Государство было потрясено. Эдвард так долго был рядом с каждым из жителей. Они любовались монархом. Надеялись на него. Он так долго вращался среди них - их блистательный, величественный, восхитительный король.
И что станет происходить сейчас?
Обуянные общим ужасом англичане ждали ответа.
Закат.
Глава 10. Король и Защитник государства
Проснувшись тем утром, тринадцатилетний Эдвард и предположить не мог, что сделает начавшийся день отличным от любого другого. В замке Ладлоу время текло медленно. Мальчик уже начал рассматривать большую серую крепость в качестве дома и, выезжая за ее стены в обществе конюхов и довольно часто своего дяди, лорда Риверса, всегда радовался возвращению к квадратным башням и зубчатым стенам, окруженным и хранимым глубоким и широким рвом. Эдвард любил возведенный норманнами донжон и широкую квадратную башню с обвивающим ее плющом. На Рождество в большом зале устраивались нравоучительные представления, а когда приезжала матушка, - особые, ни на что не похожие балы. Он обожал выезжать в городок, стоящий на нагорье, опоясанном холмами и долинами непревзойденной красоты. По словам дяди Риверса, во всей Англии было тяжело найти край чудеснее.
Самым важным человеком в жизни Эдварда являлся лорд Риверс, дядя Энтони, который с таким пылом всегда стремился оказаться рядом и все объяснить племяннику, будучи тому замечательным товарищем. Они вместе охотились, играли друг с другом в шахматы, и мальчик крайне испугался, когда совсем недавно Энтони женился, - дядя был вдовцом, - что может потерять его.
'Нет', - пообещал дядя Энтони, - 'ничто не помешает мне находиться с вами, мой маленький принц. Самые главные мои заботы сосредоточены вокруг вас'.
Таким образом, пусть лорд Риверс и уехал, вскоре он опять вернулся, и все встало на привычные места. Вероятно, супруга графа и навещала бы их время от времени, но она стремилась сделать приятное мужу, а это подразумевало - нравиться еще и принцу.
Да, Энтони был для Эдварда любимым товарищем и, возможно, даже самым важным человеком в жизни, но абсолютно особое в ней место занимала его матушка.
Она поражала красотой. Эдвард никогда не видел кого-то, хотя бы отдаленно на нее походящего. И матушка постоянно выказывала любовь к своему отпрыску. Приезжая навестить сына, Елизавета выглядела сказочно холодной, словно Снежная королева, мальчику нравилось наблюдать, как ее приветствуют слуги и члены свиты, проявляя глубочайшее уважение, ибо она была королевой. Однако, потом матушка смотрела на сына, и выражение ее лица менялось, будто тающий ранней весной снег. К Елизавете возвращался румянец, она протягивала к нему руки, и Эдвард летел в ее объятия, думая после, что любит матушку больше, чем когда-нибудь сможет любить кого-то еще, даже дядю Энтони, понимая при этом, разумеется, что в нем нуждается намного сильнее. Матушка напоминала прекрасное божество, - что-то, чего на земле отчаянно не хватает.
В Ладлоу также находился единоутробный брат принца, Ричард Грей, один из его ближайших друзей и одновременно инспектор по финансам свиты. Каноником был дядя Лайнел, пусть подросток видел того нечасто, у него имелось море других требующих исполнения обязанностей. Лайнел являлся ректором Оксфордского университета, епископом Солсбери и деканом в Эксетере.
Как можно делать столько вещей сразу? Эдвард задал вопрос дяде Энтони, и тот ответил, что это выполнимо, причем в то же время Лайнел способен глаз не спускать со своего маленького племянника.
'В конце концов', - подытожил Эдвард, - 'он из Вудвиллов'.
Энтони согласился. Он регулярно учил ребенка, что в Вудвиллах таится нечто особое. Они способны на совершение невозможного для обычных смертных. Король, согласно объяснениям дяди, это признал. Именно поэтому Его Величество вступил в брак с одной из них, что подарило Эдварду ни с кем несравнимую матушку. Именно поэтому Его Величество назначил так много членов семьи Елизаветы в свиту принца, надеясь, что сын получит от их достоинств и добродетелей пользу.
Действительно, в свите было много родственников матушки. Ее братья Эдвард и Ричард являлись советниками мальчика, даже лорд Лайл, учитель верховой езды, приходился ей деверем в связи с первым браком. Но гофмейстер-управляющий принца к Вудвиллам отношения не имел. Его функции исполнял старый Томас Воган, находившийся рядом с Эдвардом с пеленок. Казалось, что только он во всей свите не происходит из могущественного клана.
Для Эдварда обстоятельства складывались очень удачно. Ему нравилось слушать о совершенствах близких по материнской линии. А вот близких отца он едва знал. Но Энтони сказал, что теперь, когда начался подростковый этап, есть предположения, что отец захочет навсегда призвать сына ко двору.
'Я не желаю туда ехать', - возмутился Эдвард. 'Мне нравится здесь, у нас. Нам так хорошо всем вместе'.
'Мне очень приятно, что вы говорите это', - ответил дядя. 'Я всегда стремился к такому положению вещей'.
При дворе также были сестры Эдварда и его брат Ричард. Мальчик любил и Ричарда, и сестер, но виделся с ними не очень часто. Ему приходилось расти отдельно в собственном замке. И Эдвард понимал, с чем это связано. Дядя Энтони объяснил. Потому что он - самый значительный из членов семьи - наследник трона.
Эдвард едва знал что-то о своих дядюшках по линии отца. Энтони немного рассказывал ему о них. Например, о порочном дяде герцоге Кларенсе, поднявшем против короля оружие и нашедшим страшный конец. Говорили, что он оказался утоплен в бочке с мальвазией. Ребенок с трудом мог представить, как такое осуществимо. Дядя Энтони сказал, что тот перебрал с количеством выпитого вина и упал туда. Найдя на дне смерть. Таков оказался Божий Промысел.
Некоторые события носили видный невооруженным глазом оттенок Божьего Промысла, и все их результаты были Вудвиллами или желанны, или спровоцированы. Случались и Испытания, обязанные своим появлением действиям противников Вудвиллов.
Еще у Эдварда был дядя Ричард. Мальчик не знал, что о нем думать. Дядя славился холодностью и суровостью нрава, у него имелись сын, также названный Эдвардом, и жена, которую все именовали Бедная Анна. Чего-то уже очень привлекательного в Суровом Ричарде и Бедной Анне не находилось. Более того, пусть дядя Энтони и не говорил ничего разоблачающего о Ричарде, ребенок чувствовал, - тот его не особо жалует. Поэтому и сам не собирался жаловать последнего своей милостью.
Таким образом, в этот день Эдвард проснулся без малейшего предчувствия великих перемен, уже готовых разразиться над головой мальчика. Он слышал о постигшем отца ударе, ибо заметил, что Энтони немного обеспокоился, но, поинтересовавшись, почему, услышал, - батюшка занемог.
Вообразить подобное было тяжело. Чтобы этот великий огромный великолепный человек страдал от болезней, предначертанных простым смертным, казалось невозможным.
Совсем не невозможным, - последовал ответ нахмурившего лоб Энтони. Люди, подобные его отцу, жившие... Энтони хотел подобрать подходящее определение и остановился на сочетании 'на широкую ногу', - часто сталкиваются с называемой 'ударом' проблемой. Они настолько полно проживают каждый свой день, что в течение половины жизни тратят фантастическое количество сил, достаточных обычным созданиям на всю протяженность их существования. Понял ли Эдвард сказанное?
Эдвард понял.
'Батюшка исчерпал все отведенные ему свыше силы?' - спросил он.
'О нет...нет. Это только предупреждение о том, что может произойти'.
Король поправился. На Рождество Эдвард видел отца, ставшего еще шире и крупнее, чем когда-либо. Он беседовал с сыном и просил у того подчиняться правилам его двора и быстрее взрослеть. Батюшка справедливо указал, что наследникам трона следует учиться с большей скоростью и интенсивностью, нежели другим.
Эдвард пообещал сделать все, от себя зависящее, и он действительно прилагал усилия.
'Хорошо, сын мой', - произнес монарх, взъерошивая ему волосы, - 'сейчас справляться лучше у тебя не получится, верно?'
Король танцевал с сестрой Эдварда, Елизаветой, и все им хлопали. Мальчик даже забыл о случившимся с отцом ударе. Дядя Энтони тоже казался забывшим, ибо повторно об этом не упоминал.
Настало время подниматься, в комнату вошли каноник и управляющий. Эдварду следовало немедленно одеться и отправиться с ними слушать службу. Отец установил для двора сына строжайшие правила, одним из которых являлось то, что ребенок не должен слушать мессу в собственных покоях, если только для этого нет основательной причины, например, как думалось Эдварду, пребывания его на смертном одре.
После службы следовали завтрак и уроки, занимающее время от него и вплоть до обеда. По велению батюшки обед являл собой торжественный обряд. Подносивших мальчику к столу блюда специально выбирали, и этим людям необходимо было выполнять свое дело в ливреях. Сесть с ним за стол не позволялось никому, если только дядя не давал одобрения и не показывал, что приглашенные достойны данной чести.
После обеда приходила очередь еще большего количества уроков, тянущих за собой физические упражнения. Они требовали от Эдварда навыков носить доспехи, оружие, фехтовать и сражаться на мечах, как то приличествует его сану и положению в обществе. Далее следовали ужин и укладывание спать. Вот так, оживляясь разговорами о родственниках Вудвиллах, в окружении их любви, а еще чаще откровенной лести, дни текли чрезвычайно приятно, и с окончанием каждого следующего ребенок все сильнее утверждался в мнении о своих обаянии, любезности и крайней мудрости, характерной для всех Вудвиллов.
Неделей ранее, единоутробный брат Эдварда, Ричард Грей, отбыл в Лондон. Мальчик отметил, что внутри членов его двора бродят некие слухи. Он спросил о них Энтони, и дядя ответил, что ничего страшного не происходит. По словам Энтони, люди часто шушукаются друг с другом и создают драмы из дела, не стоящего выеденного яйца, или же стоящего смехотворно мало.