до сих пор Земля не так уж плохо относилась к вам — а Звёздный Совет может вознаградить вас ещё весомее! Нет? Богатство интересует вас не больше, чем знание? Тогда остается власть — владычество над людьми и вещами. Можно подумать, что у вас нет ни одного врага, которого вы мечтали бы унизить; неужели никто не нанес вам обиды, за которую вы должны отомстить? Не нужно далеко ходить за примерами — я знаю на Эвтерпе одну маленькую принцессу, которую, как только разжались ваши объятья, ее супруг-диадох приковал цепями к столбу возле муравейника с красными муравьями. Говорят, она кричала много часов подряд. А наутро все увидели прикованный к столбу белый скелет… Не забывайте, к тому же, что ночь на Эвтерпе длится 86 часов… Вы могли бы привязать этого диадоха к хребту жабоящера — его яд проникает в тело жертвы через каждую пору… Что, и это не интересует вас? Вы сможете стать императором бесчисленных планет, на которых вам в образе звезды или титана будут поклоняться местные властелины, вожди дикарских племен; они будут обожествлять вас, целовать следы ваших ног. Вы сможете увлечь на штурм неведомого целые стада фантастических комет… Тоже нет? Вы — безмозглый осёл, а не великий завоеватель, вы — дряхлая развалина, старая тряпка! Нет, нет, простите меня, я не знаю, что говорю. Ведь вы — великий герой космоса, идол толпы, ваше изображение помещено на стенах Капитолиев всех обитаемых миров, и даже дети знают и обожают вас… Нет, я бы с наслаждением прикончил вас своими собственными руками…
В ответ — молчание, ничего, кроме молчания.
Доктор Мист снова взял себя в руки. Он склонился над чёрной мумией, пощупал высохшее запястье, поднес зеркальце к губам в тут же схватился за шприц.
— Уф! — выдохнул он, наконец. — Да, пришлось довольно жарко. Он чуть не умер — до этого было совсем недалеко. Зато теперь я вогнал в него две или три максимальных дозы сыворотки… Но что будет потом? Не знаю… Ладно, будь, что будет. Даже дьявол имеет право на отдых… Ну, а этому бедняге нужно как следует отоспаться…
Но бедняга не спал. Он старался затаиться в своей омерзительной телесной тюрьме, он лежал как можно более неподвижно, чтобы сохранить хотя бы частичку прежней силы в высохших мышцах. Он не смог бы объяснить, зачем он это делает. Чтобы бежать? Но он был не в состоянии передвигаться. Чтобы оказать сопротивление? Но это было смешно. В то же время, когда доктор Мист говорил о тучных пастбищах и диких властителях, его посетило смутное воспоминание. Он вспомнил двух астронавтов, потерпевших крушение на Проционе и оказавшихся на узком гребне из чистого графита, вздымавшемся над океаном, населённом хищной пеной. Чтобы не попасть живыми ей в лапы, они нашли силы, чтобы загнать себе в мозг осколки скафандра. В любом случае, для ухода из жизни можно найти сколько угодно дверей! У него ведь в грудной клетке билось такое изношенное сердце; достаточно небольшого усилия, чтобы…
В этот момент, он почувствовал, что корабль совершил посадку. Но на какой планете? Стены кабины, покрытые специальной обивкой, не пропускали звуков. Ракета, безошибочно ведомая пилотом-автоматом, мягко приземлилась, и всего лишь один человек на борту уловил это, да и то только потому, что каким бы изношенным ни был его организм, но за многие годы он стал как бы частью механизмов корабля. Этим человеком был Фрэнк Соллер, старейшина астронавтов Земли. Этот лёгкий толчок, который ему пришлось ощутить не одну тысячу раз, этот мягкий, почти незаметный отскок — все это, несомненно, свидетельствовало, что корабль опустился на поверхность планеты. Благодаря лошадиной дозе сыворотки, Фрэнк нашел в себе силы, чтобы докатиться до края противоперегрузочного ложа и свалиться на пол. Дальше он принялся продвигаться медленными судорожными толчками, напоминавшими способ передвижения рептилий. В любую минуту мог войти санитар-андроид; мог появиться и доктор Мист, да и мало ли кто ещё. Он хотел умереть, он знал это твердо, но он не хотел, чтобы его унесли куда-нибудь и начали исследовать. Ему казалось странным, что это дряхлое сердце все еще билось в груди, заполненной раздувшимися легкими. В самом начале своего отчаянного путешествия он подумал: «Ну, вот, ещё одно движение, и я готов!» При этом, он ощущал определенное удовлетворение, когда снова и снова думал, что вот-вот будет «готов». Неожиданно для себя он осознал, что уже думает совсем иначе: «Я должен любой ценой продержаться хотя бы еще один метр. Двери совсем рядом». Это были двери, сдвигающиеся в сторону по мысленной команде; к счастью, тот уголок его мозга, который мог отдать такую команду, не был парализован.
Дверная плита скользнула в сторону.
Лучше не говорить о том, что представлял собой его путь по бесконечным коридорам и переходам, по словно заснувшему кораблю, по этой громадной капсуле, обслуживаемой исключительно роботами, управляемыми каким-нибудь светилом медицинской науки — может быть, самим доктором Мистом. Но инъекция доктора действительно оказалась удивительно сильнодействующей, и скоро он оказался в состоянии помогать себе локтями и коленями. Он продолжал ползти и никак не мог умереть. Но теперь он уже не думал об этом — он снова пытался выиграть очередное пари со смертью. Какого чёрта, ведь он — Фрэнк Соллер, он должен добраться… куда? Он толком не знал. Только что он мечтал о смерти, как о величайшей милости… Впрочем, он и сейчас был готов умереть — но только не здесь, Где-нибудь в укрытии, в какой— нибудь глухой норе. Он должен был лишить доктора Миста удовольствия вскрыть свой труп. Его поддерживало наивное старческое упрямство.
Через какое-то время шаги андроидов, очевидно, приступивших к выгрузке больных, швырнули его, почти потерявшего сознание, в закоулок цилиндрического коридора, проходившего через весь корабль. Там он распластался, прижавшись к полу, настолько жалкий, настолько не похожий на живое существо, что разумные механизмы прошли мимо, не обратив на него внимания. Хорошо, что они не обладали обонянием — терпкому запаху старческого тела не на что было воздействовать, чтобы привлечь их внимание. В разодранной в клочья тунике, со стертыми в кровь локтями и коленями, он чувствовал удовлетворение хотя бы потому, что его царапины почти не кровоточили — наверное, в его теле почти не осталось крови.
Мимо него протопали два робота, тащивших носилки, на которых неподвижно покоилось чьё-то тело. Очередной юный герой, пострадавший в нелепом звездном конфликте. Соллер скатился вниз по наклонному полу и оказался под носилками. В выходном шлюзе эту странную группу залил яркий свет контрольного прожектора. Механизмы обменялись несколькими невыразительными фразами, типичными для современных андроидов:
— Еще одна дохлятина?
— Нет, он ещё не совсем загнулся.
— Это та самая развалина?
— Нет, это один из тех, кто остался в живых после газовой атаки под Расальхагом на Альфе Змееносца.
— Пюре?
— Да, герой-пюре.
— Ладно. Тот же коэффициент. Годен на свалку.
Фрэнку очень хотелось изо всех сил пнуть ногой их металлические лодыжки; похоже, что уколы действительно омолодили его. Но он сдержался и без приключений добрался до выхода, старательно держась под носилками. В один из моментов этого маршрута ему на затылок упали тяжелые капли — это была кровь несчастного, просочившаяся сквозь тонкую подстилку.
Но этот человек был ещё жив! И он мог умереть, если ему немедленно не окажут помощь! А эти дурацкие машины.
Выходной люк распахнулся.
В лицо Соллеру ударила такая волна свежести, такого сильного аромата, что он на мгновение потерял сознание — вероятно, от наслаждения. Несомненно, это была Земля. Земля! У него ещё нашлось время подумать, что он ведь мог очутиться и на планете без атмосферы или с воздухом, непригодным для дыхания — из углекислого газа, например, или из аммиака. Он мог вполне оказаться среди расплавленной лавы или среди ледяных гор — у него был один шанс из миллиарда… Словно неодушевленный предмет, он продолжал катиться вниз по пандусу. Когда он очнулся, роботы вместе с умирающим уже исчезли. Соллер лежал, подобно обескровленному трупу, возле мусорного бака — настоящего мусорного бака! — на обочине мостовой, зарывшись лицом в кучу отбросов. Удивительно тощий черный кот (если, конечно, это не было механическое устройство в виде кота) сидел на откинутой крышке бака, явно выставленного из только что прибывшего корабля.
Соллеру было до омерзения холодно; когда ему, наконец, удалось извлечь свою физиономию из кучи мусора, он увидел в бледном пространстве над головой черную луну.
Его первой мыслью было: «Луна умерла!»
Он тут же вспомнил, что уже в эпоху первых космических полетов луна была тёмным телом, светившимся только отраженным солнечным светом… Если она сейчас ничего не отражала, значит, она находилась в эклипсе. Полном. И очень продолжительном. Или что она…
Да, луна… Он попытался рассуждать. Было очень холодно, но не настолько, как могло быть, если бы… И этот кот, возможно, был настоящим. На протяжении столетий ученые спорили, выдвигая все более и более изощрённые гипотезы и пытаясь понять, что произойдет с Землёй, если когда-нибудь Солнце… Да, но эта теория выглядела слишком неправдоподобной. Пессимисты предсказывали мгновенный конец света, ледяную пустоту, абсолютный холод. Оптимисты хватались за данные о всё ещё находившемся в расплавленном состоянии земном ядре. Как же, расплавленном… Черта с два! Фрэнк чувствовал, что его руки и ноги закоченели.
Странно, но чёрная луна отбрасывала длинную тень на совершенно пустынный космодром, на который уже надвигались пески. Всё это было удивительно похоже на марсианскую пустыню.
— Эй, дед, — пропищал кто-то рядом с ним. — Ты ещё не совсем загнулся?
— Не совсем.
— Ты что, упал?
— Да.
— Эта дрянь, — произнёс с явным и довольно приятным земным акцентом голосок, звучавший достаточно почтительно, — ну, всё это, во что вы засунули свой нос, ни на что не годится. Может, вы хотите банан?