Суодолбы, медленно ступая под тяжестью огромного бревна, буркнул в ответ что-то невразумительное.
– Заткни пасть и поворачивайся, отродье скота! – визгливо завопила старуха. – Хозяину не понравится, если к его приезду на столе не будет дымиться блюдо с харчами!
– От твоей стряпни он точно добрее не станет! – процедил Суодолбы, бросая бревно на землю.
Старуха зло ощерилась и смачно плюнула ему под ноги:
– Вот тебе, сучий потрох, ужин! Подавись! Другого сегодня все равно не дождешься!
– Это повкуснее будет, чем твое жаркое, матушка Джэсинкэй, – склонил голову Суодолбы, подхватывая под руку старуху. Та глухо забранилась. Суодолбы поймал испуганный взгляд Алтааны и прошептал: – Твоего сына ждет то же, что и меня…
Когда старуха, ведомая Суодолбы, скрылась в юрте, Алтаана выпрямилась и огляделась. Степное море мерно колыхалось в косых лучах солнца. Унылый пейзаж Алтаане, похоже, предстояло наблюдать до конца своих дней. А как хорошо было гулять в мягких тенях леса и любоваться голубой гладью озера! Глядеть на родное, теплое солнце! Как там мать и сестра? Ищет ли ее Табата?
Сбежать бы. Но куда ей идти? Дороги домой Алтаана не знала.
Если Суодолбы прав и есть было нельзя, то ей и не вернуться больше. Единственный выход – смерть. Быть может, на свадебном пиру удастся завладеть ножом Кудустая… Мгновение, лишь одно мгновение, и она получит свободу.
День и ночь. И еще день. Вот все, что ей оставалось. Невелико богатство. А жить вопреки всему хотелось. День и ночь. И еще день. Продержись еще немного, дай возможность тому, кто тебя ищет – если хоть кто-то ищет, а в это верилось все слабее, – успеть.
Алтаана отложила законченную работу и поднялась. Сделала несколько робких шагов и вгляделась вдаль.
По степи разнесся дробный перестук копыт. Кудустай возвращался с добычей.
Алтаана отступила к стене юрты, зажав в руках готовый халадаай. Вышел из хлева Суодолбы, даже Джэсинкэй, придерживаясь за косяк и подслеповато щурясь, выглянула из юрты. Посмотреть действительно было на что: Буор Кудустай с торжествующем гиканьем въезжал во двор, подгоняя свою добычу. Черный как смоль бык, потрясая золотыми рогами, с ревом бежал впереди абааса. Могучие копыта быка выбивали дробь. Кудустай придержал коня и дернул веревку. Бык недовольно всхрапнул, мотнул головой, но веревка, врезавшаяся в черную шерсть, держала крепко. Зверь остановился, сверкнув налитыми кровью глазами.
– Знатная зверюга! – торжествовал Кудустай. – Чуть не затоптал меня, пока я его загонял!
Кинув поводья подоспевшему Суодолбы, абаас спрыгнул с коня и обернулся к Алтаане:
– Такому свадебному подарку позавидует даже невеста из рода айыы!
Алтаана потупила взгляд. Кудустай ждал восхищения, но слова застряли у нее в горле.
Молчать было опасно: в гневе Кудустай страшен. До сих пор на невесту абаас руку не поднимал, но судя по тому, как часто он раздавал затрещины сестре и Суодолбы, в недалеком будущем Алтаану ждало то же.
Охотничий азарт еще пьянил Кудустая. Не дождавшись от невесты ни ответа, ни восторженного взгляда, он шагнул к быку и ухватил его за золотой рог. Животное попыталось освободиться из железной хватки абааса. Кудустай рассмеялся:
– Не совладать тебе, бычара, с Кудустаем! Твоя шкура станет отличным покрывалом на брачном ложе, а рога украсят мой шлем! Щенок, – абаас обернулся к Суодолбы, – загоняй зверя в хотон да коня расседлай! Что сестра?
– Сидит взаперти, – прошамкала старуха, – бранится. От еды отказалась.
– Ну-ну, – хмыкнул Кудустай. – Пусть поголодает. Одного зверя загнал, настала пора ставить силки для второго! Собак не кормить сегодня! Суодолбы, как закончишь, тащи колокольцы!
Кудустай стянул рукавицы, швырнув их на землю, и потер ладони друг о друга.
Дождавшись, пока Суодолбы уведет коня и быка в стойло, а Джэсинкэй скроется в юрте по своим бабьим хлопотам, он поманил Алтаану. Ослушаться она не посмела. Аккуратно забрав у нее халадаай, абаас довольно оглядел вышивку.
– Мастерица! – шершавые пальцы Кудустая сжали ее подбородок. Абаас заставил Алтаану поднять голову и заглянул ей в глаза. – Боишься меня? Ничего, стерпится – слюбится. Уж не знаю, что за дурак позарился на Чолбооду, та еще уродина, – фыркнул он, – но и тебя я спрячу на эту ночь.
Руки Кудустая скользнули вниз по стану Алтааны. Она зажмурилась, сжала губы, боясь вскрикнуть. Вдруг стало холодно, а затем – спокойно.
Силуэт Алтааны, звенящей струной вытянувшейся перед могучим абаасом, замерцал – и вдруг растворился. Между широких ладоней Кудустая покоился золотистый клубок света.
– Вот и для старухи Джэсинкэй сыскалась работа…
Позвякивая зажатой в пальцах связкой колокольцев, в дверь хлева протиснулся широкоплечий полуабаас.
– Нашел? Повесь на верхние балки всех входов в юрту. У Джэсинкэй возьмешь мясо с душком, раздразнишь им собак, только смотри, чтобы им ни кусочка не досталось! Потом можешь, так и быть, съесть, – благодушно бросил через плечо Кудустай. – Чолбоода на твоем попечении сегодня.
Бережно спрятав в ладонях клубок света, Кудустай скрылся в юрте.
Проводив взглядом хозяина, Суодолбы оглядел двор. Давешняя ворона восседала на прежнем месте, деловито чистила перья. Суодолбы по привычке поскреб грудь, хмыкнул задумчиво и отправился выполнять распоряжения Кудустая.
Глава седьмая
Ночь давно опустилась на степь, почесывая свое черное брюхо о макушку одинокой юрты, когда тишина, царившая в жилище, сменилась раскатистым храпом. Самоуверен был Кудустай: дал сну сморить себя. Его храпу вторил сиплый присвист крючковатого носа дремавшей у входа в хотон Джэсинкэй. Затих и златорогий бык в узком стойле, приняв свою участь.
В небольшом окошке мелькнул силуэт. Блеснуло узкое лезвие, прорезало натянутый на раму бычий пузырь, скользнуло медленно по кругу, и через образовавшийся лаз в хотон пробралась черная тень. Вор, невысокий и тощий, замер у стены, прислушался напряженно. Похоже, тихий треск разрезаемого пузыря никого не потревожил. Только во дворе, довольно пофыркивая, пиршествовали куском конины псы, но раскатистый храп Кудустая заглушал их возню.
Кутурук огляделся: никого. В одном из стойл, понуро опустив голову, стоял золоторогий бык, а из другого, вытянув морду, выглядывала старенькая низкорослая лошадка. Пегого коня Кудустая здесь не было: его держали в более просторном хлеве. В крайнем левом стойле, закрытом тяжелым засовом, прятался вход в землянку, служившую темницей сначала Алтаане, а теперь Чолбооде. Там, за дверью, таился полуабаас, но и он, похоже, спал.
Кутурук прокрался к печальной старой лошадке и успокоительно погладил ее по тощему крупу. Сверкнул нож – удивление застыло в стекленеющих глазах кобылы. Аккуратно уложив тушу на пол, он ловко вспорол ей брюхо и вырезал кишку. Почуяв кровь, испуганно переступил с ноги на ногу златорогий бык в соседнем стойле. Храп абааса оборвался, однако через несколько мгновений снова раскатился по юрте.
Вор вытер нож о штанину и пробрался к проходу в юрту. В слабом свете тлеющих в камельке углей блеснул медью подвешенный в дверях колокольчик. Про это знаем, слышали! Тонкие пальцы Кутурука схватили торчащий из медного конуса язычок и отцепили его, лишив колокольчик голоса.
Вор обошел сопящую Джэсинкэй.
Что тут у нас? На ороне у самого камелька храпел Кудустай. Широкую грудь его сковывал обшитый железными пластинами доспех-куйах. Правая рука абааса лежала на рукояти меча. У камелька грудой была свалена щепа, а над углями на крюке висела пузатая чаша.
Кутурук заглянул в нее. Масло! Хитер абаас Кудустай, да вор хитрее. Прижавшись губами к краю чаши, он выпил масло до последней капли. Снял с пояса небольшую флягу и наполнил опустевший сосуд водой.
Хитро улыбнувшись, возвратился к ложу Джэсинкэй. Где же она прячет сокровище Кудустая? Ведь говорил же абаас там, во дворе, что это для нее работа. А что, если обман? Ловушка? Кутурук встряхнул головой, отгоняя нелепую мысль, и пристальнее оглядел старуху. Руки пусты. Заглянул под орон – ничего. Да и слишком уж было бы просто… Вор нахмурился.
Джэсинкэй, чмокнув морщинистыми губами, глухо булькнула. В уголке приоткрытого рта блеснула слюна. Неужели опять?! Словно жители Нижнего мира не знают других способов сохранить добычу?
Стараясь не потревожить старуху, Кутурук вылил на лежащую в изножье орона одежду Джэсинкэй содержимое кобыльей кишки. По юрте растеклась вонь. Брезгливо поморщившись, собрал в горсть немного густой жижи и осторожно влил в рот старухи. Джэсинкэй кхэкнула и сплюнула на пол неприятную массу. А вместе с ним и теплый клубочек света! Стремительно нагнувшись, Кутурук схватил кут Алтааны. В тот же миг блеклые глаза Джэсинкэй распахнулись. Ее скрипучий крик огласил юрту.
– Попался! – взревел Кудустай. Левой рукой абаас с размаху ударил по чаше, висящей над камельком, – и юрту окутала тьма.
Неистово ругаясь, Кудустай рубил направо и налево все, что попадалось под руку. Ловушка захлопнулась, но – пустая. Кутурук сбежал, да еще и прихватил с собой Алтаану.
Черная тень, мелькнувшая в дверях за миг до того, как угли, облитые невесть как оказавшейся в чаше водой, с шипением погасли – вот и все, что успел заметить проснувшийся абаас. И почти мгновенно: топи-топ-топ-топ – грянул удаляющийся стук копыт. Догнать! Догнать и растоптать в пыль!
– Чего ты возишься, разжигай огонь! – взревел Кудустай, плашмя хлестнув старуху по спине.
– Я не могу натянуть штаны, они все измазаны! – жалко прошамкала Джэсинкэй.
– Штаны?! Какие штаны! Огонь можно развести и с голыми ляхами! Они уже давно никого не прельщают! – меч со свистом пронесся над головой старухи и врубился в стену, окатив Джэсинкэй щепой. – Забудь о сестре, сучий потрох, уже не украдут! Седлай немедленно коня!
– Уже! – отозвался топтавшийся в проходе Суодолбы.
Кудустай, еще раз рубанув клинком по косяку, прорычал:
– Как эта сволочь попала в дом?