К началу XVIII в. квартал Ёсивара стал домом для нескольких тысяч служительниц «развлекательной» сферы услуг. Почти две тысячи из них работали официально зарегистрированными проститутками. Родители из бедствовавших семей нередко продавали в бордели своих дочерей в возрасте от 7 до 12 лет. Если девочкам везло, они становились ученицами куртизанок высшего ранга. Завершив обучение и повзрослев физически, они сами становилась куртизанками. Как правило, бордели заключали с ними долгосрочный контракт на 5–10 лет. Но огромные долги зачастую удерживали женщин в публичном доме всю жизнь.
Единственным законным способом покинуть Ёсивару досрочно был чей-нибудь выкуп. Богатый покровитель выплачивал борделю остаток контракта со своей фавориткой – и дальше содержал её сам в качестве жены или наложницы.
Впрочем, если «бизнес» у женщины шёл успешно, она могла выкупить себя и сама. Хотя такое, увы, происходило не часто. Многие проститутки умирали до окончания срока договора от венерических болезней или неудачных абортов. Многие отрабатывали контракт до конца, а потом выходили замуж за клиента, находили другие занятия (в том числе, другие формы проституции) или возвращались в свои семьи. Авансовые платежи, полученные их родителями при заключении контракта, могли откладываться для будущей оплаты её приданого, поскольку браки с бывшими проститутками вовсе не считались зазорными.
Как и в подобных кварталах других больших городов, в Ёсиваре не было строгого разделения на социальные классы. Простолюдина с деньгами обслуживали так же, как и самурая. Хотя мораль Бусидо не одобряла посещение борделей вояками, те заглядывали туда постоянно. Единственное, что от них требовалось – оставить своё оружие у ворот.
Уже к середине XVIII в. квартал Ёсивара стал процветающим коммерческим районом. По традиции, проститутки должны были носить только простые синие одежды, но это правило соблюдалось редко. Как гейши, так и куртизанки носили красочные кимоно из шёлка, стильные дорогие аксессуары, замысловатые украшения для волос – и фактически выступали законодателями мод для всей остальной Японии. А поскольку мода в городе постоянно менялась, спрос на купцов, ткачей, портных и прочих ремесленников рос как на дрожжах.
Увеселительный бизнес Ёсивары кормил представителей самых разных профессий: уличных комедиантов, танцоров, актёров Кабуки, чайных девушек, художников, профессиональных куртизанок и образованных гейш, не говоря уже о преподавательницах искусств, которые обучали гейш. В отличие от «жрицы любви», образцовая гейша (芸者, «человек искусства») занималась исключительно организацией и культурным оформлением светских раутов и приёмов; интимные же контакты с клиентами для нее были запрещены.
В итоге кварталы, подобные Ёсиваре, породили в городской среде целые волны развития самых различных искусств, включая гравюры укиё-э и знаменитый театр Кабуки, основателем которого, как ни удивительно, также является женщина.
Театр кабуки как вызов самурайской морали
В том же 1603 г., когда к власти приходит сёгунат Токугава, никому не известная дочь кузнеца, храмовая танцовщица Окуни приезжает в Киото и начинает исполнять ритуальные буддийские танцы на шумных улицах древней столицы. Её красота и грация приносят ей громкую славу, толпы поклонников и покровительство феодальных князей. Выступления труппы Окуни становятся всё более светскими. Игра на народных инструментах, традиционные танцы, народные баллады, стихотворные импровизации, пантомима, комические куплеты на злобу дня – всё это объединяется в самостоятельное шоу под названием «театр Кабуки» (歌舞伎, «искусство пения и танца»), в котором выступают молодые танцовщицы. Театр активно гастролирует, выступает в О́саке и Э́до (нынешнем Токио). Новый вид искусства быстро распространятся по разным провинциям, вызывая множество подражаний. Сама Окуни в 1604 г. строит собственную театральную площадку на территории синтоистского храма Кита́но. В её репертуаре появляются в том числе и мужские роли.
Но несмотря на оглушительный успех нового театра, самурайская власть относилась к нему настороженно. Хотя Окуни-сан снискала покровительство самого Хидэя́су, сына великого сёгуна Токуга́вы, и стала дамой высшего света, репутация созданного ею театра воспринималась в высшем свете неоднозначно. Многие актрисы и актёры, выходцы из низших, презираемых сословий, вели слишком свободный, фривольный образ жизни, за что постоянно обвинялись городскими моралистами в безнравственности и распутстве. Популярность Кабуки в Эдо приводила к тому, что самураи до безумия влюблялись в танцовщиц и устраивали дуэльные поединки, дабы завоевать их симпатии.
Решив, что вольный стиль жизни и независимое поведение актрис пагубно влияет на общественную нравственность, правительство Токугавы издало целый ряд декретов, запрещающих появление женщин на сцене. Так, указ 1608 г. допускал выступления Кабуки только на городских окраинах, где его «тлетворное влияние» сказывалось бы на обществе меньше всего. Несколько придворных дам, которые завели романы с красивыми актёрами Кабуки, были отправлены в изгнание. А в 1626 г. на представлении в пригороде Эдо театр оказался настолько переполнен, что публика передралась, беспорядки выплеснулись на улицу, и шоу было с огромным скандалом остановлено.
Подобные случаи происходили всё чаще – пока, наконец, в 1629 г. указом третий сёгун Иэми́цу не издал особый указ, запрещавший любые представления с участием женщин. Театр О́нна-Кабу́ки (женский театр Кабуки) был уничтожен. Его место занял Вакасю́-Кабуки (мужской театр), в котором любые роли играли только мальчики и молодые люди. Так профессия «оннага́та» – мужчин, исполняющих женские роли – стала совершенно необходимой и сохранилась до наших дней.
В целом, судьба театра Кабуки – прекрасный пример того, как военизированное, «мачистское» общество упорно и целенаправленно выдавливало японских женщин из светской жизни.
Вообще, роль, которую сыграл в истории Японии клан Токуѓава, до сих пор вызывает множество споров. Да, первый Великий Сёгун Токуга́ва Иэя́су (1543–1616 гг.) объединил разрозненную страну и прекратил междоусобные войны. Но тут же под страхом смертной казни запретил иностранцам въезжать в страну, а японцам выезжать за ее пределы! И Япония на целых два века превратилась в «консервную банку» – замкнутый мир почти без каких-либо входа и выхода. В результате политики самоизоляции (鎖国 сако́ку, букв. «государство в цепях») страна оказалась за железным занавесом: практически все средние века она не вела почти никакой торговли и никак не общалась с другими странами (редкое исключение – Китай и Голландия).
Железной рукой Великого Сёгуна император был фактически отстранен от власти, а всё общество жёстко разделилось на четыре сословия: самураев, крестьян, ремесленников и купцов. Выше этих сословий были только представители власти – придворные вельможи и священнослужители, а ниже – бесправные парии. Больше всего прав над окружающими получали охранники власти – воины-самураи. Все остальные сословия оставались фактически бесправны, а крестьяне в деревнях, в отличие от городских мастеровых и купцов, ещё и бедны. И в каждом из этих сословий самыми бессильными, безголосыми и безликими неизменно оставались женщины.
Разумеется, жёны феодалов-даймё, самураев и зажиточных купцов могли позволить себе не заниматься домашним хозяйством, тогда как жёны крестьян проводили за тяжелой физической работой всю жизнь. Но как над теми, так и над другими с рожденья до смерти нависали постулаты конфуцианской морали, которая обязывала их всегда и всюду подчиняться отцу, мужу или сыну.
Игра сугороку – зеркало женской доли
В эпоху сёгунов Токугава, с окончанием междоусобных войн, в Японии начали активно развиваться внутренняя торговля и ремёсла. Поистине филигранных высот достигла техника деревянной гравюры – ксилографии укиё-э, благодаря которой мы сегодня можем почти «воочию» отслеживать жизнь позднего японского средневековья – как в пейзажной графике, так и в портретах, что мы ещё проследим в отдельных главах чуть ниже.
Но помимо «чистого искусства», был у деревянных гравюр еще один уникальный способ применения, благодаря которому мы можем очень детально познакомиться с основными линиями судеб японских женщин XVII–XIX в. Поскольку техникой «укиё-э» оформляли сверхпопулярную для того времени настольную игру под названием «сугоро́ку».
Сугороку (雙六) – это игра в кости с передвижными фишками (нечто среднее между лото и «Монополией»). Саму игру изобрели в Китае в эпоху Троецарствия, а в Японию её первые образцы доставили по Шёлковому пути ещё в VII веке. Однако именно с развитием ксилографии (читай: тиражирования) эта игра получила всенародное признание и популярность уже в средние века.
Игральная доска для сугороку внешне напоминает поле, поделенное на множество прямоугольных частей с различными изображениями. Каждая часть поля – своеобразный шаг на пути к конечной цели. Игроки движутся по этому полю согласно числам, выпавшим на костях.
Уже к концу XVII в. в игре наметилось несколько жанров: путешествие (игроку предлагалось посетить на игральной доске знаменитые места Японии), театральный, исторический и другие. Но отдельной популярностью до сих пор пользуются игры, посвященные жизни японских женщин.
Одну из первых японских сугороку для женщин разработал знаменитый философ конфуцианства Кайба́ра Эккэ́н (1630–1714 гг.). Поскольку уровень образования японских дам оставался крайне скудным, главные истины, которые играющим следовало усвоить в такой игре – так называемые «три покорности женщины»: обязанность повиноваться своему отцу в девичестве, мужу в браке и сыну – на старости лет.
Одной из самых «эстетских» женских сугороку стала игра «Цвет целомудрия нашей страны: мудрые и верные жены». Разработал её легендарный художник и мастер ксилографии Кэйса́й Эйсэ́н (1790–1848 гг.) по мотивам судеб выдающихся женщин Японии, в том числе и знаменитой писательницы и придворной дамы Мураса́ки Сикибу́. Игральную доску он украсил изображениями известных женщин в разных жизненных ситуациях. По замыслу создателя игры, героини японской истории должны были привить дамам, играющим в сугороку, воспитанность и благочестие.