалось.
Я указал на дверь, потом на комнату под нами, где все еще в беспорядке ворочались мысли ее отца.
– Зачем все это? – спросил я.
Она чуть самодовольно улыбнулась:
– Чарли думает, что я куда-то собралась тайком на ночь глядя.
– Аа… – Интересно, в какой степени моя оценка вечера, проведенного в обществе ее отца, совпадает с ее оценкой. – Почему?
Она шире распахнула глаза, изображая наивность.
– Наверное, решил, что у меня взволнованный вид.
Подыгрывая ей, я взял ее за подбородок и осторожно поднял ее лицо, поворачивая к лунному свету, чтобы лучше разглядеть. Но от этого прикосновения все шутки улетучились из моей головы.
– На самом деле у тебя очень теплый вид, – прошептал я и, даже не задумавшись о возможных последствиях, наклонился и прижался щекой к ее щеке. Мои глаза закрылись сами собой.
Я вдохнул ее запах. Ее щека рядом с моей восхитительно пылала.
Враз осипшим голосом она выговорила:
– Похоже, теперь… – на миг она осеклась, прокашлялась и продолжала: – тебе уже легче находиться рядом со мной.
– Тебе так кажется?
Это предположение я обдумывал, пока вел носом по ее подбородку. Физическая боль в горле не ослабела ни на йоту, но нисколько не умаляла наслаждение от прикосновений к ней. Отчасти мои мысли заплутали, захваченные чудом этого момента, отчасти продолжали бдительно и точно выверять каждое движение каждой мышцы, отслеживать каждую реакцию тела. Для этого понадобилась изрядная доля моих умственных способностей, но разум бессмертного способен многое вместить. Момент это не испортило.
Я приподнял завесу ее влажных волос и легко прильнул губами к немыслимо нежной коже прямо под ее ухом.
Она прерывисто вздохнула.
– Намного легче.
– Хмм, – только и сумел промычать я, всецело поглощенный изучением ее озаренного луной горла.
– Вот я и задумалась… – начала она и умолкла, едва я провел пальцами по ее хрупкой ключице. И сделала еще один прерывистый вздох.
– Мда? – подбодрил я, дотрагиваясь кончиками пальцев до впадинки над ключицей.
Ее голос задрожал и взвился:
– Почему это, как думаешь?
Я усмехнулся:
– Разум выше материи.
Она отстранилась от меня, и я замер, сразу насторожившись. Неужели я перешел черту? Повел себя неуместно? Она уставилась на меня, явно удивленная не меньше моего. Я ждал, когда она что-нибудь скажет, но она только не сводила с меня глубоких, как океан, глаз. И все это время ее сердце трепетало так быстро, будто она только что пробежала марафон. Или перепугалась.
– Я сделал что-то не так? – спросил я.
– Нет, наоборот. – Уголки ее губ поднялись в улыбке. – Ты сводишь меня с ума.