Натали Ш. Хеннеберг (Эннеберг)СОЛНЦЕ ТУЛЕ
Всё началось с праздника на Даймоне, планете Дельты Колоса в созвездии Девы. Нет, пожалуй, всё началось гораздо раньше. Точно так же, как мы не можем определить момент, когда зажглась или погасла какая-нибудь звезда, мы не в состоянии установить хронологию событий в жизни астронавта, космического инженера или учёного, годы которой протекали в рамках неразрывного единства пространства-времени. Оторванные от своей родной почвы, избавленные от необходимости соблюдать общепринятые нормы человеческого поведения, эти люди на протяжении своей жизни могли видеть, как меняется рисунок созвездий. Когда они улетали с Земли, ослепительные красавицы провожали их на космодроме, трогательно юная мадонна махала им вслед, держа на руках завернутого в пеленки младенца; когда же они снова возвращались на Землю — если, конечно, им повезло остаться в живых, — их встречали согбенные старухи, седые, беззубые и страшные. Иногда приветствовать их приходили сыновья, неузнаваемые из-за белоснежной шевелюры или длинной бороды, испуганно глядящие на своих юных атлетов-отцов. За время, прошедшее с момента их отлета, города Земли превратились в гигантские термитники, блестящие соперники юности стали слабоумными развалинами, над могилами друзей давно склонились деревья… Очень быстро космические странники осознавали, что лишились своих домов, а нередко — и своей страны; связывавшие их с Землёй узы ослабевали. Маленькая планета на задворках Галактики приобретала свои подлинные размеры, Солнце занимало причитающееся ему скромное место в звездном хороводе. Впрочем, и сама Земля, некоторое время прославлявшая подвиги астронавтов и высекавшая их имена на стенах своих пантеонов, быстро теряла к ним интерес. И все же, во время коротких передышек на Бете Форамена или на Унукале Змеи, герои космоса иногда ещё поднимали по привычке бокалы за процветание Земли.
Но существовала ли уже в это время Земля?
Единственной реальностью во Вселенной давно стала Звездная Империя.
Космические «дальнобойщики» жили замкнутой кастой уже на протяжении нескольких веков, когда возникла новая неожиданная опасность. Первое время никто не хотел верить слухам. Потом об этом стали шептаться, как о неприличной болезни.
И вот, однажды, состоялся впоследствии печально известный праздник на Даймоне — если, конечно, эта история не случилась на Эвтерпе в созвездии Девы или на широте черного провала в созвездии Лебедя. Это был праздник по случаю свадьбы диадоха[1], фиолетовой ночью на заповедной планете… Аромат магнолий, огненные шпаги лучей дезинтеграторов, перекрещивавшиеся над головами… И было застолье, и потоками лилось темное вино со Сгари, похожее на черный бархат… И была невеста диадоха, хмельная от счастья девушка-гуманоид, сиявшая настолько ослепительной красотой в своем платье лунного цвета, что один из героев Земли, только что вынырнувший из небытия и еще не отряхнувший со своих ног звездную пыль, умыкнул ее, не раздумывая, из-под носа жениха, несмотря на все его тринадцать глаз. Этого героя звали Фрэнк Соллер. Рассказывали легенды, что он был создателем комбинаторной лептонной теории; в любом случае, было известно, что именно он разработал проект первого галактического двигателя и позднее сам испытал его. Говорили, что именно ему удалось самым радикальным образом уладить конфликт с Черными Мирами — он просто уничтожил их… Никто не знал, сколько ему лет. Принцесса успела бросить на него лишь один взгляд, и этого оказалось достаточно, чтобы в ее памяти навсегда запечатлелся облик молодого бога — стальные мышцы, буйно вьющиеся черные кудри над высоким лбом. На удлиненном лице глубоким зеленым огнем сверкали огромные глаза, в которых опытный взгляд смог бы прочесть и мудрость, и печаль. Но нежная принцесса-гуманоид не задумывалась о высоких материях; она опустила ресницы и покорно замерла в объятьях похитителя. Ее согласие было настолько очевидным, что о случившемся даже не стали разговаривать на Звездном Совете, на котором обычно строго осуждаются подобные истории. И всю ночь звучала музыка, каскадом рассыпались звезды, пьянил запах цветущих ирисов. Астронавты дружно опрокидывали кубок за кубком, и продолжало литься скарийское, и гремели гимны в честь пространства и его покорителей. Никого не интересовали переживания тринадцатиглазого диадоха, имевшего, ко всему прочему, одну лишнюю ногу.
Тем не менее, на следующий день по Эвтерпе (или Даймоне) распространились странные слухи; возможно, они охватили только Мегалополис, на площадях и улицах которого гигантские пылесосы жадно втягивали в свое чрево оставшиеся после безумной ночи увядшие гирлянды цветов и прочий мусор. Сверкающие эскадры ушли ранним утром в дальний космос, а на взлетно-посадочной полосе астропорта кто-то подобрал человеческую развалину, трясущегося от холода старика, настолько дряхлого, что он забыл даже свое имя. Но служащие астропорта узнали скафандр, оказавшийся слишком большим для немощного тела; нашлись и документы, и тогда все содрогнулись: это был Соллер… Теперь его внешний вид соответствовал истинному возрасту. Ему было пятьсот лет… Или шестьсот? Кто знает…
Жалкую развалину подобрал санитарный корабль. Срочно созванный консилиум ученых светил был вынужден, наконец, рассмотреть многочисленные сообщения, на протяжении ряда последних лет регулярно поступавшие со всех концов Вселенной в медицинский центр и так же регулярно прятавшиеся под сукно.
В этих донесениях шла речь о загадочных исчезновениях прославленных астронавтов. Довольно давно официальные лица, руководители планетарных правительств, заподозрили существование тайного общества, занимавшегося похищениями ветеранов космоса с целью воплощения в жизнь какого-то загадочного заговора. Только один ученый, бактериолог по специальности, давно угадал правду; но тогда его заставили замолчать, Теперь же деваться было некуда; пришлось признать его правоту, так как именно его подозрения позволяли раскрыть суть реальной опасности. Человеку нельзя безнаказанно превращаться в бога; рано или поздно, бесконечно замедленная благодаря парадоксам времени дряхлость внезапно набрасывалась на прославленных героев. Это было расплатой за безмерно затянувшуюся юность, за лишенную естественных пределов жизнь. Герои разваливались на глазах. Их артерии становились жесткими, кости — хрупкими, морщины рассекали их задубевшую кожу. Несмотря на это, Фрэнк Соллер был первым, на ком специалисты-геронтологи смогли проследить все фазы ужасающего процесса разложения заживо.
Его поспешно погрузили на санитарный звездолет, запихнув в кислородную палатку, и корабль устремился к одной из дальних планет, известной своим идеальным климатом, позволяющим победить любую анемию и поставить на ноги самого тяжелого больного-хроника. Но все дело было в том, что Фрэнк Соллер не страдал какой-нибудь болезнью — он просто умирал от старости, и прекрасно понимал это. Уложенный в противоперегрузочный гамак, он был почти готовой мумией — мышцы его омертвели, тяжесть грудной клетки почти расплющила легкие; недавно еще соколиный взор помутнел. Он хотел закричать, но звуки застряли в его горле. Он попытался пошевелить рукой — движение получилось спазматическим, похожим на судорогу лапки раздавленного насекомого. Ему казалось, что он очутился в желудке проглотившего его гигантского хищника, и процесс переваривания, похоже, уже начался, хотя он еще был жив.
Вдобавок, Соллер знал, что обрушившаяся на него катастрофа наступила совсем не так внезапно, как думали окружающие. Да, ночью на Даймоне случился обвал; он рухнул в черную пропасть. Но задолго до этого его здоровье прошло по ряду ступеней, ведущих только вниз.
Взять хотя бы тот день, когда он в отчаянии отшвырнул листок бумаги с уравнениями, в которых внезапно перестал что-либо понимать. Или другой день — или ночь? — когда он перестал интересоваться тайнами Вселенной — странной, невообразимо далекой звездой, невероятно сложной структурой радиотуманности…
Хотя тогда он выжил, но для него перестали существовать сначала уравнения, потом то гибкие, то застывшие теории, наводившие мосты через бесконечность; потом пропали звезды, галактики, наконец, числа и атомы. Дряхлость астронавтов постепенно овладевала им как ряд быстро следовавших друг за другом этапов деградации. Скоро он перестал быть жадно стремящимся к открытиям ученым, то беззаветно бросающимся на штурм галактик, то устремляющимся в атаку на атомное ядро. Он забросил расчеты и лабораторные опыты. Но еще какое-то время он с удовольствием находил применение чудом застрявшим в мозгу научным теориям; он все еще продолжал искренне восторгаться длинным стреловидным телом космического крейсера, устремляющегося в глубины Вселенной; его по-прежнему восхищали бездны космического пространства, и новые миры все еще сохраняли для него ощутимую реальность.
Когда-то, на протяжении бог знает скольких веков, он был отважным космическим авантюристом, предводителем звездных армад, разрушителем враждебных миров, победоносно выходившим из любой схватки. Рассказывали, что он не однажды спасал Землю, но теперь ему не было до этого дела. По сути, наиболее долгоживущей частью его существа было идеализированное воплощение космического героя, великолепного животного, которым восхищались обитатели тысяч звездных миров.
Ближе к концу исчез и звездный герой; осталось одно животное. С внезапным ужасом Соллер подумал: было ли происходящее его первой смертью, или в этом изношенном теле помещались и другие сущности? Во время внезапной вспышки просветления, напугавшей его едва ли не больше, чем все остальное, его пронзила мысль: а что, если его организм просто забыл, как нужно умирать?
Если так, то ему придется жить до тех пор, пока в его теле, истинном воплощении живого трупа, не произойдет полный распад всех клеток, пока он не почувствует, как разлагаются его внутренности, как легкие превращаются в жижу, заполняющую грудную клетку, как мозг… Он затрепетал, будто попавшая в липучку муха.