— Почему? — недоумевает Жан-Мари.
— Потому что дней через десять возвращается Ван Лоо.
— Откуда вы знаете?
— Он прислал открытку. Разве я тебе не показала? Извини. Я просто забыла.
— А чем он нам помешает?
— Я хочу, чтобы мы закончили до того, как он приедет.
— Наоборот, он мог бы нам помочь.
Она едва сдерживается, чтобы не закричать. После того, что по телефону ей рассказала Габриэль Кере, она уж точно не желает от него никакой помощи! Армель до последнего слова помнит рассказ Габриэль.
— Ты помнишь Франсуа Марея?
— Подожди. Так давно все это было! Но я его все-таки помню… Высокий красивый парень, одевался всегда с иголочки… И вечно в долгах. Что с ним теперь?
— Это-то меня и интересует.
— Милая моя, я о нем понятия не имею! Мы совершенно потеряли друг друга из виду. Тебе не у меня надо о нем спрашивать, а у Мо. Ты помнишь Мо? Такая маленькая, черноволосая… Очень независимая… Она сейчас работает секретарем дирекции БНП[5]. Я с ней довольно часто вижусь, когда бываю в банке, но дальше этого у нас не идет. У нее была связь с Мареем. Тебе нужен ее адрес? Есть чем писать? Мо Грелье, улица Вьо-ле-ле-Дюк, дом 9, IX округ. Конечно, ты понимаешь, писать ей и расспрашивать про ее бывшего любовника — это как-то не очень. Тем более что он обошелся с ней по-свински. Он ведь настоящий авантюрист, тебе это известно? Не хотела бы тебя шокировать, особенно если он тебе нужен, но на твоем месте я бы ему не доверяла. Из намеков Мо я поняла, что он едва не угодил за решетку! Что-то связанное с мошенничеством… Сейчас он вроде бы путается с какой-то актрисой… А сама-то ты куда пропала? Я тебе писала, а от тебя — ни слуху ни духу. А потом мне сказала Маргерит Дютиль — рыжая такая, помнишь? вы еще с ней дружили, — что ты засела где-то в глуши, в Бретани… Что тебя туда занесло? Сердечная драма?
От этих слов Армель едва не подпрыгнула.
— Да нет, какая драма! Семейный траур. А потом у меня тут старая тетка, за которой нужно ухаживать. И вообще я всегда любила уединение…
— И тебе не скучно?
— Совсем не скучно, уверяю тебя. Но вернемся к Мо. Может быть, будет проще, если ты дашь мне номер ее телефона?
— Конечно. Записывай: 48-74-52-27. Сегодня суббота, так что она наверняка дома.
Армель быстро пишет. Так, быстренько взглянуть на озеро. Жан-Мари еще не поднялся. Что-то долго его нет. Она набирает номер Мо. Сердце стучит в груди все сильней. Нелегко заниматься реанимацией умершей дружбы… И вот доказательство: Мо уже не помнит, кто такая Армель…
— Кермарек? Да, что-то такое припоминаю… Пансион «Дам-Бланш»? Извини. Я стараюсь вспомнить лица…
— А фамилия Марей ни о чем тебе не говорит?
Ее голос мгновенно меняется.
— Франсуа? Почему ты о нем спрашиваешь?
— Но ты его знала?
— О-ля-ля! Подожди, я, кажется, догадалась! Он тебя тоже наколол?
— Нет.
— Значит, задолжал тебе деньги.
— Да нет же. Мне просто нужно кое-что о нем узнать. Понимаешь, я живу в одном старинном доме, в Мюр-де-Бретани…
— Неужели Мюр-де-Бретань еще существует?
— Да, и представь себе, здесь очень красиво. Так вот, летом я сдаю комнаты, и сейчас как раз сдала ему комнату на весь сезон. Но он почему-то представился под именем Ван Лоо, а я его узнала и вспомнила, что его зовут Франсуа Марей. Естественно, у меня возникли вопросы…
На другом конце провода слышен громкий смех Мо.
— Вопросов у тебя будет еще тьма! Если хочешь моего совета, избавься от него как можно скорей! Милая моя Армель, он тебя надует! Если он останется, ты глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в его постели, а потом он удерет, обобрав тебя до нитки! Я это знаю по опыту.
— Так он жулик?
Новый приступ смеха.
— Если бы просто жулик, это бы еще полбеды. Он гораздо опаснее. Я могу об этом говорить, потому что мы больше года прожили вместе.
— Давно?
— Не очень. Про прежние времена я уже не говорю. Хочешь знать, как это получилось? Мне понадобилось почистить шубу. У Марея на бульваре Рошешуар меховой магазин. Называется «У голубой норки». Мне бы сразу догадаться! Известно, кто в этом районе носит норку! Ну и вот. Уж не знаю как, но он заморочил мне голову. Сначала занял у меня денег, потом одолжил мою машину, а вскоре после этого я обнаружила в дверце дырку от пули! Он мне рассказал, что в него стреляли в районе Пигаль, где у него была назначена встреча с клиентом. В конце концов я узнала, что у него за клиенты. Меховой магазин был «крышей». На самом деле Марей — скупщик краденого. Под именем Ван Лоо он через свой магазин сбывает ворованные товары. Мне кажется, он и сейчас занимается тем же, потому что только позавчера я видела его в банке. Он был с совершенно потрясной девкой. И если сейчас он собирается зарыться в какую-то нору, значит, ему приходится лечь на дно, можешь мне поверить!
— А мне он сказал, что хочет снимать фильм!
— Да у негр вся жизнь — кино! Ты понимаешь, в конце концов он вляпается в такие дела, что… Не доверяй ему! Да, жалко, ничего не скажешь… Подумать только, ведь у него было все! Такая семья! Марей де Галар, какое имя! А внешность! И ведь неглупый. И вот чем все кончилось. Бандит он, вот он кто!
— Ты на него здорово сердита.
— Я на него сердита?! Да меня от одного его имени блевать тянет!
Голос Мо дрожит. Армель понимает, что пора закругляться. К тому же она видит Жана-Мари, который плывет к берегу.
— Спасибо, Мо. Большое тебе спасибо. Скажи, я могу тебе еще позвонить, если понадобится?
— Конечно. Звони.
— Я очень рада была тебя услышать. Если вдруг захочешь приехать в отпуск, у меня тут места много!
— Ты меня держи в курсе, Армель! А главное — не позволяй себя провести!
Лодка уже скрылась из глаз. Армель торопится навстречу Жану-Мари. Сейчас! Сейчас она наконец узнает, нашел он золото или… Потому что если он его не нашел… Тогда… тогда… Она бежит и на бегу все бормочет себе под нос. Да кончится когда-нибудь эта лестница? Жан-Мари! Куда он подевался? А, он уже в кабинете. Вид у него удрученный. Вялым взмахом руки он показывает: ничего.
И Армель понимает, что это — окончательно.
Нет! Это невозможно!
Жан-Мари все еще в своей рыбьей коже. Он выглядит так, будто сейчас потеряет сознание. Смотрит на свои руки и виновато говорит:
— Я искал… Я там все перерыл! Кроме старого пулемета — ничего.
Они оба молчат. Да, эти стены видели на своем веку немало драм, но была ли среди них горше теперешней? Жан-Мари нащупывает на груди цепочку и вытаскивает наружу. Вот он, дукат, он теперь носит его как медальон. И он крепко сжимает монету в кулаке, словно хочет убедить самого себя, что она не может лгать. Мертвенно-бледные щеки его немного розовеют.
— Иди переоденься! — говорит Армель. — Сколько можно так сидеть?
Но он ее не слышит. Мыслями он все еще там, под водой.
— Это точно тот грузовик. Он упал носом вперед, и весь груз вывалился. По идее золото должно было рассыпаться вокруг, но там ничего нет. А дно довольно чистое: камни, галька, валуны. Когда светишь фонарем, они даже блестят. Если при падении ящики рассыпались и слитки выбросило вперед, я должен был их увидеть.
— Ладно, идем, Жан-Мари. Хватит тут сидеть.
Но он не уходит. Он не может подняться с места, пока не разрешит эту загадку.
— Крестная, но ведь не может же в озере валяться десять грузовиков! Наверно, дед что-нибудь напутал. Или они напали на совсем другой грузовик. Или я плохо искал. Наверно, мне это не по зубам.
Наконец он встает и с силой стучит себя кулаком по голове.
— Как все это глупо! Послушайте, давайте завтра вместе пойдем! Конечно, спускаться я буду один. Просто если я буду знать, что вы рядом, мне будет легче. Не так безнадежно… Я попробую получше поискать.
— Ступай сейчас же к себе или я рассержусь!
Он опирается на ее плечо. В свою комнату он входит походкой тяжелораненого.
Они плывут в лодке. Где-то там, под ними, в глубине — клад. Армель уже готова отказаться от этой затеи. Ей страшно. Она сидит на корме, смотрит на озеро и слушает, как в красноватой дымке рассвета оно медленно пробуждается от сна. Время от времени она опускает в воду руку, и холод мгновенно обхватывает ее своей ледяной перчаткой. Жан-Мари считает, что бросаться в эту обжигающую тридцатиметровую бездну — значит бросать вызов опасности. Он натягивает костюм и проверяет бесчисленные трубки, ручки и ремни, и Армель вдруг вздрагивает от внезапной мысли, что их до сих пор безрадостная жизнь стоит все-таки гораздо дороже клада, который, быть может, и существовал-то только в воображении деда. Но Жан-Мари слишком самолюбив — разве его удержишь? Ему невыносимо думать, что кто-то подвергает сомнению то, во что сам он верит. Раз он сказал, что грузовик пуст, значит, он пуст. Он даже нарисовал Армели план озерного дна. Там есть впадина шириной в несколько метров, а над ней — небольшой овражек, откосом поднимающийся к берегу. Немного напоминает лестничную ступеньку, как бы нависающую над этим участком дна. Карандаш Жана-Мари очерчивает неровность почвы четкими линиями. Для обследования это место как раз удобно, потому что представляет собой нечто вроде выступающей вперед платформы. С яростным нажимом Жан-Мари ставит на схеме красный крестик. Вот он где! Когда знаешь место, он виден ясно, как банка с вареньем на полке!
— А если слитки скользнули ниже? Ты ведь говоришь, там откос?
Жан-Мари пожимает плечами.
— Если хотите, чтобы я свернул себе шею, так прямо и скажите…
Со дня того разговора между ними словно пролег холодок. Нет, она не хотела его обидеть, хотела только, чтобы он понял: ему это золото нужно не меньше, чем ей. Но тогда ей пришлось бы открыться, что у нее имеется свой счет к Ван Лоо и она намерена во что бы то ни стало этот счет ему предъявить. А зачем Жану-Мари все это знать? Даже в мыслях она не позволяет себе заходить столь далеко. Несомненно одно: Жан-Мари обязательно должен добыть эти миллионы, добыть и для себя, и для нее, потому что есть вещи, в которых можно признаться, только если ты богат. Бедного они просто убьют.