– Ладно, – сказала Йонг, слова едва сорвались с её языка, голос мгновенно сел. Чунсок кивнул и прикрыл за собой дверь.
Йонг втянула носом влажный воздух, угадав в нём запах полыни и сливовый цвет. Она сделала шаг в густой белый пар, клубящийся прямо перед глазами, и только теперь испугалась. Что сказать? Она думала об этом месяцами, перебирала все слова, которыми могла поприветствовать Нагиля, и вот сейчас поняла, что у неё не хватит духу даже взглянуть на него, потому что…
Несмотря на то что все твердили ей, как генерал ждал её возвращения, как все ждали её и готовились, Йонг знала, что в первую очередь Нагиль будет злиться. Он не любил страх в других и не любил испытывать страх сам, а всё, что она символизировала в глазах ёнгданте, в первую очередь было им.
Йонг шла сквозь пар, тяжело дыша и тяжело шагая, и когда, наконец, рассмотрела силуэт Нагиля, сидящего спиной к ней в одних паджи на деревянном настиле с опущенными в воду ногами, застыла.
– Нагиль, – выдохнула Йонг едва слышно.
Его спина, которую рассекали два длинных шрама вдоль позвоночника – страшных шрама, отчего-то не заживающих, – дрогнула, и он выпрямился, но к Йонг не обернулся.
Она присела в шаге от него, подогнула колени, потому что стоять не могла. Сердце билось в груди так сильно, что Нагиль наверняка это слышал.
– Ты злишься, – уронила Йонг себе в ладони, лежащие поверх слоёв чхимы, покрывшейся, как и вся остальная её одежда, мелкими каплями травяной воды. Нагиль вздрогнул – по всей спине волной перекатились мышцы, шевельнулись позвонки. Йонг смотрела на него как заворожённая и боялась, что услышит подтверждение. На одно крохотное мгновение она подумала, что он не захочет видеть её.
Ни секунды, что Йонг провела в своём мире, тоскуя по Нагилю, она не сомневалась в том, что он тоже засыпает, глядя в ночное небо, и гадает, всё ли у неё хорошо. Теперь одна капля неуверенности породила в ней шторм.
– Я злюсь, – ответил Нагиль. Тихо, Йонг едва услышала его голос в эхе от плеска воды в купальне. – На себя. Я счастлив, что вы вернулись, госпожа Сон Йонг, и я так зол на себя за это счастье. Так зол.
– Я не доставлю тебе проблем, – заговорила Йонг, хотя сама не верила в это. Чтобы заткнуть тоненький голосок, твердящий, что Нагиль погонит её прочь, она потянулась за помощью к знаниям. И затараторила без паузы: – Я принесла с собой чертежи и записи о подвиге Ли Сунсина, и, может быть, это бесполезные сведения, но у твоего Чосона нет флота, а у моего он был, и мой Чосон победил в Имджинской войне, и…
Нагиль резко соскользнул с настила вниз, в воду, та заплескалась вокруг него. Йонг замерла и почти не дышала, когда он повернулся и посмотрел прямо на неё. Когда потянулся к ней одной рукой и тут же крепко сжал её ладонь.
У него были очень холодные пальцы, почти ледяные. У него были оранжевые глаза с пепельным ободком, и зрачки то сужались, то расширялись в такт тяжёлому частому дыханию.
Мокрые волосы облепили щёки и шею, короткие пряди закрыли косой шрам, идущий поперёк левой брови.
Йонг подняла свободную руку, наклонилась и осторожно коснулась этого шрама. Тонкий, явно оставленный чьим-то злым клинком. Почему он не заживал?..
Нагиль закрыл глаза, и Йонг тут же отдёрнула руку.
– Оставь, – хрипло выдохнул он. Осмелев, она накрыла его скулу всей ладонью, и Нагиль склонил голову, отдаваясь прикосновению кожи к коже. Йонг не сразу заметила, как его лицо покрывается испариной, как проступает под её ладонью ледяная корка, сковывающая щёку. Она смотрела на то, как хмурятся его брови, как разглаживается после пары выдохов складка между его бровями, как дрожат губы.
– Тебя могут убить здесь, – сказал Нагиль, открывая глаза. Йонг угадала предупреждение и отрезала его возражения прежде, чем он успел договорить:
– Ты не прогонишь меня больше. Глаз Бездны закрылся, он был последним.
– Знаю, – ответил он. Опустил взгляд на руку, сжимающую ладонь Йонг, и нахмурился снова. – В тебе живёт имуги. Столько людей будут желать твоей смерти.
Йонг тоже опустила взгляд на их сцепленные ладони, все покрытые инеем. Не спасал ни жар в купальне, ни жар их тел, скрытый холодом кожи.
– Я научусь его контролировать, как ты, – сказала Йонг тихо. – Это он помог мне найти чёрную дыру в моём мире, он привёл меня. К тебе.
Нагиль будто не услышал её, разжал пальцы с силой. Стало ещё холоднее, и лучше бы он вернул руку туда, где она должна была быть теперь всегда. На её руке. В её ладони.
– Послушай, – чуть громче сказала Йонг. Нагиль дёрнул губой в непривычной гримасе, и она подалась вперёд, ещё ближе к нему. – Нет, послушай меня. Я не буду делать ничего, чтобы навредить тебе или твоему войску. Я буду послушной, буду сидеть смирно, если скажешь, буду говорить, что скажешь, и тебе не придётся обо мне волноваться, Нагиль, и я научусь сражаться и смогу стать сильнее, чтобы быть тебе опорой, а не…
– Минджа, – простонал Нагиль и вдруг опустил голову, коснувшись лбом её коленей, скрытых под чхимой. Когда он заговорил вновь, его голос тонул в складках многочисленных юбок: – Я буду о тебе беспокоиться, постоянно. Но это больше не твоя забота. Ты станешь сильнее, но это не твоя ответственность. И ты не обязана говорить под диктовку, ты можешь делать то, что считаешь нужным, потому что это твой выбор. И твоя жизнь.
Йонг поняла, что уже давно плачет, слёзы растапливают тонкие дорожки сквозь испарину на щеках.
Нагиль выдохнул, ледяное дыхание опалило колени Йонг, уже промокшие от воды, стекающей с его плеч и волос. Она не смела двигаться, не смела дышать, вся застыла, боясь пошевелиться.
– Ты говорила, тебе нравятся красивые туфли, – сказал он вдруг, и эти слова выбили её из тела окончательно. Что?.. Какие… – Ты называла их как-то. Джичу? Во всех городах, где я был, я не нашёл таких, но видел торговцев у домов знати, что продавали танхэ.
Йонг медленно втянула носом горячий воздух купальни, пропахший травами, и сливовым деревом, и золой, оседающей на лёгких, точно иней.
– Я купил одни в Хансоне, – продолжал Нагиль, не поднимая головы, – ярко-красные, с вышивкой. Красивые. Потом увидел ещё красивее и купил их. И в каждом городе, где я был, меня несло на рынок в обход дворцовых стен, пока меня ждали, и покупал тебе танхэ, ханбок или пинё. Ты говорила, что не любишь их, они втыкаются в голову, и волосы потом болят, я помню. Но я смотрел, как знатные дамы покупают украшения, и думал, что тебе такие тоже захочется.
Он оторвал лоб от коленей Йонг, поднял, наконец, голову и посмотрел на неё так пронзительно, так жестоко – прямо в глубь её глаз, прямо в сердце, что то на долгое мгновение просто остановилось.
– Минджа, я не думал, что ты вернёшься, – сказал Нагиль. – Но у меня в казарме два сундука вещей, которые никто, кроме тебя, не наденет.
Йонг всхлипнула, почти зарыдала, и, наконец, обняла его обеими руками за плечи, спрятала лицо в сгибе его шеи, прожигая слезами ледяную кожу.
Нагиль попросил её подождать снаружи, и Йонг сидела, подпирая спиной стенку рядом с дверью в купальню, уткнувшись горячим лбом в колени. Кажется, ей нужно было сменить мокрый ханбок, и она даже представляла, что найдёт его в спальных покоях, где-нибудь в сундуках, но не могла встать и уйти, теряя время на бессмысленные действия.
Сердце всё не успокаивалось, кровь стучала в ушах, кружилась голова. Когда дверь купальни открылась, Йонг успела искусать губы так, что те распухли, и Нагиль, взглянув на неё, тут же отвёл взгляд.
– Пойдём, – сказал он и протянул руку. Как прежде. Йонг вложила свою ладонь в его привычным движением и позволила вести себя по коридорам, ступая осторожно и тихо, боясь, что в её мир, окутанный сейчас тишиной и льдом, прорвутся незваные гости.
Нагиль привёл её в свои покои, пропустил вперёд перед дверью, исписанной с внутренней стороны уверенной рукой Лан. Символы Дракона, Феникса, Единорога, Тигра и Черепахи украшали бумажные ширмы, расставленные вдоль стен, под потолками висели талисманы с камнями, которые слабо качались на коротких и длинных шнурах от задувающего из открытого окна ветра. Нагиль закрыл его, перед этим выглянув во двор, и постоял спиной к Йонг, давая ей время освоиться.
Комната была больше, чем те, что она видела во дворце, стояло два стола, один у окна, другой в центре, а дальше, на возвышении за деревянными колоннами, исписанными чертами-яо, скрывались в темноте сундуки и разложенный у стены футон. Йонг прошла к столу у окна, заваленному клинками, кинжалами и картами, провела по ним пальцами. Всё было таким знакомым, таким понятным её взгляду, что снова захотелось плакать. Йонг сглотнула, получилось громко, и Нагиль повернулся к ней.
– Ты голодна? Я попросил приготовить что-нибудь, если ты не успела поесть, и…
Йонг улыбнулась, снова кусая губы.
– Чунсок меня накормил. Меня стошнило. – Она не поняла сама, зачем сказала это, и опустила голову, пряча краснеющие скулы. – Это из-за асигару, вернее, из-за меня, я… Ох.
Нагиль подошёл к ней и аккуратно взял за руку.
– Знаю, – сказал он. – Это имуги, и ты не обязана объясняться. Намджу рассказал, как всё было. Тебя бы убили, если бы ты не защищалась.
Йонг услышала в его голосе сталь и подняла взгляд, упираясь в его сосредоточенное лицо.
– Я так по тебе скучала, – засипела она, пытаясь увести его от дурных мыслей. – В моём мире я видела многих людей, похожих на здешних, видела даже Чжисопа, представляешь, а потом встретила человека с твоим лицом, у него даже имя было такое же, и я так злилась на него за то, что он смеет носить твое лицо и говорить твоим голосом. Мне казалось, я задыхаюсь там, умираю каждый день, и не было ни секунды, чтобы я не думала, как вернусь к тебе и всё станет по-прежнему, и ты будешь ругать меня за то, что я тебя не слушаюсь. Но я больше не стану, слышишь? И ты можешь ругать меня, я не против, правда.