Дальше, в период Хэйан, начали печатать уже буддийские трактаты. Таким образом, через книги фиксировалась уже не только история, но и религиозные знания. Понятно, что чтобы объединить людей, надо выдумать для них красивую сказку, в которую они верят, дать какую-то надежду.
А уже искусство – поначалу пейзажную графику и батально-исторические сцены – начали печатать ближе к XI–XII в. К этому времени ксилогравюра стала красочней, выразительней, технически изощрённей, масштабней. К этому времени произведения искусства стали наносить не только на бумагу в свитках, но и на интерьерные ширмы-сёдзи.
Очень много шедевров «ускользающих миров» Средневековья дошло до нас именно на таких ширмах. Традиционный японский дом устроен как разборно-сборная конструкция, по принципу «коробочка в коробочке». Если летом жарко, убираешь стенки внешней коробочки, ставишь вместо неё ширмы, а сам живёшь в коробочке внутренней, обдуваемый ветерком. В зависимости от сезона ты можешь менять пространство в своём доме как тебе захочется. Все стены двигаются, интерьер может меняться как угодно.
И потому большие пейзажи, исторические панорамы, а то и портретные гравюры стали всё чаще выполняться в формате раздвижных створок-сёдзи. Когда эти створки полностью закрыты – перед тобой возникает отдельное произведение искусства. В таком виде до нас и дошли многие шедевры средневековой гравюры, для которых в музеях, древних замках или выставочных павильонах создают специальные залы, имитирующие японские комнаты с татами и деревянными потолками.
И уже в эпоху Токугава, в более мирный период, с дальнейшим развитием технологий и человеческой мысли в принципе, на подобных картинах начинают появляться надписи, рассказывающие ту или иную историю.
Именно эта тенденция – тексты, поясняющие картинку (а вовсе не наоборот!) – и переросла в такой недопонятый на Западе жанр, как манга (漫画), буквально – «развлекательные картинки».
«Да что они, идиоты что ли, всё комиксы разглядывают?» – то и дело восклицают мои «старообрядческие» друзья-знакомые, даже не зная, откуда у этого явления уши растут. Я же вижу во всём этом только позитив.
Да, мы привыкли, что в книгах главное – текст. Но почему это должно быть только так, а не наоборот – никто ответить не может.
И тогда я показываю своим сомневающимся, к примеру, мангу «Преступление и наказание» 2017 г. Вот вам старуха-процентщица. Вот вам Раскольников. Обычно все очень оживляются – и надолго зависают в медитации.
Или ещё пример: что делать, если вашему балбесу-старшекласснику надо быстро объяснить, что такое «Капитал» Маркса? Вот вам, пожалуйста: бедствующий крестьянин, которому некуда идти, потому что у него поле отобрали. Вот работяга, которого на улицу выкинули. Что надо делать? Маркс говорит вот так. А ты что думаешь? Ну, и так далее. Десять минут – и ваш соскучившийся было балбес уже сам с горящими глазами начнёт задавать вопросы, а то и переживать за бесправный рабочий класс. Проглотил? А вот тебе и «Коммунистический манифест». Вот Маркс в Париже выступил, вот такое сказал. И всё! Раз глазами пробежался – и всё понятно, беги сдавать свой ЕГЭ, чего зря время терять?
Вот так – визуально прежде всего! – японцы усваивают и запоминают очень многие вещи. Лично я по специальной манге выучил правила дорожного движения, когда сдавал в Японии на водительские права. Там всем такие «мануалы» дают, не только иностранцам. Смотри на прорисованные ситуации – и принимай решение, крестик-нолик, раз-два… Всё понятно? Да. Телом запомнил? Да. Но я-то ладно, я знал японский, а рядом со мной пакистанец какой-то сдавал, который вообще японского не учил никогда. И ничего, сдал как миленький. Нарисовано же: туда едь так, а здесь поворачивай эдак…
То есть манга – это, прежде всего, во многих ситуациях очень удобно. Понятно, что через примитивную мангу ни катарсиса, ни особого сострадания, ни больших эмоций не испытаешь. Но ведь манги, как и книги, бывают очень разного уровня. Взгляните, что делает из искусства манги великий «оскароносец» Хая́о Миядза́ки, от чьих «полётов во сне и наяву» и рыдает, и смеётся весь мир! Да сам «великий и ужасный» Тарантино вырос на мангах Тэдзуки Осаму, каждая из картинок которого – эмоционально-философская головоломка, над которой можно зависать часами… Кто скажет, что это «всего лишь» развлечение для детей?
А всё потому, что визуальное и литературное творчество в Японии очень часто сливалось воедино. Кто знает – может, и Александр Сергеевич нарисовал бы побольше иллюстраций к своим стихам, если бы знал, что когда-нибудь его будут читать японцы?
Так или иначе, первые 4–5 веков японского книгопечатания были посвящены укреплению государства и религиозной идеологии.
Лишь после этого, начиная с XII–XIII вв., японцы начали печатать произведения искусства и пользоваться книгами для эстетического удовольствия. Именно тогда начали печататься и любовные романы, и эпические саги, и приключенческие новеллы с иллюстрациями укиё-э. А уже этот процесс стимулировал развитие театров Но и Кабуки, в которых также появились свои драмы, трагедии и комедии.
И только затем, начиная с XVI в., в книжном мире Японии появились учебники, технические справочники и словари, то есть началась фиксация практических знаний.
Сравнивать этот процесс с Западом невозможно – прежде всего, потому, что в Европе не было столь долгой и глубокой традиции ксилографии. Тот же Гутенберг на своём станке за те же 1450-е, как известно, издал не только первые печатные Библию и Псалтирь на латыни, но и учебник латинской грамматики. Сравнивать же этот процесс с Китаем ещё бессмысленней – хотя бы в силу того, что в разные эпохи Китай являл собой совершенно разные государства, покрывавшие самые разные необъятные территории.
Но если рассматривать только японцев – получается, что фиксировать свои технические знания и практические навыки японцы стремились в последнюю очередь. Почему – однозначно и не ответишь. Возможно, потому, что технические знания меняются быстрее всех остальных. А с другой стороны – наверно, ещё и оттого, что практические навыки и умения в Японии веками передавались по наследству лишь самым доверенным лицам. Как известно, профессиональные секреты в семейных династиях переходили от отца к сыну, а традиции своих школ учителя доверяли только особо преданным ученикам…
Почему, например, знаменитых японских гравёров Средневековья все постоянно путают между собой? Сколько художников по фамилии Утагава мы знаем – и можем отличить их по гравюрам одного от другого? Утагава Тоёхару, Утагава Тоёкуни, Утагава Кунисада, Утагава Садахидэ… – и ещё с десяток Утагав 200 лет подряд, хотя по факту они друг другу даже не дальние родственники! Уверяю вас, среди японцев на такие вопросы ответят только истинные знатоки. Вот и на Западе по-настоящему крепко помнят и отличают от других разве только Хокусая и Китагава Утамаро.
А всё потому, что Хокусай с Китагавой жили «не по правилам». Первый был бродягой-отшельником, не признававшим школ, а второй бунтарём, который под конец жизни вообще угодил в тюрьму за неподобающее изображение великого военачальника Тоётоми Хидэёси (того самого, который украл у корейцев медные пластины для печати). Но главное – ни тот, ни другой не создавали собственных школ, не брали себе фамилий учителей – и не раздавали своих фамилий ученикам.
У остальных были школы, то есть профессиональные цеха со своим «фирменным» почерком. Поступил ты в школу к великому Утагаве – молодец. И дальше не важно, как тебя зовут, ты всё равно будешь Утагава. Вот такое отношение к знаниям в эпоху печатной гравюры. Со своими, казалось бы, чисто японскими плюсами и минусами.
Но вернёмся собственно к печатной книге. Что с ней происходит в Японии сегодня?
В сегодняшней Японии насчитывается около 40 издательских домов, а по объёму производства книг Япония постоянно лидирует – занимает то первое, то второе место в мире. Бумагу они, конечно, уже делают совсем из других материалов. Если в средние века для производства бумаги японцы, в основном, использовали пеньку, то в XIX – ХХ вв. они перешли на хвойный лес. Потому что одно из требований к бумаге, которая должна сохраняться как можно дольше, – это невосприимчивость к соли и кислотам. Влажный японский климат обязывает! А именно в смоле хвойных деревьев присутствуют те самые вещества, которые и предохраняют бумагу от разрушения.
Однако вырубали они этот лес отнюдь не у себя в Японии. За весь XIX в. они уничтожили чуть не половину такого леса в Корее. А с 1905 по 1945 гг., пока Япония владела южной частью Сахалина (где я позже родился), корпорация «О́дзи Сэ́йси» вырубила ещё и 30 % сахалинских лесов. Жители острова прекрасно знают эту статистику, она там записана большими буквами в краеведческом музее.
Лишь после Второй мировой, когда Япония перешла на мирные рельсы, они начали активно сокращать производство бумаги из натуральной древесины. И хотя совсем избавиться от древесной основы пока не получается, огромные успехи достигнуты в двух направлениях.
С одной стороны, за последние полвека японские учёные разработали множество альтернативных – неорганических способов создания бумаги.
Согласно их разработкам, оказалось, что прекрасные исходниками для бумажных волокон могут выступать и т. н. пек, который получают из тяжёлых углеводородов нефти или графита, и керамика, и стекловолокно. В принципе, бумагу можно получать из любого металла – да и вообще из любого материала, лишь бы он принимал форму волокна. Да, углеродные, графитные, керамические волокна пока ещё очень дороги, и даже для производства специальных видов бумаги их применяют не очень широко. Обычно их смешивают с привычными, целлюлозными волокнами. Но внедрение этих технологий продолжается неустанно, и доля неорганики в составе обычной бумаги – чем дальше, тем выше.
С другой стороны – нация, чрезвычайно зависимая от экологии, давно уже заточила под эту проблему свой быт и организовала безупречную утилизацию бумажных отходов.