А Алтаана… любит другого, этого неведомого ойууна. Все, что остается беглому полуабаасу, – смотреть на нее со стороны. Это не мало, правда?
Не будь Суодолбы так погружен в свои мысли, он бы заметил, что Туярыма несколько раз обернулась. И вряд ли хоть одна живая душа во всем улусе смогла бы припомнить у холодной сестры Алтааны такой живой взгляд.
На фоне белоснежного покрова земли черная фигура вырисовывалась до рези в глазах четко. Маленькая, тонкая, но вовсе не хрупкая. Она стояла у самой воды, устремив взгляд вдаль, к снеговым шапкам гор. За ее спиной вздувалась на ветру черная ткань кафтана, вились две плети черных кос.
Вот-вот махнет ввысь, перечеркнув блеклое осеннее небо взмахом вороньих крыл.
Поймав себя на том, что бессовестно любуется удаганкой, Тимир усмехнулся. С другой стороны, если тянет, как на привязи, чего бы не подойти?
Он зашагал, не выбирая пути, прямо к черной фигуре у озера. Снег мягко похрустывал под ногами. А ведь уже почти по щиколотку!
– Волнуешься, Тураах? – она не повернулась, лишь кивнула, приветствуя Тимира.
– Никак не могу привести мысли в порядок. Зима подступила так быстро… Бэргэн заканчивает приготовления. Завтра мы выступаем, а у меня ни одного ответа… Только вопросов все больше.
– Послушай, – положив руки на худенькие плечи, Тимир развернул ее к себе. Глаза в глаза, только так она поверит. – Ты сильная, Тураах. Ты прошла почти насквозь Нижний мир, выручила Алтаану из лап абааса, вернула ее в деревню. Что бы ни ждало впереди, ты справишься.
Волны с тихим шелестом наползают на берег, лижут ледяную кромку. Блеклое, выцветшее небо высится, молчит, глядя на двух людей на берегу.
Тимир смотрит на Тураах: бледное лицо в обрамлении черных волос, тревожно подрагивающие крылья носа, острый подбородок, тонкие губы. Блестят глаза под соболиными бровями.
Будь что будет!
Тимир тянется вперед. Его губы, обветренные, шершавые, находят ее губы, и мир ускользает из-под ног, остаются только две разверзшиеся бездны глаз и всепоглощающая нежность.
Глава шестая
– Пойдем втроем: я, Сэргэх и ты. Двинемся от черного пятна, – Бэргэн едва заметно передернул плечами, – на север. Там прошлые зимы проходили оленьи тропы.
Как он посмел? И как она могла поддаться?
Тураах злилась. И сама не знала, на кого больше: на себя или на Тимира?
На губах все еще горел поцелуй, она то и дело порывалась провести по ним пальцами, но одергивала себя.
– Собак я выбрал самых опытных: след возьмут, оленя поднимут и на нас выгонят. Кстати, и твоя новая знакомая с нами – Эрэллэх, белая с черной подпалиной. Раз уж вы сошлись, поручу ее тебе.
Досада, доходящая почти до бешенства, не давала сосредоточиться.
На миг забылась, поддалась, позволила себе быть слабой, и что из этого вышло? Посеял ли этот нечаянный поцелуй у Тимира ложную надежду?
– Тураах?
В самой себе не взрастила ли она вновь напрасное желание любить и быть любимой? Нет! Из этого ничего не выйдет. Не может ничего выйти! Коль ступила на тропу шаманов, не отпустит она тебя. Уж кто-кто, а кузнец должен понимать: семейное счастье не для удаганки.
– Тураах, ты слушаешь?!
– Что? – Тураах удивленно посмотрела на настороженного Бэргэна, возвращаясь в здесь и сейчас. – Да, да… пойдем на север… Серобокая вместе с воронами уже отправилась вперед. Найдет след раньше – мы узнаем.
– Хорошо, – кивнул охотник, оборачиваясь к подошедшему Сэргэху. – Выступаем на рассвете.
Натруженные ноги гудели, и Тураах старалась ступать след в след за идущим впереди Бэргэном. Снег еще не был глубоким, но так было легче. Позади посапывал молчаливый Сэргэх.
Первый переход шли бодро, по хорошо знакомым местам. Собаки, истосковавшиеся в поселении, радостно трусили впереди. Каждый раз, когда лес оглашался их задорным лаем, сердце Тураах екало: взяли след! Но им попались лишь соболь да поднятый с лежки заяц. Охотники оживились, радуясь дичи. У черной прогалины, оставленной Табатой-оленем, разговоры смолкли. Казалось, лесная жизнь здесь остановилась, не слышно было даже ветра. Собаки скулили, шерсть у них на загривках встала дыбом. Тураах гладила пятнистый бок Эрэллэх, шепча ласковое; удаганке тоже было здесь не по себе.
Внимательно осмотрев место вокруг выжженной земли, Бэргэн покачал головой. Никаких следов.
Отсюда забрали на север. Оставив за спиной мертвую отметину, путники облегченно выдохнули, но теперь шли молча, настороженно вслушиваясь. Напрасно, никаких следов оленя им так и не удалось найти.
Ночь провели в охотничьем домике – уутээне, немного большем, чем тот, который был некогда детским укрытием Табаты и Тураах. Бэргэн бодрился, рассуждая о том, что охота – дело не быстрое, но Тураах так устала, что не особо вслушивалась в его речи. Радовало только то, что усталость отодвинула все мысли о Тимире: ворошить чувства просто не было сил.
Следующий переход был не таким удачным. Поднялся ледяной ветер, принесший мелкий, колючий снег, такой сильный, что ничего нельзя было разглядеть на два шага вперед. Какие уж тут следы, самому бы не потеряться! В конце концов Бэргэн, упорно шагавший вперед, сдался, махнул рукой – привал! Облегчения остановка не принесла; мокрые, измученные, кое-как они развели костер и расселись у него, безуспешно пытаясь согреться среди белой мглы.
Дальнейшие дни слились в сплошное шагание по рыхлому снегу. Белизна слепила глаза. Тураах цеплялась взглядом за широкоплечую спину Бэргэна и шла, шла, шла. Мгновения растягивались до бесконечности, казалось, переходу просто не будет конца. Короткие привалы и ночевки не приносили отдохновения.
Вконец измотавшись, на очередной остановке Тураах достала хомус. Верный спутник, подарок Тимира. Удаганка улыбнулась. Стянула рукавицу, зажала в ладони инструмент, согревая металл. Сегодня не для шаманства – для души.
Тронула язычок зажатого в губах хомуса – и по тайге разнесся его дрожащий голос. Навострили уши лежащие у дерева собаки, прервали тихую беседу Бэргэн и Сэргэх.
Звук переливался, становился то глубже, то тише. Тураах прикрыла глаза, отдалась мелодии. Пусть сгинет усталость, останется только полет!
Вороний грай обрушился на нее внезапно, перекрывая гортанный голос хомуса. Тураах распахнула глаза – и под ней понеслись макушки деревьев.
Взмахнув черными крыльями, ворона нырнула в чащу. Замелькали мохнатые ветви елей, и воздушный поток вынес ее на каменистый склон сопки. Описав полукруг, ворона пронзительно крикнула: «Смотри!»
Снежное покрывало прорезала вереница свежих следов, уходящих на север. Зоркий глаз вороны уловил между заснеженных еловых лап движение. Высоко поднимая длинные ноги, сквозь тайгу брел увенчанный короной рогов олень.
– Табата! – крик вырвался из уст удаганки, и ее выбросило из видения. Тураах стояла у костра, до боли сжимая в пальцах хомус. Тревожно подвывали поднявшиеся со своих мест собаки.
– Вороны нашли его, – прошептала удаганка напряженно смотревшим на нее охотникам.
Изнуряющего однообразия переходов Тураах, балансирующая на грани своего сознания и сознания Серобокой, больше не замечала. Ноги двигались сами собой, а перед глазами расстилался заснеженный лес, прорезанный следом оленя-Табаты. Иногда удавалось разглядеть и рогатую голову зверя, но Серобокая старалась держаться в отдалении.
Трижды в день охотники делали короткую остановку, чтобы дать отдых себе и собакам. Тогда удаганка приходила в себя и подробно рассказывала Бэргэну о том, что видела глазами вороны: олень забрел далеко, и преследователям нужно было не только догнать Табату, но и подобраться к нему незамеченными, с подветренной стороны.
Бэргэн выслушивал Тураах, что-то прикидывал в уме и вскоре поднимал свою небольшую команду в путь, держась немного западнее того направления, в котором двигался зверь.
Через два дневных перехода они вышли на каменистый склон сопки. С высоты открывался вид на заснеженный лес, пересеченный на северо-востоке ледяной змеей реки.
– Вчера он шел на закат, почти достиг излучины реки, – сказала Тураах, устало опустившись на один из валунов. – Но затем что-то заставило его повернуть назад, на юг, но не на нас, а западнее. Глазами вороны я вижу верхушку этой сопки по правую руку от следа.
– Значит, движется в нашу сторону, – Бэргэн задумчиво оглядел расстилающийся под сопкой простор, затем почему-то повернулся на восток, вгляделся в небо. – Посмотри-ка туда, Сэргэх. Что ты видишь?
– Синеет на горизонте, и ветер оттуда. К утру небо заволочет.
– Да, похоже, будет снегопад. Нам это на руку, – он усмехнулся и хлопнул Сэргэха по плечу. – Шуруй-ка за дровами, встанем здесь.
Обернувшись к Тураах, Бэргэн пояснил:
– Время к вечеру, далеко олень не уйдет, а завтра… Если ветер не изменится, погода установится самая лучшая для охоты. Подождем. Нам тоже неплохо было бы набраться сил.
Гладкое покрывало неба нависло низко-низко. Казалось, не поддерживай его острые макушки елей, то упало бы небо вниз, сползло бы с плеч Тураах накидкой.
Оно и упадет – рухнет снегопадом. Вот только накопит бремя до того, что сил не станет держать. Синь вспухнет, и прорвется нарыв густым снежным зарядом.
Лес затаился, ждет.
И Тураах ждет. Крутит беспокойно хомус в пальцах, вслушивается в вязкую тишину.
– Он совсем близко, – шепчет появившийся из ниоткуда Бэргэн, – замер, в такую погоду олени глохнут. Иди прямо, на ту раздвоенную верхушку ели. Мы зайдем с боков, прикроем.
– Где собаки?
– C Cэргэхом, на привязи. Пустим их, если не удастся подойти скрадом.
Удаганка кивает, снимает висящий на плече лук с медной тетивой и успевает окликнуть почти скрывшегося Бэргэна:
– Возьми лук Алтааны. Мне он без надобности, я сумею себя защитить.
– У меня есть оружие, – откликается он, но все же принимает маленький лук из рук Тураах.
Медленно, стараясь не шуметь, удаганка шагает вперед, прямая, как стрела. Низкое небо давит на плечи.