Я был идиотом — чего стоило задуматься о том, что именно это делает его особенно сильным?
Вообще, логика не мой конек.
Несколько дней мы выжидали, пока не затянется мой ожог. Разговаривали, отсыпались и двигали туда-сюда технику по притихшему опустевшему городу.
— Хотелось бы знать, что в действительности прикрывали этой мистификацией, — сказал однажды Квоттербек. — Чей-то личный зверинец? Истребление преступников в обход запрета на смертную казнь?
Я не знал — я воспринимал правила Кремани правилами странноватой и бессмысленной Игры.
Существуют же Игры и поглупее — например, тетрис.
Так что догадками мучился один Квоттербек, а я просто грелся своим маленьким теплом и подолгу просиживал над линиями мышления «Аттама», задавшись целью освоить эту строптивую систему. Квоттербек мне не препятствовал, но не особо помогал — только тогда, когда я заходил в тупик, он смотрел на путаницу зеленых нитей темными внимательными глазами и поправлял один или другой угол.
Занимался я тем, что безуспешно пытался достучаться до шлема, который лежал рядышком и, наверное, искренне недоумевал над методами моего общения с ним.
За три дня я только два раза наладил с ним прямую связь и сразу же терял ее, как только начинал радоваться.
— Это не для меня. — В конце концов я отложил «Аттам» в сторону.
— Брось, — сказал Квоттербек, разглядывающий темные улицы у открытого окна.
Потом вздохнул.
— Покажи.
Я растянул нити на пальцах и показал. Квоттербек повернул голову, пытаясь понять мою схему, потом обошел меня справа и снова посмотрел.
У меня руки задрожали от напряжения, и Квоттербек взялся пальцами за мои запястья, провел по ним, снимая тонкие зеленоватые связи.
Свернул и снова развернул — уже стройной идеальной схемой. Шлем рядом тут же включил огонек — подтверждение связи.
— Покажи еще раз.
— Сам, — ответил Квоттербек, но саму сетку повертел туда-сюда, демонстрируя. — Раннинг, ты или просто бегай, или бегай и думай. Думать умеешь? Это же мысли — примерно так все выглядит и в твоей голове. Представь.
Я представил свои мысли и чуть не свихнулся.
— Нет, в меня это не вложили. Бесполезно. Раннинг есть Раннинг.
Квоттербек тихонько фыркнул.
— На самом деле ты никто.
— Никто?
— Да. И стать можешь кем угодно.
Меня его слова сначала напугали, а потом… потом я почувствовал, что…
Этого не объяснить, но почему-то Солнце немного отодвинулось на второй план. Немного. Чуть-чуть. А на первом плане появился чистый лист, в который я просто не знал, что вписать.
Он понемногу начал рассказывать о своих прошлых Матчах — о полях, на которые я никогда уже не попаду, потому что после пяти сезонов поле считается закрытым. О том, что ждет меня на последней линии — томительное ожидание и пятьдесят пять секунд на пробежку заодно с Вихрем. Меньше минуты — на все, включая установку Солнца на ветке. Главное — держаться вместе с Вихрем, предупредил меня Квоттербек, иначе Солнце спалит подчистую и никакие термозащиты не помогут. Вырвешься вперед или опоздаешь — конец. Холодный Вихрь идет по большой окружности — это наш. Горячий — по меньшей, внутренней. Это вихрь Луны. И не дай Аттам тебе их перепутать, Раннинг…
— А было такое?
— Было, — помолчав, ответил Квоттербек. — На моей памяти раз шесть.
Довольно-таки мерзкое препятствие. Нет, понятно — охладительные системы, нагревающий элемент… Необходимость для таких приборов, как Солнце, Луна и их ветки. Но нам же там бегать приходилось.
— А когда я пройду линию?
— Закинешь Солнце, активируешь и смотри во все глаза — запоминай код, который оно тебе высветит. Там пять элементов — цифры, буквы, символы, знаки, подстрочники. В общей сложности задействовано шестнадцать языков и семь систем шифровки. Код будет идти три минуты ровно. Не пялься по сторонам, смотри на него. Проблем с запоминанием не будет — у тебя для этого отведено достаточно пустого места.
Потом выдвинется панель набора — первые шестнадцать символов откроют переход для одного, первые тридцать два — на двоих и так далее. Это для того, чтобы забрать всех уцелевших Игроков команды. Порядок таков — сначала Раннинг, потом Квоттербек, потом Тайтэнд и Лайнмен — замыкающим. Если Игрок отсутствует, пробиваешь шестнадцать нулей… Но это тебе не понадобится. Победа команды засчитывается по трем показателям — количеству набранных и проигранных очков… Тут мы в полных нулях из-за твоих нервов. Количество уцелевших Игроков — не знаю, сколько там у Луны осталось, — и время прохода пятой линии. Это время может покрыть все потери, так что все зависит от тебя.
Пока что мы явно проигрываем, если только Раннинг Луны не настрелял болельщиков с твое.
— А потом?
— Что — потом?
— После перехода?
— Отдых и следующий Матч. Если победили, то даже без заявки, просто закинут, где недобор.
Мне хотелось спросить — а когда же тогда мне становиться тем, кем я хочу?
Но Квоттербек вряд ли мне ответил бы, да я и не был уверен, что правильно его понял.
Когда он говорил о победе и методах и тонкостях прохода пятой линии, то воодушевлялся, быстро и четко выдавал информацию и казался очень увлеченным. Потом наступало время охлаждения — Квоттербек подолгу стоял у окна, скрестив руки на подоконнике.
Иногда он листал какую-то книжечку, которую я раньше никогда не видел.
На мое любопытство он покачал головой:
— Потом.
Эти его «потомы» — как же они меня дразнили!
Ночью мне пришла в голову мысль — скоро все закончится, нас разбросает по разным полям и не будет больше возможности увидеться.
С этой мыслью я пришел к Квоттербеку. Он спал, но чутко, и сразу же открыл глаза. Я молча сел рядом.
Он сначала не понял:
— Охрана?
Я отрицательно помотал головой и, наверное, как-то умудрился выдать себя, потому что Квоттербек сел рядом, плечом к моему плечу, и тоже замолчал. Меня как в лед затянуло, но кое-как согревала мысль, что фиолетового Раннинга он точно не забудет.
— Стоп, — сказал Андрей. — Сердце.
— Он не успеет все рассказать, — шепнула Анечка. — Пусть пропускает лирику. Надо начинать пятую линию, там самое главное.
— Пусть говорит, — сказал Фред, держа свою бороду ладонью. — Иначе анализ будет неполным.
— Анализ чего? Командно-иерархической психологии? Да откройте любой учебник за позапрошлый век.
Андрей посмотрел на свои экраны и принял решение.
— Раннинг, — сказал он, — нам нужно дослушать историю до конца и переключить тебя в сон. После сна сможешь дополнить все, что считаешь нужным.
— Я боюсь, причин его поступка нам тогда не понять, — поделился опасениями лингвист, но Андрей глазами указал ему на свои экраны, и тот умолк.
Квоттербек занялся расстановкой ежеутренне сбегавшей куда-то охраны, а я бродил по залам, бесцельно передвигая какие-то запыленные кувшины. Мы скоро должны были сняться с места, и я изнывал от безделья. Хотелось как можно быстрее оказаться на пятой линии, центром которой и была наша цель. Солнце, яростно накалившееся до предела, не особенно пугало. Главное — снова взять его на плечи и избавиться от давления Кремани. Кремань. Я остановился у окна и посмотрел на площадь с разбитой чашей пересохшего фонтана. В ней неплохо бы развести костер, усадить Тайта за приготовление супа, а Лайна — рядом, с «Иглой» на коленях… расстелить спальники и закрыть глаза, чтобы утром проснуться и двинуться вперед.
Эти мысли я подавил и вспомнил о Зере. Что она сейчас делает? Вытаскивает из подвалов барсучков-детей? Копает похоронные ямы?
Вспомнилось ее странное прощание.
Я вернулся в зал и заходил туда-сюда за спиной Квоттербека.
— Можно задать вопрос?
— Задавай.
На одном мониторе хорошо просматривалась площадь, на другом видно было только зернистую блеклую стену.
— Если Игроки… — Упоминать Эб я не решился, — делают вот так?
— Как?
Квоттербек обернулся.
Я скрестил указательные пальцы правой и левой руки.
— Только ртом. Это что значит?
— Если так делают Игроки, — ответил Квоттербек, — это значит, что тебе пора проснуться и намекнуть Служителям, чтобы не путали больше банки с реактивами.
— А почему…
— Раннинг, — оборвал меня Квоттербек. — Не лезь в это. Я не могу заниматься твоим воспитанием настолько разносторонне.
— Почему?
— Потом поймешь.
— Потом — оно не всегда бывает.
— Постарайся, чтобы у тебя было.
Я так расстарался, что, по-моему, даже палку перегнул.
— Андрей, сколько у меня времени?
— Немного, — ответил Андрей, глядя на экран. — Ткани оттаивают и… как бы тебе объяснить… Расползаются. Я держу температуру, но она все равно выше температуры длительной заморозки. Фаза сна может замедлить процесс.
— Пока не надо.
Наконец Квоттербек настроил «Королей» на охрану Дворца и отвлекся от кнопок.
— Не хотелось бы, чтобы переход кто-нибудь прервал.
Он привел меня в залу, которую я при обследовании здания упустил из внимания — дверь в нее была скрыта под нишей, затянутой тем же потертым бархатом. В зале оказались — во-первых, длинный стол, застеленный белоснежной скатертью и уставленный сияющей посудой, во-вторых, в нелепых позах застывшие в стульях трупы. Все они были тощими и какими-то неправильными — верхняя половина туловища в полтора раза длиннее нижней. Глаза затянуты лиловой пленкой, за воротниками на морщинистых шеях — длинные хвосты салфеток.
— Как ты их?
— Это не я, — отозвался Квоттербек, поднимая крышечку ближайшей кастрюльки. — Тронешь — развалятся в пыль. Этот Дворец — что-то вроде посольства с запрещенной для посещений территорией. Вот сюда никто и не лез, а «Короли» продолжали крутиться по своим алгоритмам и никаких нареканий не вызывали. Я просто сюда пришел и занял пустующее место. Пробуй.
В кастрюльке оказались горячие кусочки мяса в ароматном густом соусе. Я вспомнил рассказ Зеры, подумал и попробовал.