Но, пожалуй, одной из самых показательных в нашем контексте можно назвать игру «Женская дорога в жизни», которую уже в начале XIX в. разработал знаменитый график и книжный иллюстратор Утага́ва Куниса́да (он же – Тоёкуни III, 1786–1865 гг.). В ней доска делится на 28 частей, 27 из которых представляют из себя погрудные женские портреты.
В ней расписаны практически все основные социальные роли женщины позднего японского Средневековья, среди которых в стартовой части игры можно увидеть маленькую девочку, затем – юную кокетку, невесту, старшую и младшую жену (или наложницу) мужчины-аристократа, потом – ворчливую жену средних лет, свекровь, а уже в финале – престарелую женщину.
Однако процесс игры мог увести играющую даму и другой дорожкой – например, к карьере прислужницы. Градация женщин-слуг здесь представлена следующим образом: няня, служанка, экономка, служанка благородных кровей, прислуживающая даймё или сёгуну. Не обделялись вниманием и жительницы веселых кварталов. У таких женщин также имелась своя иерархия: любовница, куртизанка высшего ранга, хозяйка борделя, прислужница куртизанки и уличная (нелегальная) проститутка. По самой этой градации видно, сколь ветвист был путь японской куртизанки. С возрастом из преуспевающей «жрицы любви» она легко могла превратиться в дешевую уличную проститутку и влачить очень жалкое существование.
Была в той игре и третья группа женских ролей – профессиональная. Здесь играющая могла стать учительницей частной начальной школы, иглотерапевтом, повивальной бабкой, продавщицей крахмала, официанткой в чайной, швеей, артисткой или слепой уличной певицей. Следуя тому, как выпадут кости, наложница могла перейти в разряд куртизанки высшего ранга, стать женой аристократа, актрисой и престарелой дамой. Молодая девушка могла стать невестой, наложницей, остаться одинокой либо выйти замуж за аристократа. Служанка могла перейти в разряд няни, прислуги в знатной семье, экономки, уличной проститутки и даже выйти замуж за аристократа. Швея имела перспективу стать уличной проституткой, продавщицей крахмала, хозяйкой борделя, свекровью и ворчливой женой. Учительница легко превращалась в терапевта, служанку в доме знатных людей, хозяйку борделя, одинокую незамужнюю женщину или невесту.
Куда менее перспективной была судьба прислужницы куртизанки – она могла стать слепой уличной певицей, проституткой низшего ранга, служанкой, ворчливой женой или экономкой. Еще обреченней представлялась судьба уличной проститутки – та могла стать только слепой уличной певицей, повивальной бабкой, няней, продавщицей крахмала или ворчливой женой. Что же до куртизанки высшего ранга, ее также могли ждать разочарования – она легко переходила в состояние уличной проститутки, наложницы, но могла выйти замуж за аристократа. Впрочем, жены аристократов также не были застрахованы от превратностей судьбы: они могли стать уличными проститутками, свекровями, торговками крахмалом, учительницами, незамужними женщинами и престарелыми дамами.
Но так или иначе – именно «престарелой дамой» необходимо было стать, чтобы выиграть. Положение «дамы на покое» действительно являлось высшим для женщины любого сословия. В преклонном возрасте женщина становилась авторитетным членом семьи, лишалась своих семейных обязанностей и находилась на обеспечении у главы семьи – своего сына или зятя. В конце такой жизни женщина становилась по-настоящему свободной, имела собственные денежные средства и могла распоряжаться своей судьбой.
И лишь у одной из всех перечисленных социальных ролей не было выхода. Это роль слепой уличной певицы. Попав на клетку с портретом этой женщины, игроку приходилось начинать игру сначала, да при этом ещё и заплатить за лечение.
Таким образом, круг ролей у женщины эпохи Токугава был крайне ограничен, а судьба её непредсказуема. Начав жизнь молодой девушкой, она легко могла попасть в веселый квартал (куда ее могли продать за долги родители), сделать там блестящую карьеру куртизанки и достигнуть высшего ранга. Далее, при выдающихся данных, она могла выйти замуж за аристократа, богатого и искренне влюбленного, или же, благодаря сноровке и уму, превратиться в хозяйку борделя. Но так же легко, не найдя богатого жениха, который заплатил бы за нее выкуп, она могла стать никому не нужной старухой или уличной проституткой и сменить шикарные наряды на лохмотья. На подобного рода «жриц любви» сёгунат устраивал регулярные облавы, поскольку такая деятельность считалась нелегальной, в отличие от труда зарегистрированных куртизанок. Пойманных на уличной проституции избивали палками или плетьми, и это наказание нередко заканчивалось смертью.
Относительно стабильным выглядело положение женщин-профессионалок, занятых в сфере обслуживания. Служанками часто становились уже в детстве. Нередко девочку отдавали служить в богатую семью в надежде, что она понравится хозяину, тот возьмет ее в жены, и тогда ее будущее будет обеспечено.
Даже если до женитьбы не доходило, она продолжала работать и имела возможность карьерного роста. В эпоху Токугава работа прислуги оплачивалась и осуществлялась по кратко- или долгосрочному контракту. Две трети женщин-прислуг имели долгосрочные контракты, что помогало им «держаться на плаву» большую часть жизни.
Но почти все вышеперечисленные профессии были уделом жительниц городов. Куда более рутинно и уныло протекала жизнь в деревнях. Сельской женщине было суждено выйти замуж, помогать во всём мужу и слушаться свекрови, которая перекладывала все свои обязанности на невестку. Ей оставалось только ждать, когда женится её старший сын, чтобы самой наконец насладиться «легкой» жизнью свекрови. В целом же сельская женщина находилась в положении существа второго сорта, не сказать – домашнего скота. В некоторых провинциях (например, Симаба́ра) феодалы использовали жен и дочерей крестьян, не плативших налоги, в качестве заложниц. Их либо возвращали домой за выкуп, либо, если у семьи денег не было, сживали со свету.
Куклы-девочки кокэси: два лица «японской матрёшки»
Но если сугороку можно считать своеобразным зеркалом жизни городских женщин, – то жительниц японских сёл и деревень весьма ярко символизируют знаменитые японские куклы-кокэ́си.
Кокэ́си (яп. 小芥子) – расписная деревянная кукла-девочка без рук и ног, разработанная в начале периода Э́до (XVII–XIX вв.); по некоторым версиям – прототип русской матрешки.
В разное время эти куколки выражали разные вещи, а история происхождения у них так же многолика, как и образ женщины в японской истории.
У нас этих кукол частенько называют «прототипом русской матрёшки», хотя никакими фактами это не подтверждается. Да, существует версия, довольно бездоказательная, о том, что ещё в конце XIX в. наши православные монахи посещали Японию с миссионерской целью – и якобы тогда приметили куколок кокэси и начали мастерить их на свой лад. Но ни в переписках наших аристократов, привозивших кокэси в Россию ещё в XIX в., ни в мемуарах первых мастеров русских матрёшек никакой особой «преемственной связи» с японскими куклами не прослеживается. Да и самого принципа «вставной куклы», как в матрёшках, у кокэси никогда не было, а внешне они и вовсе не похожи. В целом, кроме того, что заготовки для них обоих изготавливают на фрезерном станке, кокэси с матрёшками ничего особенного не связывает.
Идея кокэси берёт своё начало, скорее всего, от да́румы – традиционной индийской, а позже и китайской фигурки буддийского Бодхидхармы.
В самой Японии бытует две версии просихождения кокэси.
Первая, красивая и популярная, – это история XVII в. о жене сёгуна, приехавшей на горячие источники в районе Тохо́ку. Эта дама долго мечтала о ребёнке, но никак не могла зачать. А после посещения знаменитых лечебных вод наконец забеременела и родила прекрасную девочку. И уже это радостное событие увековечили местные мастера, создав кокэси как традиционный девичий оберег.
Эта история – а скорее, даже приукрашенная легенда – широко используется туроператорами, зазывающими клиентов со всего света на знаменитые онсэ́ны – курорты с горячими источниками, причём давно уже не только в Тохоку. Как небольшие фигурки, так и огромные, подобные памятникам, статуи кокэси украшают в таких местах отдыха всё и вся. Клиентам и покупателям сувениров просто-таки внушается мысль о том, что кокэси – это символ женского здоровья, чудесного рождения, благоволения Небес, удачи и так далее.
Однако у серьёзных исследователей куда больше доверия вызывает другое, очень мрачное объяснение происхождения этих кукол. Дело в том, что в средние века очень многие крестьянские семьи нередко избавлялись от новорожденных, которых не могли прокормить. И после умерщвления собственных детей они выставляли в домах символические фигурки несчастных младенцев в качестве поминальных кукол (отсюда – одно из написаний слова «кокэси» в значении «забытое дитя»). Мальчики в таких семьях ценились выше, поэтому гораздо чаще избавлялись именно от девочек. Возможно, этим и объясняется, что традиция кокэси именно как девичьей куклы закрепилась и осталась до наших дней. А участие куколок-кокэси в различных фольклорных историях – «страшилках»-кайданах и японских фильмах ужасов – только подчёркивает, что с куколками кокэси, и уж тем более с девочками в японской истории далеко не всё было так уж радостно и волшебно.
Но, как говорится в любом языке, – «сколь веревочка ни вейся…»
Верёвочка безнадёжной женской доли в Японии «начала заканчиваться» с падением сёгуната.
Военно-феодальная машина, пять веков подряд заправлявшая страной, наглухо закрытой от внешнего мира, рухнула в 1868 г. – с так называемой «бескровной» революцией Мэйдзи.
Хотя, конечно, совсем уж «бескровной» её назвать было нельзя. Примерно два года императорские войска воевали против остатков армии сёгунов, вытесняя их всё дальше на север и добивая по окраинам страны разрозненные мятежи. Но в итоге сёгунат пал, императора вернули на трон – и заставили на новой, демократической конституции поклясться, что он будет следить за страной «только во благо нации».