— Журов, — определил я, поправляя сползавшую с плеча Зеру-Эбу. — Инструктор.
— Инструктор? — удивился Лайнмен.
И тут бы мне прислушаться и подумать башкой, но нет — мелочи никогда до меня сразу не доходили, не умел я сопоставлять почти неуловимые факты, да еще и Зера завозилась…
— Иди-иди… — сказал Лайн, а сам остановился и наклонился, раздираемый кашлем.
Я обернулся через несколько шагов. Он сплевывал тягучую кровяную нитку.
Одной рукой он опирался на корпус «Иглы», другой держался за грудь — ровно по центру. И так держался, словно боялся, что вот-вот треснет там что-то и выпадет в грязь. У меня самого в груди заболело.
Мы пошли по утренней Кремани — вдвоем, не прячась по углам и не кидаясь в подворотни. Объединившись, стали плотным ядром команды и ничего особенно не боялись. Да и шарахались от нас — от меня, грязного, с ало-синей замшей ожога на по колено обнаженной ноге, и Лайна, огромного, как обломок скалы, с тяжелым оружием наперевес.
Зера давно пришла в себя и шепотом ругалась, болтаясь наподобие воротника.
По пути попался магазинчик — странный, с прейскурантом, как из Монастырщины, — числились в продаже свежие мечты пять килограмм за литр крови и забытье по цене трех никчемных жизней. Из реального товара обнаружились дымные курительные палочки и сухари, густо присыпанные пылью.
Есть хотелось зверски. Мой возраст то и дело напоминал о себе — я все еще рос и формировался и жрать мог больше остальных раза в три. Зера-Эба тоже завозилась. Я поставил ее на ноги, но оказалось, что стоять она может только на одной — вторая треснула вдоль, и непонятно было, что там с костью.
— Сухари? — переспросил желтенький старикашка за прилавком. — Только охотникам. Талончик пожалуйте.
— У меня нет его, — медленно сказал Лайн. — Выкинул.
У Эбы тоже не было.
Я порылся по карманам и молча протянул свои талоны.
— Три раза охотник. Давай три мешка.
Старичок, дробно хихикая, принялся за упаковку, а Лайн посмотрел на талоны и сказал:
— Раннинг.
— Ребята, — вяло сказала Эба, — не надо из-за этого… ссориться. Цена запредельная. Мало кто откажется, но это не значит…
Лайнмен ее не слушал. Он положил тяжелую руку на мое плечо и развернул к себе.
— Ты в порядке?
— Квоттербека бы еще, — ответил я. — Солнце за плечи. И тогда — да, в порядке…
Пыльную корку с сухарей я счистил ножом, и их стало вполовину меньше. В башне, облюбованной Лайном, под самой крышей, было тепло и сумрачно, а из щели видно было целый город и тот переулок, где меня остановил «Король», — как на ладони.
Комбинезон Эбы пришлось разрезать и наделать из него длинных, грязных, но вполне пригодных бинтов. Я перемотал ими ее белую шелковистую ногу в рыжих подтеках. Лайн посмотрел и молча поделился таблеткой из завалявшейся у него пачки антибиотиков.
— А что за запредельная цена? — спросил я у Эбы.
Она вздохнула, прикрыла глаза и начала рассказывать. По легенде, Кремань — остров богов, сотни лет стоявший на берегу бирюзового моря. Здесь жили те, кто заведовал снами и мечтами человеческими. Люди, преодолевая волны и непогоду, прибывали на берег и приносили богам кровавые жертвы, надеясь на благосклонность.
Те, чьи жертвы богам понравились, получали исполнение заветной мечты. В город же не осмеливался ступать ни один смертный — говорили, что вошедший падал замертво и отправлялся на кухни, где его разделывали и варили в золотых кастрюльках и пряных специях…
Эба прервалась и остервенело вцепилась зубами в сухарь. Появилось впечатление, что свари ей кого-нибудь в золотой кастрюльке — слопает не задумываясь. Смешная она была.
Время шло, люди становились взрослее и нашли рядом с островом, прямо под водой, целые залежи полезного и жизненно важного ресурса — черной липкой жижи.
Богам пришлось потесниться. Стало не до жертвоприношений — у белого города отхватывали кусок за куском, строили новые дома и склады, резервуары и канализации. В итоге опешившие боги оказались в одном-единственном здании, которое до сих пор называется Дворец, хотя выглядит, на ее, Эбин взгляд, довольно убого. Можно было бы и покрасить.
Боги заперлись там и придумали систему — превратив свое умение в ходовой товар. Выдавали желающим лицензию на исполнение желания, а взамен требовали крови — по старинке.
Люди пользовались, но как-то вяло — разбогатевшие на продаже своей черной грязи, они могли приобрести себе все, что пожелают.
Неприятности начались, когда осенним утром прогремело землетрясение — гигантские волны смыли добывающие вышки, навсегда изменилась топография дна и вся жижа выплеснулась и стала непригодной от смешения с соленой водой.
— «Игла» кое-как переварила, — задумчиво сказал Лайн. — А знаешь, на что похоже, Раннинг? На симбиоз двух принципиально разных разумных видов. Квоттербек тебе подробнее расскажет, я рассказчик никакой.
Остров продолжал жить, но кое-как. Сюда свозились химические отходы, и мало-помалу он превратился в свалку. Процветала только дворцовая система, и появились скоро и кураторы процесса — те самые «Короли» — и первые завсегдатаи и психи…
— Желания действительно исполняются, — сказала Зера-Эба. — В этом-то и проблема. Появляются живехонькими те, кто уже умирал, — и страшно даже представить, какая сила их здесь удерживает. В катакомбах прячутся какие-то мутанты, не похожие ни на что. Шляются по борделям вечно юные девки и вечно укачанные наркотиками уроды. Боги — сидят во Дворце и, наверное, сохранили еще золотые кастрюльки, а здесь какая-то живодерня круглосуточно. У всех есть желания… кто-то не может убивать, потому что слабый, кто-то искалечен, кто-то боится, но все они сидят здесь в надежде на шанс, даже если давно потерян или просрочен талон. Говорят, боги иногда помогают в достижении цели — самым упорным… Раннинг, чего бы ты хотел? Не стесняйся.
Я пожал плечами.
— Солнце. Пятую линию. Тайтэнда назад.
— Я серьезно спрашивала.
И тут я увидел Лайна. Он смотрел невидящими глазами прямо перед собой и руку держал на груди — там, где у него всегда клокотало и булькало.
Мне очень повезло, что он выбросил талон, вот что я думаю. Потому что я знал, чего он хочет сильнее, чем вернуть обратно наше Солнце.
Зера-Эба зевнула, прикрыв рот ладонью. Мне тоже хотелось спать — я мотался на ногах целые сутки.
— Ложитесь, — сказал Лайн. — Я посторожу.
Он снова смотрел просто и спокойно, кризис миновал. Я улегся за его спиной на какую-то доску, Эба пристроилась в уголке, вытянув забинтованную ногу, — я еще несколько минут смотрел на нее, завороженный непривычными для меня линиями тела — плавными, крепкими и округлыми, но потом она увидела и сделала страшные глаза. Я отвернулся и попытался придумать себе желание — все вертелось перед глазами, все скакало в хаотичном разноцветном движении, и я помню, что странно больно стало оттого, что я так ничего и не надумал.
Приснилось мне тогда, что я стал Квоттербеком. Не собой, а именно нашим Квоттербеком, и вместо позорного провала одержал блистательную победу над «Королями», правильно рассчитав время и закопав бочонки с кислотой на их пути — в узком проходе между ворот. Я даже слышал, как они приближаются — топ, топ, топ. И понимал, что должен проснуться, но не мог — не имел права покидать свой пост возле этих закопанных бочек.
А проснулся от сухого треска выстрелов, визгливого задыхающегося крика и цепких рук на моей шее. Вывернувшись, я подмял под себя брыкающееся тело, коленом прижал выступающий кадык и увидел — Зера-Эба стоит на коленях перед спящим Лайнменом.
— Лайн! — выкрикнул я. — Лайн!
Затылок у него был неподвижным, а рука ушла под колени Эбы неестественным углом, очень ломким и страшным.
Рядом лежала «Игла» — из прорези ее желудка шла черная с желтым отливом пена.
Эба поднялась с колен, и я увидел выцветающий камуфляж, оставляющий лицо Лайна бледным и беззащитным. Серые глаза угасали так же стремительно, выпуклый зрачок ослеп.
Три таких же слепых зрачка, черные с красной каймой, дымились на его шее и у сердца.
— Как? — глупо спросил я и ослабил захват.
— Домой! — тут же заорал Журов, набрав воздуха. — До-мо-о-ой! Я хочу домой!
Он забил руками, попадая мне по лицу и плечу. Яростные быстрые удары, словно укусы какого-то животного.
Зера-Эба снова опустилась на колени и закрыла от меня лицо Лайна — я понял, Аттам, я никогда его больше не увижу. Никогда больше не увижу, потому что Эба сидит на коленях и ласково гладит его неподвижный затылок.
Я нарезал из Журова лоскутов. У меня был только нож, но, когда я закончил, передо мной лежало то, что можно было слить в бочку через отверстие в пять сантиметров диаметром. И — клянусь — ничего бы не застряло.
Я не хочу пускаться в долгие объяснения и рассказывать подробности. Какие у смерти могут быть подробности? Все было как было. Его подвело доверие к «Игле», перекормленной этой дрянью, и полностью разряженная броня. И еще — старое ранение, из-за которого он снял шейную пластину. Она мешала ему дышать.
Лайн даже не попытался меня разбудить, когда увидел неуклюжий «Пыж», замерший в попытке спрятаться за пару кварталов от башен. Он был уверен, что справится сам.
Я так и не узнал, на кого охотился Журов — на меня или Лайна. Фото на талоне, который оказался в его нагрудном кармане, после разглядеть стало невозможно.
Журову помогли боги, сказала Зера-Эба и обняла меня. Я привалился к ней, окровавленный и страшный, и долго еще не мог прийти в себя. Тупая боль поселилась в груди — наверное, то же самое чувствовал Лайнмен изо дня в день.
— Его надо закопать, — сказал я, вспомнив памятные холмики на дворе Гордого.
— Похоронить, — поправила меня Эба.
Солнце снова поднималось, вкладывая свои лучи в щели крыши, словно монеты в копилку. Мы просидели ночь — неподвижно.
Она повернула голову и вдруг осторожно взяла меня ладонями — чуть ниже затылка и у шеи. Приблизила лицо — сосредоточенное и бледное. Сухими волокнистыми губами она прижалась к моим и закрыла глаза — в синей тени.