Есть хотелось зверски. Мой возраст то и дело напоминал о себе – я все еще рос и формировался и жрать мог больше остальных раза в три. Зера-Эба тоже завозилась. Я поставил ее на ноги, но оказалось, что стоять она может только на одной – вторая треснула вдоль, и непонятно было, что там с костью.
– Сухари? – переспросил желтенький старикашка за прилавком. – Только охотникам. Талончик пожалуйте.
– У меня нет его, – медленно сказал Лайн. – Выкинул.
У Эбы тоже не было.
Я порылся по карманам и молча протянул свои талоны.
– Три раза охотник. Давай три мешка.
Старичок, дробно хихикая, принялся за упаковку, а Лайн посмотрел на талоны и сказал:
– Раннинг.
– Ребята, – вяло сказала Эба, – не надо из-за этого… ссориться. Цена запредельная. Мало кто откажется, но это не значит…
Лайнмен ее не слушал. Он положил тяжелую руку на мое плечо и развернул к себе.
– Ты в порядке?
– Квоттербека бы еще, – ответил я. – Солнце за плечи. И тогда – да, в порядке…
Пыльную корку с сухарей я счистил ножом, и их стало вполовину меньше. В башне, облюбованной Лайном, под самой крышей, было тепло и сумрачно, а из щели видно было целый город и тот переулок, где меня остановил «Король», – как на ладони.
Комбинезон Эбы пришлось разрезать и наделать из него длинных, грязных, но вполне пригодных бинтов. Я перемотал ими ее белую шелковистую ногу в рыжих подтеках. Лайн посмотрел и молча поделился таблеткой из завалявшейся у него пачки антибиотиков.
– А что за запредельная цена? – спросил я у Эбы.
Она вздохнула, прикрыла глаза и начала рассказывать. По легенде, Кремань – остров богов, сотни лет стоявший на берегу бирюзового моря. Здесь жили те, кто заведовал снами и мечтами человеческими. Люди, преодолевая волны и непогоду, прибывали на берег и приносили богам кровавые жертвы, надеясь на благосклонность.
Те, чьи жертвы богам понравились, получали исполнение заветной мечты. В город же не осмеливался ступать ни один смертный – говорили, что вошедший падал замертво и отправлялся на кухни, где его разделывали и варили в золотых кастрюльках и пряных специях…
Эба прервалась и остервенело вцепилась зубами в сухарь. Появилось впечатление, что свари ей кого-нибудь в золотой кастрюльке – слопает не задумываясь. Смешная она была.
Время шло, люди становились взрослее и нашли рядом с островом, прямо под водой, целые залежи полезного и жизненно важного ресурса – черной липкой жижи.
Богам пришлось потесниться. Стало не до жертвоприношений – у белого города отхватывали кусок за куском, строили новые дома и склады, резервуары и канализации. В итоге опешившие боги оказались в одном-единственном здании, которое до сих пор называется Дворец, хотя выглядит, на ее, Эбин взгляд, довольно убого. Можно было бы и покрасить.
Боги заперлись там и придумали систему – превратив свое умение в ходовой товар. Выдавали желающим лицензию на исполнение желания, а взамен требовали крови – по старинке.
Люди пользовались, но как-то вяло – разбогатевшие на продаже своей черной грязи, они могли приобрести себе все, что пожелают.
Неприятности начались, когда осенним утром прогремело землетрясение – гигантские волны смыли добывающие вышки, навсегда изменилась топография дна и вся жижа выплеснулась и стала непригодной от смешения с соленой водой.
– «Игла» кое-как переварила, – задумчиво сказал Лайн. – А знаешь, на что похоже, Раннинг? На симбиоз двух принципиально разных разумных видов. Квоттербек тебе подробнее расскажет, я рассказчик никакой.
Остров продолжал жить, но кое-как. Сюда свозились химические отходы, и мало-помалу он превратился в свалку. Процветала только дворцовая система, и появились скоро и кураторы процесса – те самые «Короли» – и первые завсегдатаи и психи…
– Желания действительно исполняются, – сказала Зера-Эба. – В этом-то и проблема. Появляются живехонькими те, кто уже умирал, – и страшно даже представить, какая сила их здесь удерживает. В катакомбах прячутся какие-то мутанты, не похожие ни на что. Шляются по борделям вечно юные девки и вечно укачанные наркотиками уроды. Боги – сидят во Дворце и, наверное, сохранили еще золотые кастрюльки, а здесь какая-то живодерня круглосуточно. У всех есть желания… кто-то не может убивать, потому что слабый, кто-то искалечен, кто-то боится, но все они сидят здесь в надежде на шанс, даже если давно потерян или просрочен талон. Говорят, боги иногда помогают в достижении цели – самым упорным… Раннинг, чего бы ты хотел? Не стесняйся.
Я пожал плечами.
– Солнце. Пятую линию. Тайтэнда назад.
– Я серьезно спрашивала.
И тут я увидел Лайна. Он смотрел невидящими глазами прямо перед собой и руку держал на груди – там, где у него всегда клокотало и булькало.
Мне очень повезло, что он выбросил талон, вот что я думаю. Потому что я знал, чего он хочет сильнее, чем вернуть обратно наше Солнце.
Зера-Эба зевнула, прикрыв рот ладонью. Мне тоже хотелось спать – я мотался на ногах целые сутки.
– Ложитесь, – сказал Лайн. – Я посторожу.
Он снова смотрел просто и спокойно, кризис миновал. Я улегся за его спиной на какую-то доску, Эба пристроилась в уголке, вытянув забинтованную ногу, – я еще несколько минут смотрел на нее, завороженный непривычными для меня линиями тела – плавными, крепкими и округлыми, но потом она увидела и сделала страшные глаза. Я отвернулся и попытался придумать себе желание – все вертелось перед глазами, все скакало в хаотичном разноцветном движении, и я помню, что странно больно стало оттого, что я так ничего и не надумал.
Приснилось мне тогда, что я стал Квоттербеком. Не собой, а именно нашим Квоттербеком, и вместо позорного провала одержал блистательную победу над «Королями», правильно рассчитав время и закопав бочонки с кислотой на их пути – в узком проходе между ворот. Я даже слышал, как они приближаются – топ, топ, топ. И понимал, что должен проснуться, но не мог – не имел права покидать свой пост возле этих закопанных бочек.
А проснулся от сухого треска выстрелов, визгливого задыхающегося крика и цепких рук на моей шее. Вывернувшись, я подмял под себя брыкающееся тело, коленом прижал выступающий кадык и увидел – Зера-Эба стоит на коленях перед спящим Лайнменом.
– Лайн! – выкрикнул я. – Лайн!
Затылок у него был неподвижным, а рука ушла под колени Эбы неестественным углом, очень ломким и страшным.
Рядом лежала «Игла» – из прорези ее желудка шла черная с желтым отливом пена.
Эба поднялась с колен, и я увидел выцветающий камуфляж, оставляющий лицо Лайна бледным и беззащитным. Серые глаза угасали так же стремительно, выпуклый зрачок ослеп.
Три таких же слепых зрачка, черные с красной каймой, дымились на его шее и у сердца.
– Как? – глупо спросил я и ослабил захват.
– Домой! – тут же заорал Журов, набрав воздуха. – До-мо-о-ой! Я хочу домой!
Он забил руками, попадая мне по лицу и плечу. Яростные быстрые удары, словно укусы какого-то животного.
Зера-Эба снова опустилась на колени и закрыла от меня лицо Лайна – я понял, Аттам, я никогда его больше не увижу. Никогда больше не увижу, потому что Эба сидит на коленях и ласково гладит его неподвижный затылок.
Я нарезал из Журова лоскутов. У меня был только нож, но, когда я закончил, передо мной лежало то, что можно было слить в бочку через отверстие в пять сантиметров диаметром. И – клянусь – ничего бы не застряло.
Я не хочу пускаться в долгие объяснения и рассказывать подробности. Какие у смерти могут быть подробности? Все было как было. Его подвело доверие к «Игле», перекормленной этой дрянью, и полностью разряженная броня. И еще – старое ранение, из-за которого он снял шейную пластину. Она мешала ему дышать.
Лайн даже не попытался меня разбудить, когда увидел неуклюжий «Пыж», замерший в попытке спрятаться за пару кварталов от башен. Он был уверен, что справится сам.
Я так и не узнал, на кого охотился Журов – на меня или Лайна. Фото на талоне, который оказался в его нагрудном кармане, после разглядеть стало невозможно.
Журову помогли боги, сказала Зера-Эба и обняла меня. Я привалился к ней, окровавленный и страшный, и долго еще не мог прийти в себя. Тупая боль поселилась в груди – наверное, то же самое чувствовал Лайнмен изо дня в день.
– Его надо закопать, – сказал я, вспомнив памятные холмики на дворе Гордого.
– Похоронить, – поправила меня Эба.
Солнце снова поднималось, вкладывая свои лучи в щели крыши, словно монеты в копилку. Мы просидели ночь – неподвижно.
Она повернула голову и вдруг осторожно взяла меня ладонями – чуть ниже затылка и у шеи. Приблизила лицо – сосредоточенное и бледное. Сухими волокнистыми губами она прижалась к моим и закрыла глаза – в синей тени.
Сказала шепотом:
– Обязательно повзрослей. Заведи детей…
Мне тогда показалось, что именно за это Люке давали шоколад и бумажные пакетики с галетами. Слава Аттаму, у меня ничего похожего с собой не было, а то неизвестно, чем дело бы закончилось. Я отдал Зере талон, размокший и неразборчивый.
– Пригодится.
У нее ведь тоже, наверное, была мечта-желание.
Она молча взяла талон и похромала вниз по разбитой лестнице.
Я посмотрел сверху, как она уходит – медленно, кренясь на левый бок, высокая, сильная Эба с ежиком черных волос и вишневыми глазами.
Сверху было видно и «Пыж» – он приткнулся носом в замусоренный переулок. Это был транспорт, и на нем можно было отвезти Лайна куда-нибудь, где можно вырыть яму.
В лицо ему я старался не смотреть, а после и вовсе закутал его голову курткой, потому что глаза были открыты и в них было полно пустоты.
Бесполезную «Иглу» я припрятал под досками и черной просмоленной мешковиной.
Лайна, ставшего по весу таким же, как и Солнце, негибкого и уже холодного, я взвалил на плечи и попер вниз.
«Пыж» стоял молча, мрачно, словно знал, что случилось с его хозяином. Я повозился с люком и открыл. Внутри россыпью лежали черно-белые фото: какой-то домик в буковой аллее, какая-то Эба с криво пойманной фотографом улыбкой и бородатый пес с хвостом-бахромой.