Видящая больше других. Знающая больше других. Стоящая между мирами. Удаганка. Тимир смотрел на Тураах и словно впервые видел: маленькая, почти игрушечная рядом с ним, такая потерянная среди тьмы. Теребит в пальцах какой-то шнурок, сверкает беспокойно черными глазами. Вспомнилась та страшная ночь: твердо глядит сотканная из тьмы девочка-удаганка на охотников, что пришли не то прогнать ее, не то убить, стоит одна-одинешенька.
Вспомнилось – и защемило, заныло от тоски сердце. Захотелось оградить ту маленькую девочку от всех бед, что есть на свете. Да так сильно, что потянулся Тимир, обнял хрупкие плечи.
И – удивительно – Тураах промолчала. Прикрыла глаза, спряталась в объятиях кузнеца. Клубочком свернулась, позволив себе хоть немного побыть беззащитной.
Рыжеватые отсветы от костра, едва касаясь скул, ложились на ее лицо, оттого глаза Тураах становились еще темнее, гуще. А ведь она красива! Иначе, не так, как Алтаана. И не холодной прелестью Туярымы. Сразу не заметишь, а приглядишься – и застынешь.
Тимир смотрел, впитывал, стараясь понять. Кружились белые пушинки, оседая на черных косах и тут же исчезая, обращаясь в мелкие капельки воды.
Он смотрел на Тураах, а она – на медленно вьющиеся в ночном воздухе белые мошки. И так спокойно, так уютно было в мире, сжавшемся до едва теплящегося костра и двух обнявшихся в его свете, что казалось: миг растянется до вечности, и это будет самая желанная вечность.
– Снег, – очнувшись, сказала Тураах. – Снег пошел.
Глава пятая
Алтаана проснулась перед самым рассветом. Села на постели. Какая тишина! И свет, проникающий в окошко, удивительно мягкий.
За ночь в мире что-то изменилось.
Тихо-тихо, чтобы не потревожить мать и сестру, Алтаана оделась и выскользнула из дома.
Белое. Все вокруг белое. Тонким покрывалом принаряжены крыши выстывших за ночь юрт, а в воздухе кружат пушистые снежинки. Алтаана ловит их на ладонь, и они превращаются в капли воды.
Первый снег. Дыхание зимы преображает мир. Зима еще не обосновалась в этих краях, она только подкрадывается. Взойдет солнце, его лучи снимут белое покрывало с земли. Но уже скоро. Скоро охотники пойдут по следам оленя-Табаты.
Алтаана перебирает в уме то, что слышала от Тураах и охотников. Каждая встреча с оленем едва не оборачивалась бедой.
Что же стало с тобой, Табата? И не закончится ли погоня гибелью кого-то из преследователей?
Ойуун никогда бы не причинил зла тем, за кого взял на себя ответственность. Слишком остро он переживал несчастья, что случились тогда, пять зим назад.
Если кто-то погибнет, не видать счастья ни ей, ни Табате. И покоя не видать.
Может ли Алтаана помочь?
Она не удаганка, ей неведомы пути шаманов. И на охоте от нее никакой пользы. Но в это тихое утро Алтаане кажется, что она может помочь.
Проверить пояс: все ли на месте, – и скорее к уутээну!
Остановиться у кромки леса, поклониться богачу Байанаю и помчаться по знакомой тропинке мимо припорошенных снегом деревьев. Вот и камень, принарядившийся белой шапочкой.
Дверь надежно закрыта. Табата не ждет ее здесь. Но Алтаана знает, что есть другой ход, хоть никогда им не пользовалась. На крышу уутээна она почти взлетает. Находит прикрытый корягой лаз и ныряет внутрь.
Здесь непривычно пусто. Не трещит огонь в камельке, сиротливо стоят две плошки, пустует орон – место объятий и долгих разговоров. Алтаана вздыхает, остро ощущая одиночество.
Встряхнись! Не время тосковать!
С трудом отодвинув камень, служащий засовом, Алтаана впускает в уутээн морозный воздух.
У камелька осталась связка дров. Опустившись на колени перед очагом, она снимает с пояса огниво. Березовые поленья сухие, пламя занимается легко. Хороший знак: Уот иччитэ откликается, готовый помочь.
Дождавшись, когда огонь весело затрещит, Алтаана раскладывает перед собой все необходимое: плошку с маслом, что хранилось в уутээне, острые ножницы.
– Всем богатый Баай Байанай, хозяин лесных чертогов, я не прошу об охотничьей удаче и богатой добыче, но прошу о защите! – Алтаана ставит плошку на камелек. Масло медленно топится, золотясь по краям.
– Мне не нужны крепкие луки и разящие стрелы. – Край чаши склоняется, и масло с шипением льется в огонь. – Я не могу пообещать тебе щедрую долю с добычи, но отдаю тебе самое большое свое богатство – то, чем наградили меня светлые айыы.
Алтаана берет ножницы.
«Щелк!» – первая прядка, срезанная у самого виска, падает на колени. «Щелк! Щелк!» – осенними листьями опадают рыжие локоны.
– Прими мой дар, Баай Байанай! Огради охотников и удаган Тураах от страшной силы зачарованного Табаты. И его, обращенного в оленя, защити: да не сразит его случайно пущенная стрела. Прошу тебя! – Алтаана собирает осыпавшуюся медь с колен и бросает в пламя. – Все отдаю тебе, лишь семь локонов оставлю. Спряду из них тетиву для лука. Станет лук, украшенный моим волосом, оберегом им всем: и Табате, и охотникам, и Тураах.
Плетут ловкие пальцы нить-тетиву, упругую, крепкую. Шепчет Алтаана свою просьбу, а по щекам катятся слезы.
Что волосы? Волосы отрастут. Лишь бы не было больше смертей.
– Что? – ведро выскользнуло из рук Туярымы и с грохотом упало на землю. – Что ты наделала?
Не обращая внимания на разлившуюся воду и замоченный подол, Туярыма кинулась к Алтаане.
Если бы не знакомые янтарные глаза да серьги в ушах, не узнала бы сестру Туярыма, приняла бы за тощего паренька. Она потянулась, провела ладонью по рыжим прядям Алтааны, скользнула по щеке, очертив пальцами линию еще более заострившихся скул.
– Что же ты наделала… Зачем?
– Так надо, Туярыма. Так надо.
Под теплыми лучами солнца расползалось белоснежное покрывало, в прорехах зияла пропитанная влагой земля, но ветер был холодный. Его порывы трепали короткие, неровно обрезанные волосы Алтааны.
В левой руке она сжимала блестящую медную тетиву.
– Плетение хорошее, но твое предложение – глупость.
Слова даются тяжело, еще тяжелее смотреть на Алтаану, обкорнавшую свои прекрасные волосы зря, но Бэргэн привык быть честным и с собой, и с окружающими.
– Тетива должна быть тугой, прочной. Обычно на лук натягивают жилы, волос не выдержит нагрузки. От такого оружия не будет толка.
– Подожди, Бэргэн, – вступилась Тураах. – Идея Алтааны не так плоха. Вспомни, что стало с Эрханом, во что превратился лук Сэргэха? Мы не на обычную охоту собираемся. Как оберег такой лук может сработать.
Бэргэн переводил взгляд с одной девушки на другую. Мысль была дикой, но что он знает о подобных вещах?
– Оберег, говорите… Ну что ж, может, и сработает, – он задумчиво перебрал в пальцах нить из волос Алтааны, попробовал растянуть. – На большой лук такую не натянешь, но есть у меня детский, на него можно попробовать.
Тураах улыбнулась, вспомнив этот небольшой лук и то, с какой гордостью Табата однажды предъявил его подруге. Как давно это было! И кажется, что вовсе не с ними… Они играли в тэлэрик, но Табата промахнулся и потерял стрелу в зарослях.
Между нахмуренных бровей Тураах пролегла тревожная складка.
Тогда-то все и началось. В поисках стрелы они вышли на прогалину, мрачную, с выжженным деревом посередине. Таким же черным, как земля на месте столкновения охотников с оленем Табатой!
– Тураах? – вопросительно произнес Бэргэн, с недоумением глядя на застывшую удаганку.
– Да, да… Пусть будет детский лук, – отозвалась Тураах. – Только нужно, чтобы Алтаана сама натянула тетиву. Сделаете, Бэргэн? А мне… мне нужно подумать…
Что там случилось, у этого дерева? Воспоминания ускользали. Удаганка чуяла: она нащупала нечто важное.
Алтаана шла легко, расправив плечи, словно не слыша пересудов за спиной. Из-под меховой оторочки шапки неровной канвой выбивались короткие рыжие прядки.
– Зачем? – процедил сквозь зубы Суодолбы, глядя на удаляющуюся Алтаану. Надменные шепотки стайки девушек да поджатые губы старух резали сердце полуабааса ножом.
– Зачем? – эхом откликнулся стоящий рядом Тимир. – Не понимаешь? Алтаана отдала свои косы в дар Байанаю, чтобы защитить возлюбленного. Табата-ойуун заплутал в тайге и в себе самом, застрял в шкуре оленя и не может вернуться.
– Да слышал уже! – рыкнул Суодолбы, выходя из себя. – Тураах и Бэргэн собираются на поиски, разве этого не достаточно?! Зачем же уродовать себя?!
– А ты правда считаешь, что Алтаана стала уродлива, обрезав волосы?
– Не в этом дело! – отмахнулся полуабаас, отбрасывая в сторону клещи.
Да что они все понимают! Даже Тимир: что может понимать тот, кто так быстро забыл ее, сдался! Это ли любовь?!
Алтаана пожертвовала двумя чудесными косами ради спасения любимого, говорите… Да что же это за жених такой, что ни защитить ее не способен, ни спасти из лап похитителя-Кудустая! Еще и ойуун! Такой, видать, сильный, что теперь хрупкая Алтаана должна его выручать из беды!
Вот если бы Суодолбы принадлежало сердце Алтааны… Да он глотку бы перегрыз любому, кто на нее косо посмотрит!
Если бы ему принадлежало сердце Алтааны…
Бежал из одной неволи, а попал в другую. Лучше бы не появляться ей в его жизни! Суодолбы в сердцах бахнул кулаком по стене кузни.
– Ой! – он развернулся всем телом на испуганный вскрик и утонул в янтарных глазах. На миг ему показалось, что перед ним Алтаана. Только потом полуабаас заметил, что волосы у девушки черные, а кожа светлее.
– Ты Туярыма, да? – припомнил полуабаас. – Сестра Алтааны? Прости, я не хотел напугать.
Она смотрела на него и молчала. Взгляд Туярымы был странным: в нем мешались страх и любопытство. Не дождавшись ответа, Суодолбы неловко посторонился и пробормотал:
– Если ты к Тимиру, то он во дворе, там…
Все еще не спуская глаз с полуабааса, она кивнула и пошла совсем не в ту сторону, куда махнул Суодолбы.
Полуабаас прислонился лбом к стене.
Нужно успокоиться. Здесь его приняли, Тимир дал ему работу – это лучше, чем жизнь в услужении у Кудустая. Да и жизнь ли то была?