Под лоснящейся от пота кожей перекатывались мускулы, тела были обнажены, на лицах красовались маски, изображающие того же ягуара, а на головах колыхались перья.
Танцоры одновременно подпрыгнули, выкрикнули что-то нечленораздельное, и под гром зарокотавших барабанов ринулись друг на друга. Ивар сначала подумал, что начнется банальная свалка, но танцоры принялись скакать, поджимая ноги и виляя задами.
– Точно кошки… – заметил Нерейд.
– Ягуары, – поправил Ивар.
Темп убыстрялся, прыжки становились все выше, мелькали руки и ноги. Зрители смотрели, словно оцепенев, глаза не отрывались от танцоров, издававших хриплое рычание.
В один момент Ивару показалось, что не люди прыгают перед ним, а громадные хищники играют на поляне среди джунглей, хлещут хвостами по спинам, выпускают и убирают когти.
Он потряс головой, но видение не исчезло, услышал, как за спиной вздохнул кто-то из молодых викингов.
– Довольно, – Акатль поднял руку, и танцоры остановились, в бессилии рухнули на утоптанную землю.
Бока их тяжело вздымались, в глазах царило безумие, капал, впитываясь в пыль, густой пот.
– Отец наш, Ягуар, доволен, – сказал правитель ольмеков. – Настало время почтить его.
Он, не глядя, отбросил топорик, один из жрецов поймал его и благоговейно прижал к груди. Акатль снял украшения, развязал завязки плаща, подхваченного раболепными вельможами.
– Готова ли жертва? – голос оставшегося в набедренной повязке и сандалиях правителя прозвучал грозно.
Из толпы выступили двое воинов, вытолкнули обнаженного человека с диким взглядом.
– Вот он, господин, – сказал один из жрецов.
– Иди вперед, – приказал сын Ягуара.
Ивар, мельком увидевший лицо правителя, вздрогнул – глаза у того стали желтыми, точно у громадной кошки, а каждый глаз пересекла вертикальная трещина зрачка.
Обнаженный судорожно кивнул и побежал к пирамиде. Акатль и еще четверо жрецов двинулись следом. Когда Ивар сделал было шаг вперед, на плечо ему опустилась рука, а голос посланца прошептал:
– Стой, безумец!
И конунг, не терпевший, когда ему приказывали, остался на месте.
Подъем правителя и жрецов на пирамиду длился невообразимо долго. Висящее в небе солнце, похожее на глаз огненного великана, ползло медленно, неспешно проплывали облака, а шесть человеческих фигурок поднимались и поднимались, то скрываясь из глаз, то появляясь вновь.
Когда достигли площадки на самом верху, по толпе пронесся дружный вопль.
Четверо в одеяниях жрецов ухватили жертву за руки и ноги, положили на прямоугольный камень. Правитель подошел к краю, вскинул руку, в ней блеснул, отражая солнечные лучи, обсидиановый нож.
С этого момента Ивар видел и слышал все с такой четкостью, будто стоял на вершине пирамиды.
Нож с хрустом вошел в грудь распластанного на камне человека, тот захрипел, и чудовищным эхом с небес прозвучало громогласное рычание. Свет на площади померк, в вышине сгустилась черная туча, блеснули в ее недрах желтые глаза, белоснежные клыки…
Акатль сунул руку в дыру, по краям которой трепетала разлохмаченная плоть, выдернул дергающийся комок и швырнул вверх, прямо в распахнувшуюся над вершиной пирамиды глотку, где поместился бы средних размеров дом.
Разложенный на жертвенном камне человек дернулся и замер. Огромный ягуар, глаза которого горели точно две маленьких злых луны, проглотил сердце, мелькнул алый язык, и чудовищная туча с довольным рыком начала расползаться, терять очертания.
– Жертва принята! Прародитель доволен! – крикнул правитель ольмеков, потрясая окровавленными руками.
Толпа ответила дружным ревом.
Дворец сына Ягуара не потрясал воображение, особенно по сравнению с пирамидой. Он напоминал обычный каменный дом вельможи откуда-нибудь из Миклагарда.
По двум сидящим у входа хищникам, высеченным из камня с таким искусством, что звери выглядели живыми, викинги скользнули равнодушными взглядами. Прошли через роскошный сад, миновали дверь с замершими у нее воинами, короткий коридор. Вступили в просторную комнату с очагом посередине и кипами циновок у стен.
– Жилище для гостей, – с поклоном сообщил раб, провожавший чужаков от ворот. – Пойду, узнаю насчет купальни.
– Купальня – это хорошо, – заметил Нерейд. – Но в остальном – бедновато. Не то что у императора или халифа, не говоря о том типе, которого мы в пустыне видели… Как его там?
– Сулейман-ибн-Дауд, – пояснил Ивар.
– Жалко, что мы с собой Арнвида или Ингьяльда не взяли, – проговорил Сигфред. – А то задумают местные боги нами подзакусить, что будем делать?
– Как всегда – сражаться до последнего, – Ивар пожал плечами. – Какая разница – боги, альвы или люди?
– Купальня готова, – сообщил заглянувший в комнату раб. – Надо спешить, а то до пира мало времени.
По длинной галерее пробежали чуть ли не бегом, а за низкой дверью окунулись в облака пара, запах распаренной зелени и плеск воды.
– О, это прямо рай, – сказал Ангус, но наткнулся взглядом на почти обнаженную, улыбающуюся рабыню с мочалкой в руках, и покраснел.
Девушка жестами показала, что нужно раздеваться. Ивар кивнул и принялся стягивать с себя пропотевшую и пропыленную рубаху. Дружинники последовали его примеру.
– Кто в том раю был, никому не расскажет, – прокряхтел Нерейд, опускаясь в выложенную каменными плитками выемку с горячей водой. – А я, если вернусь, всем скажу…
Ивар влез в соседнюю выемку, полежал некоторое время, глядя на потолок, на прорубленные в стенах узкие световые оконца. Ощутил, как расслабились уставшие мышцы на ногах.
– Откуда же в тебе столько грязи, – заметил Нерейд, глядя на расплывающееся по воде пятно.
Сидящий в его центре Кари гулко вздохнул.
– Из-под ногтей, – сказал он простодушно. – Я врагов давил-давил, а они все немытые какие-то…
Одна из рабынь опустилась в воду рядом с Иваром, показала на мочалку, потом на него. Он понял, кивнул и повернулся спиной. Острые ноготки колупнули плечо, пальцы прошлись по шее, откинули волосы. По коже от удовольствия побежали мурашки.
Первый раз мочалка пошла по спине со скрипом, потом задвигалась легче, по воде поплыла странно пахнущая пена. Ивар поерзал, устраиваясь поудобнее.
– Прошу простить, но нам пора, – голос раба показался гаже вороньего грая. – Сын Ягуара ожидает гостей в нефритовом зале.
– Ладно, – Ивар с усилием ухватился за край, вытащил себя из воды. – Негоже заставлять хозяина ждать…
Стеная, точно наутро после попойки, викинги полезли из купальни. Взгляды на рабынь бросали заинтересованные и сожалеющие, грязную одежду натягивали с видимым отвращением.
– Может, вам дать другую? – встревожился раб. – Чистую, из лучших тканей.
– А какую? – насторожился Ивар. – Что-то я не видел у вас штанов и рубах.
– Ну, набедренные повязки, плащи… – засмущался раб. – Балахоны из благородного хлопка, приличествующие мужам…
– Нет уж, спасибо, – Нерейда аж передернуло. – Обойдемся своим.
Капая водой с мокрых волос, вышли из купальни. Раб повел их обратно по коридору, а потом через сад к другой двери, охраняемой четверкой могучих стражников.
Дверь открылась бесшумно, Ивар перешагнул порог и в первый момент решил, что попал в пещеру.
Стены и потолок мягко переливались всеми оттенками зеленого, от светлого, что можно заметить весной, в те несколько дней, когда нежные листочки лишь пробиваются из почек, до глубокого, насыщенного, какой виден иногда в морской воде.
На то, чтобы украсить зал, потребовались тысячи пластинок нефрита. Каждую из них отшлифовали, чтобы подчеркнуть цвет, и выложили их так, чтобы получились картинки. Ивар не сразу, но разглядел морду ягуара на потолке, того же хищника, но затаившегося меж стволов – на стене.
Викинги стояли обалдевшие, такой красоты не видели даже те, кто побывал в Миклагарде и Багдаде.
– Прошу, садитесь, – проговорил Акатль, судя по улыбке, довольный произведенным эффектом.
– Да, конечно, – Ивар глянул на выложенный из циновок «стол» и такие же «стулья», где разместились несколько воинов в роскошных плюмажах из перьев и парочка мрачных жрецов.
Сын Ягуара смотрел, как рассаживаются чужаки, и прятал за вежливой улыбкой раздражение. Всякому не нравится, когда видит мужчину выше и сильнее, а тут таких больше двух десятков.
Все огромные, лохматые, воняют потом так, будто не мылись годами. У многих патлы белые, как крылья священных бабочек, золотые или вовсе алые, точно свернувшаяся кровь, свисают ниже плеч.
Почти у всех шерсть на лице, что делает похожими на диких зверей, на руках видны огромные мускулы. И глаза, каких не бывает у людей – кусочки лазурита или голубой яшмы.
– Отведайте наших блюд, – Акатль повел рукой, вспоминая, что такие глаза, если верить жрецам, были у Кецалькоатля, Пернатого Змея, ушедшего на восток. Неужто и вправду его дети?
Предводитель чужаков, его называют конунгом, сел тяжело, видно было, что ему непривычно подгибать под себя ноги.
– Угощайтесь, – повторил сын Ягуара, делая рабам знак наливать октли.
Жрец Тлалока потащил к себе блюдо с жареными ножками индейки, старший из воинов с рычанием впился в олений бок. Акатль вздохнул, взял в руку кубок, вырезанный из цельного куска нефрита.
Такого – правитель ольмеков знал точно – не было даже в Теночтитлане, столице империи мешиков.
Чужаки ели жадно, как по-настоящему изголодавшиеся люди. Хрустели косточки под крепкими зубами, жир капал на грязные одеяния странного покроя, пустели блюда.
Сын Ягуара наблюдал за происходящим с легким удивлением.
– Очень вкусно, благодарим, – сказал их предводитель, отдуваясь после второй чашки октли.
– Расскажи мне о вашей земле, – попросил Акатль. – Что за люди там живут? Кто вами правит?
– У нас нет единого правителя, – сказал Ивар, – в каждом фюльке… то есть области свой конунг или ярл, но кроме них имеются тинги, где собираются бонды, свободные люди, владеющие землей.