Да, пожалуй, на первый раз ей достаточно нашего присутствия. Не хватало еще замучить ее».
Эсме была разочарована, но все же последовала за Элис наверх. Все они намеревались вести себя как ни в чем не бывало, будто сегодня обычный день, а в появлении человека в нашем доме нет ничего из ряда вон выходящего. Один за другим они возвращались к делам, которыми занимались бы, если бы я не привел домой смертную.
Белла все еще следила за каждым движением моих рук, но мне показалось, что… может, не так увлеченно, как раньше? Она нахмурилась, свела брови. Выражения ее лица я не понимал.
В попытке подбодрить ее я повернул голову, поймал ее взгляд и подмигнул. Обычно это вызывало у нее улыбку.
– Нравится? – спросил я.
Она склонила голову набок, и вдруг ее осенило. Глаза снова стали огромными.
– Это ты сочинил? – почему-то укоризненным тоном спросила она.
Я кивнул и добавил:
– Любимая вещь Эсме, – будто извинялся, хотя и не вполне понимал, за что пытаюсь оправдаться.
Устремленный на меня взгляд Беллы вдруг стал тоскливым. Она закрыла глаза, медленно покачала головой.
– Что-то не так? – в отчаянии спросил я.
Она открыла глаза и наконец улыбнулась, но совсем не весело.
– Я чувствую себя как полный ноль, – призналась она.
На миг я оторопел. Видимо, суть заключалась в недавнем замечании Эсме насчет моего бахвальства. А в своем предположении, что музыка поможет мне завоевать сердце Беллы, если она все еще колеблется, Эсме явно ошиблась.
Как объяснить, что все мои умения, все то, что далось мне со смехотворной простотой из-за моей сущности, на самом деле совершенно ничего не значат? Они не сделали меня особенным, не обеспечили превосходства. Как показать ей, что никакими стараниями мне не стать достойным ее? Что она – высшая цель, к которой я так долго стремился?
Мне удалось придумать лишь один способ: после простого проигрыша я перешел на новую пьесу. Белла все еще вглядывалась мне в лицо, ожидая ответа. Но я молчал в ожидании основной мелодии, надеясь, что она ее узнает.
– Это ты меня вдохновила, – прошептал я.
Почувствует ли она, что эта музыка выплеснулась из самого средоточия моего существа? И что центр моего существа вместе со всем, что во мне только есть, – это она?
В течение нескольких минут звуки песни восполняли то, что я не сумел бы высказать словами. Мелодия развивалась, отдалялась от минорного начала, вела к более радостному финалу.
Я решил, что пора развеять недавние опасения Беллы.
– Знаешь, ты им понравилась. Особенно Эсме.
Наверное, Белла и сама это заметила.
Она оглянулась:
– Куда они ушли?
– Полагаю, тактично дали нам возможность побыть вдвоем.
– Им-то я понравилась, – жалобно произнесла она, – а Розали и Эмметту…
Я нетерпеливо помотал головой:
– О Розали не беспокойся. Она смирится.
Она недоверчиво поджала губы:
– А Эмметт?
– Ну, он, конечно, считает меня чокнутым, – я усмехнулся, – но против тебя ничего не имеет. И пытается вразумить Розали.
Уголки ее губ опустились.
– А что ее тревожит?
Я сделал вдох и медленный выдох – тянул время. Готовился сказать лишь самое необходимое, притом так, чтобы встревожить ее как можно меньше.
– Розали отчаяннее всех противится… нашей сущности, – объяснил я. – Ей тяжело сознавать, что кто-то из посторонних знает всю правду. А еще она тебе немного завидует.
– Розали завидует мне?! – Она как будто не могла решить, шучу я или нет.
Я пожал плечами:
– Ты человек. Вот и ей хочется быть обычной женщиной.
– Аа… – Это откровение на минуту ошеломило ее. И она вновь нахмурилась. – Но ведь даже Джаспер…
Ощущение полной естественности и легкости померкло сразу же, как только Джаспер перестал сосредотачивать на нас внимание. Видимо, вспомнив знакомство с ним уже в отсутствие его влияния, Белла впервые задумалась о том, на каком странном, слишком большом расстоянии от нее он остановился.
– А это уже моя вина. Я же говорил тебе, что Джаспер начал приспосабливаться к нашему образу жизни позже всех нас. И я предупредил его, чтобы он держался от тебя подальше.
Все это я объяснил легким тоном, но Белла задумалась и вздрогнула.
– А Эсме и Карлайл?.. – спросила она живо, будто спеша сменить тему.
– Они счастливы, когда видят, что я счастлив. В сущности, Эсме не возражала бы даже, будь у тебя третий глаз или перепонки между пальцами. До сих пор она постоянно тревожилась за меня, боялась, что мне недостает неких важных свойств личности, ведь я был слишком молод, когда Карлайл создал меня… Так что она в восторге. Прямо-таки захлебывается от радости всякий раз, как я прикасаюсь к тебе.
Она поджала губы:
– И Элис, кажется, очень… рада.
Я пытался сохранить самообладание, но сразу различил в собственном ответе холодок:
– У Элис свой взгляд на вещи.
Почти все время, пока мы говорили, Белла была на взводе, а теперь вдруг усмехнулась:
– Объяснений не будет?
Разумеется, она заметила, как странно я реагирую на любое упоминание об Элис: скрыть свои чувства мне не удалось. Хотя бы теперь Белла улыбалась, довольная тем, что поймала меня. Уверен, она понятия не имела, чем именно меня раздражает Элис. Пока Белле было достаточно дать мне понять, что ей известно: я что-то скрываю от нее. Я не ответил, но, по-моему, она на это и не рассчитывала.
– А что дал тебе понять Карлайл во время разговора? – спросила она.
Я нахмурился:
– Так ты заметила?
Ну что ж, я знал, что в этом случае объяснения неизбежны.
– Естественно.
Я вспомнил, как она слегка вздрогнула, услышав про Джаспера… опять вызывать у нее беспокойство было мне неприятно, но напугать ее требовалось обязательно.
– Он хотел сообщить мне кое-какие новости, – признался я. – И не знал, готов ли я поделиться ими с тобой.
Она настороженно выпрямилась:
– А ты готов?
– Придется, потому что в ближайшие несколько дней или даже недель я намерен… чрезмерно опекать тебя и не хочу, чтобы ты считала меня деспотом.
Мое упрощенное объяснение ее не успокоило.
– Что-то случилось? – встрепенулась она.
– Ничего особенного. Просто Элис видит, что скоро у нас будут гости. Они знают, что мы здесь, и им любопытно.
Она повторила шепотом:
– Гости?
– Да… не такие, как мы, конечно, – я имею в виду, охотятся они иначе. Скорее всего в город они вообще не сунутся, но я, само собой, не спущу с тебя глаз, пока они не уйдут.
Ее передернуло так сильно, что затряслась банкетка под нами.
– Наконец-то правильная реакция! – отозвался я негромко. Мне вспомнились все ужасы, связанные со мной, с которыми она так легко смирилась. Видимо, ее пугали только другие вампиры. – А я уж думал, у тебя начисто отсутствует инстинкт самосохранения.
Пропустив мои слова мимо ушей, она снова засмотрелась на мои руки, порхающие по клавишам. Прошло некоторое время, она сделала глубокий вдох и медленный выдох. Неужели она так просто приняла очередной кошмар наяву?
Видимо, да. И теперь принялась разглядывать комнату, медленно поворачивая голову. Я догадался, о чем она думает.
– Совсем не то, чего ты ожидала, да? – предположил я.
Она по-прежнему изучала все, что видела вокруг.
– Да.
Интересно, что особенно удивило ее? Светлые тона, обилие свободного пространства, окно во всю стену? Эсме старалась изо всех сил лишить дом какого бы то ни было сходства с крепостью или сумасшедшим домом.
Я мог предположить, каким представлялся бы наш дом обычному человеку.
– Ни гробов, ни черепов, сваленных в кучи по углам. По-моему, даже паутины нет… ты, наверное, страшно разочарована.
На мою шутку она не обратила внимания.
– Так светло… и просторно.
– Это место, где нам незачем прятаться.
Пока я сосредоточился на ней, песня, которую я играл, вернулась к изначальному звучанию. Я опомнился только в середине самого тоскливого фрагмента, где очевидная истина становится неизбежной: Белла уже совершенство. Любое вмешательство моего мира станет трагедией.
Спасать песню было уже слишком поздно. Я дал ей завершиться, как раньше, глубокой скорбью.
Порой так легко верилось, что мы с Беллой созданы друг для друга. В те моменты, когда импульсивность брала верх и все давалось естественно, я… мог в это поверить. Но стоило мне взглянуть на ситуацию с точки зрения логики, не позволяя эмоциям возобладать над рассудком, становилось ясно, что я способен лишь причинить Белле вред.
– Спасибо… – прошептала она.
В глазах у нее стояли слезы. Она быстро смахнула их ладонью.
Уже во второй раз я видел, как Белла плачет. В первый раз я обидел ее. Не нарочно, но все-таки обидел – причинил ей боль, подразумевая, что нам никогда не быть вместе.
Теперь же она плакала потому, что музыка, которую я сочинил, растрогала ее. Слезы были вызваны удовольствием. Я задумался, насколько ей понятен бессловесный язык мелодии.
Одна слезинка все еще блестела в уголке ее левого глаза, переливалась в ярко освещенной комнате. Крохотная, чистая частица Беллы, эфемерный бриллиант. Повинуясь некоему странному инстинкту, я протянул руку и подхватил слезинку на кончик пальца. На моей коже капелька приобрела округлость, засверкала от движения руки. Я быстро поднес палец к языку, пробуя на вкус ее слезу, вбирая в себя эту малую толику Беллы.
Карлайл потратил много лет на попытки понять, как устроено наше бессмертное тело; задача была трудной, руководствоваться приходилось главным образом наблюдениями и предположениями. Среди материала для анатомических исследований трупы вампиров не значились.
Наиболее убедительной из его теорий устройства нашего организма выглядела та, согласно которой он должен был обладать микропористостью. Несмотря на то что мы способны проглотить что угодно, наше тело усваивает только кровь. Эта кровь в