Тогда я всего этого не осознавал, конечно. Просто знал, что после пятого сезона поле закроется.
Вихрь показался – лилово-белый, словно венами опутанный. Он шел медленно – я знал, что на той стороне так же ожидает своего, красно-черного, Раннинг команды Луны.
Ветка торчала впереди. Казалось – рукой до нее подать. Я думал о будущих Матчах, о том, что, наверное, мне хватит пары дней, чтобы снова прийти в форму и снова оказаться на первой линии перед новым Квоттербеком.
Вихрь шел – пенная его шапка подползала под наши ноги.
– Давай, Раннинг, – приглушенно сказал Квоттербек.
Я обернулся. Рыжий невыносимый Тайтэнд кивнул мне и сделал жест, по которому было ясно, насколько он низкого мнения о моих способностях. Глаза у него были прозрачные и темные.
Пенная шапка Вихря доползла наконец.
– Пошел! – крикнул Квоттербек, потому что ветер поднялся оглушительный.
Он дотянулся рукой до моего шлема и захлопнул пластину шилдкавера – я о ней совсем забыл. А в следующую секунду меня придавило такой тяжестью и болью, что… что я без проблем могу терпеть то, что происходит со мной сейчас.
Солнце навалилось сзади, влипло мне в позвоночник, в плечи, впечаталось, как следы в горячий асфальт. Если бы мне пришло в голову вдохнуть, легкие бы я выплюнул в состоянии жареного рыбьего пузыря. Я не дышал. Падал, распластанный всей этой хренью, и мечтал не промахнуться.
Не промахнулся – Квоттербек спихнул меня очень удачно, не в эпицентр, откуда не выберешься, а с краю, где температура и направление ветра работали на меня, а не против.
И тогда я понял, что значит быть Раннингом.
Мои пятьдесят пять килограмм веса, мой маленький рост и все, над чем постоянно издевался Тайт, – все это превратилось в идеальное подспорье – Вихрь облегчил груз Солнца, охладил его до переносимой температуры, а меня заставил почти распластаться над землей – и бежать так, как я никогда не бегал.
Вот я, Раннингбек команды Солнца. Я – кровный родственник скорости и выносливости. Я – гордость команды, второй по значимости Игрок и имею самую высокую мотивацию к победе.
Я могу развивать скорость, превышающую скорость биотических машин, я могу взять старт из любого положения, я неутомим и способен менять траекторию передвижения под любым углом, не теряя при этом ни одной лишней секунды.
Я – Раннинг.
Я до сих пор ощущаю напряжение в ногах, когда вспоминаю тот забег, напряжение и боль в мышцах. Это называется – фантомные боли?
Наушник щелкнул, и я услышал:
– Молодец, Раннинг.
Неужели все?
Я уткнулся в металлическую станину Ветки. Наверх вела лестница, а напротив, держась за такую же лестницу руками, стоял Раннинг Луны – согнувшись. Его шатало, но он упорно цеплялся за лестницу – отдыхал, выделив себе две или три секунды. Вокруг него бился черно-красный горячий Вихрь.
Мне отдыхать было некогда – рывком я вскинулся на первую ступень и полез вверх, поддерживаемый ослабевающим холодным ветром. Площадка, ребристая и узкая, задрожала под ногами.
Солнце я сбросил с плеч в предназначенное для него гнездо, и оно крепко схватилось в пазах, со щелчком и сытым гудением. На противоположной стороне площадки я увидел Луну, тоже свалившуюся в гнездо, а над ней – обмороженного Раннинга, с которого кожа слетала синими лохмотьями вместе с лоскутами обмундирования.
«Не пялься по сторонам».
Солнце выбросило подсвеченную линию, по которой сплошным потоком потекли знаки, цифры, символы… Я держался за Солнце обеими руками, чтобы не упасть, и запоминал…
– Как запоминал? – не выдержал лингвист. – Повторял про себя или сравнивал с какими-то образами?
Раннинг покусал губы, но все-таки ответил:
– Как маршрут. Как если бы мне пришлось бегать по ним – по всем этим символам, буквам и знакам.
– Бесполезно… – спустя минуту общего молчания сказал лингвист и со злостью дернул рукой. – Хотите расшифровать? Лезьте в колбу, уважаемые! Становитесь Раннингами! И никак иначе…
– Подожди, – перебил его Андрей. – Раннинг… почему ты не хочешь отдавать нам код?
Некоторое время Раннинг молчал, глядя сквозь потемневшую от крови жидкость.
– Потому что я оставил там Квоттербека, – наконец твердо ответил он. – Я не открыл ему транспортировочный переход.
– Он тебе что-то сказал?
– Я видел его сверху, с Ветки. Этого было достаточно.
– Прошло двести семьдесят лет! – взвыл лингвист, хватаясь за голову. – Он не мог столько прожить, его сейчас там нет, а код… он нужен, там же тетракл, как ты не понимаешь…
– Я понимаю, – неожиданно мягко сказал Раннинг. – А вы нет.
Он закрыл глаза и умолк.
– Предлагаю остановить расследование, – произнесла Анечка. – Андрей.
Лингвист с грохотом сворачивался. Его лицо покрылось красными пятнами. Фред стоял неподвижно, поблескивая стеклами модных прямоугольных очков. Анечка подошла к колбе и сказала свое коронное:
– Бедный… Все закончилось. Все. Потерпи еще немного.
Раннинг слабо шевельнулся. Дрогнули губы, складываясь в короткую улыбку, от которой на щеках появились неглубокие ямочки.
На экране еще билось живое сердце, но Андрей без колебаний потянулся к нужным кнопкам. Колба вздрогнула и медленно затянулась черной пленкой, превратившись в саркофаг. То, что сделает с телом Раннинга ликвидационная жидкость, не хотел видеть никто.
Наступила тишина, оборудование гасло.
– Все? – спросила Анечка, заглядывая через плечо Андрея.
– Да.
– Сливай колбу… и пойдемте ужинать, наконец!
Глава 7
Категория «А-12» заперла команду ученых в научном комплексе. Пока шло расследование и принимались решения, что делать с полученной информацией и как ее скрывать, выйти из комплекса было невозможно.
Ужинать пришлось в маленькой столовой, которой обычно никто не пользовался во избежание приема вредной синтетической пищи.
Конвейеры подали тарелочки с мясом, похожим на хлеб, и хлебом, похожим на картон. Прибыли красные стаканчики сока из искусственной вишни, запредельно сладкой.
Двери столовой предусмотрительно заперли. Зажегся неяркий свет, холодно рассыпавшись на поверхности пустующих столиков.
Анечка убежала с докладами, и без нее в представлении Андрея наука как-то пошатнулась. Вишни, например… почему такие сладкие?
Анечка бы объяснила: потому что, Андрей, у них командно-иерархические отношения…
– Все это было триста лет назад, – вяло сказал Фред, ковыряя вилкой кусок волокнистого мяса. – Естественная эволюция исследовательского процесса без ошибок не проходит.
– Финансирование было минимальным, – напомнил лингвист, дергая кадыком. – Психология другая.
– Все идет по дуге улучшения, – подхватил Фред. – Сначала их связывали по двое и приучали к потерям методом… гм… искусственным. Потом – снижали эмоциональность, убирали амплитуды смены настроения. Теперь – сам знаешь.
– Психологам запись отдадим, – пообещал лингвист. – Пусть соотнесут его мотивацию с ценностями стандарта модели. Если не совпадет – поднимем записи с Комиссии, на которую его гоняли. Вдруг там какой умник ляпнул ему, что он человек и право имеет? Всякое бывает.
– Велициевы сонмы! – печально воскликнул Фред. – Что же вы такое?.. Нутром чую – физика. Моя стихия. Взломать бы нам эту кубышку наконец… Неужели нет других способов?
– Нет, – покачал головой Андрей. – Это то же самое, что сломать рельсу о колено. Слишком примитивная система.
Некоторое время все молчали и усиленно жевали.
Фред отложил вилку, обмахнул бороду салфеточкой и сказал проникновенно:
– Андрей, будешь продолжать в том же духе, я с тобой рядом не стоял и ничего не слышал. С Основным Правилом знаком, что там несет доктор Новиков – не понимаю. И вообще, проверьте его на профпригодность. Нервы, знаете ли.
Андрей поднял на него глаза. Фред смотрел на него благодушно и очень дружелюбно. Лингвист скреб вилкой по тарелке и делал вид, что ни при чем.
Пять лет в одной команде, подумал Андрей. Пять лет.
– Зря вы так надрываетесь, – сказал он наконец и брезгливо отставил стакан с жирными алыми вишнями. – Я врач, а не археолог… Копаться в старье – не моя профессия. Должен же просто был кто-то его держать.
– А, – понимающе улыбнулся Фред и закивал. – Должен, должен.
На выходе из столовой Андрея поймал за руку взволнованный и бледный Костюченко.
– Ну? – с волнением спросил он. – Нам материалы передадут? Андрей! Хочешь, я твою фамилию в диссертацию впишу? Так и начну – «при неоценимом вкладе доктора А. Новикова мной было установлено…»
Ночевать пришлось в маленькой комнатке, напоминавшей каюту космического корабля. Андрей раньше много летал и хорошо помнил и узкие пластиковые полочки-кровати, и выдвижные столики. Летал – по мелочи. Охотился на зеленых белок в Караббии, собирал образцы какой-то слизи на Са.
Объективно – занимался ерундой, но вечно гнался за важностью происходящего. Гордился набитыми белками, с замиранием сердца ждал результатов анализов мерзкой слизи, надеясь, что открыта новая форма вирусного сообщества.
По настрелянным белкам он оказался во второй сотне охотников, а слизь обнаружила следы недюжинного интеллекта и удрала с корабля, так и не соизволив оказаться вирусным сообществом.
Институт биоинженерии – лучшее место для желающих совершить невероятное, но и здесь отличиться не удалось. Андрей месяц за месяцем наблюдал многочисленных Тайтэндов и Лайнменов, у которых сроду ничего не болело, а любая рана закрывалась самостоятельно через пятнадцать минут после повреждения.
Пил кофе с Анечкой, приглашал на свидания и как-то ненавязчиво перебрался в категорию ее запасных любовников – без особого интереса и трепета, просто было приятно.
Курил с Фредом в запрещенных для курения местах, следил за составами реактивов.
Пять лет болтался без дела, субъективно если.
И вот выпало же расследование, думал Андрей, и так и сяк мучая несчастную беленькую подушечку, не желавшую стать мягкой. Выпал шанс, случай… И что?