Но на займище старого бортника Просима парня не оказалось. Бортник был неразговорчив, и Толига еле-еле из него вытянул, что княжеский сын и правда приходил сюда вчера вместе с Галицей. О переполохе на реке старик не знал, поэтому на гостей не обратил внимания: вдовая сноха нередко забегала к нему по старой памяти, хотя никто ей здесь не был рад. Но сегодня на рассвете оба исчезли. Никаких припасов с собой не брали, стало быть, далеко уйти не могли.
– Вот те леший! – Снова выйдя во двор из тьмы избы, Толига в досаде хлопнул себя по бедрам. – Где его носит, встрешника этакого? Я тут бегаю, свои ноги старые топчу, спасти его, дурака, пытаюсь, а он на тебе – усвистал куда-то! И Галица эта, коза тоже! Ну, куда утащила отрока?
– Она, батя, опасается, как видно, что его здесь искать будут, – сообразил Утеша, бойкий молодец с рыжими волосами – в мать, и ярким румянцем. – Кто у нас не знает, что она Просиму бывшая сноха! У нее ж никого больше нет, податься больше некуда. Может, и правильно увела. Волки же по следу враз найдут!
– Правильно-то правильно, да где его искать теперь? Я-то не волк! Давай, сыне, ты ищи по реке вверх, а я вниз пойду. Да не кричи, глазами смотри. А то люди услышат – нам самим головы не сносить. Да и вон еще – послал Перун непогодушки… – Хвалисов кормилец поднял голову, с беспокойством оглядывая небо.
А небо хмурилось – рассвет пришел медленный и неприветливый. Облака, затянувшие небо, быстро наливались чернотой, словно изнутри к ним подступала сама губительная бездна и грозила прорваться в белый свет. Дул ветер, душные порывы трепали волосы. Люди, вышедшие с утра на луговины, где сгребали сено, поднимали головы и творили Перуновы знаки. Боги послали дождь, о котором вчера просили, но не легкий и светлый дождь – на землю угрян надвигалась гроза. В душах поднимался неодолимый, давящий страх перед гневом небес, каждый чувствовал себя жалкой букашкой и отчетливо понимал, что его жизнь и смерть в руках богов. В один миг Перун мог превратить посевы, давшиеся таким тяжелым трудом, в месиво растоптанной травы, смешать зреющие колосья с землей и золой, оставить людей без хлеба! Попадись им сейчас в руки виновник небесного гнева – его, пожалуй, разорвали бы, не дожидаясь приговора жриц, и разбросали бы окровавленные части тела по полям, ожидающим жатвы, как в те давние времена, о которых осталась только смутная память в жутковатых преданиях.
Внезапная молния озарила лица. Люди невольно пригнулись, умолкли, и тут же раздался тяжелый удар грома. Снова сверкнула молния, так ярко и сильно, что оба зажмурились – все уже видели Огненного Змея, готового обрушиться на них с небес. Новый удар грома, совсем близкий, почти оглушил.
– Да слышь! – крикнул Толига вслед сыну. – К Переломичам зайди, вызнай, не было ли его там. А я сам к Мешковичам зайду. У пастухов спроси!
Толига ничего не знал о попытке Галицы и Замили приворожить Далянку и не догадывался, что у ее родичей Хвалис стал бы искать убежища в последнюю очередь.
Род Мешковичей встречал этот день в лугах, как и многие другие, торопясь убрать скошенное и подсушенное сено. Когда поднялся ветер, люди не бросили работу, а наоборот, удвоили усилия, надеясь успеть сметать копны до того, как с неба польет. Даже на причитания не оставалось времени.
– Где же девчонки-то мои? – Рудониха, жена Далянкиного старшего брата, все оглядывалась в сторону березняка, куда две ее маленькие дочки, шести и семи лет, ушли за ягодами. – Запропали! Что же не идут? Или не видят?
– Может, домой побежали! – утешал жену Рудоня. – Где там заблудиться-то, роща своя, знакомая.
– А вдруг со страху забились куда-нибудь под дерево, а молния и ударит?
– Не ударит!
– Далянка, иди поищи их! – велел Немига. – Мы тут без тебя справимся, а то и впрямь пропадут у нас девчонки.
Далянка побежала к роще. Дождь еще не начался, но все небо потемнело, сильный ветер почти сбивал с ног. Березы над головой шумели, ветер свистел в ветвях, и деревья гнулись, молотя по ветру длинными зелеными руками, точно пытаясь отбиться. По всем приметам приближалась страшная гроза с молниями и крупным градом. Сердце замирало при мысли, что этот день погубит все их труды и надежды на сытый год, потому что град побьет созревающую рожь, просо, овес. До начала жатвы оставалось дней десять-пятнадцать, и вот – допросились дождя!
Далянка вошла в рощу, крича и зовя племянниц, но скоро поняла, что старается напрасно – в шуме ветра никто ее не услышит. Она спешила, уклоняясь от бьющихся на ветру ветвей, и ей казалось, что она сражается с деревьями, которые, обезумев, не хотят пропустить человека… Пригибаясь, заслоняя голову руками, Далянка уже не бежала, а брела не зная куда. Хорошо знакомая роща казалась чужим и опасным местом, и пронзал холодный ужас при мысли, что от грозы раскрылся проход на Ту Сторону, в Навь, и она зашла туда, не заметив, на верную погибель! Она ведь не Лютава с ее сулицей и волчьей душой, ее сожрут здесь мгновенно! Далянка оглядывалась, но грани миров уже сомкнулись за спиной, она не видела никакого выхода, а только бьющиеся ветви и плотно сдвинутые стволы. Хотелось бежать назад, туда, где была надежда выйти к людям, и только мысль о девочках удерживала ее и заставляла продолжать поиски.
Все синцы и игрецы, незримые хозяева земли, леса, воды и воздуха словно ополчились на людей, и уж верно, не напрасно! И ее вина тоже тут есть! Ради кого Хвалис явился на реку, как не ради нее?
Путаясь в подоле рубахи и поневе, которые нещадно трепал ветер, Далянка бежала по тропе вдоль реки, заглядывала в разные укромные местечки, где, как она знала, любят играть Рудонины дочки.
– Аюшка! Малоня! – кричала она, но ветер разрывал имена на клочки и сразу уносил, топил в шуме ветвей и далеких громовых раскатах.
И вот впереди мелькнуло что-то белое.
– Вот же вы где! – с облегчением вскрикнула Далянка, бегом бросилась к мелькнувшему пятну, обогнула березу… и налетела прямо на Хвалиса.
Он глянул на девушку с не меньшим изумлением – в шуме ветра и мелькании ветвей он не услышал крика и не заметил ее приближения. А Далянка оторопела: она как раз думала о нем, но никак не ожидала его здесь встретить!
– Ты здесь откуда? – безотчетно воскликнула она.
И тут же похолодела от страха, поняв, что нечаянно нашла того, кого со вчерашнего дня ищет вся волость. И он знает, что добра ему ждать не приходится… Ее взгляд невольно скользнул к его плечу: на белой рубахе выделялась кое-как наложенная свежая заплата из ветхого небеленого льна – что под руку попалось в небогатой избе бортника.
Едва ли Хвалис услышал, но догадался по ее лицу, что она сказала.
– Я… Повидаться хотел… – пробормотал он, отводя глаза.
Далянка попятилась, но наткнулась спиной на березу. Ей было так страшно, будто она весной набрела на едва проснувшегося, голодного медведя. Раньше она только посмеивалась над любовью «галчонка», но сейчас понимала, что он – взрослый и сильный мужчина, находящийся в смертельной опасности, и ему очень не надо, чтобы его кто-то видел. Уцелеет ли его любовь перед лицом возможной гибели?
А Хвалис растерялся не меньше нее. После ночлега у Просима Галица выслала его из дома, а куда идти, не сказала. И он побрел в сторону веси Мешковичей. Догадываясь, что вернуться домой и вообще показаться в родных местах ему теперь доведется нескоро, он надеялся увидеть Далянку в последний раз, хоть издалека.
И вот она стоит перед ним. Встревоженная, с прядями волос, выбившимися из-под беленькой косынки, которой она повязывала голову от солнца, Далянка даже в простой будничной рубахе выглядела стройной и прекрасной, как богиня Леля.
– Далянка! – Княжич шагнул к ней и схватил за руки. – Ты едва стоишь! Что с тобой! Ты бежала! За тобой гонится кто-то?
Они стояли вплотную, но за шумом ветра Далянка едва расслышала его слова. Девушка переменилась в лице: она чувствовала облегчение, поняв, что ему и в голову не приходит, что она опасна для него, но она едва не разрыдалась при виде его недомыслия. Ведь это он – виновник грозы, что сейчас расстилает свои огненные полотна над землей угрян. Если его сейчас увидит хоть один человек, сын Замили погибнет немедленно. Его смерть сейчас, может быть, порадует мстительную Громовицу, но едва ли отвратит ее гнев: богиня уже разыгралась, вошла во вкус, град обременяет ее огромную утробу, в руках жгутся и дрожат молнии. А он стоит перед ней, взволнованный этим внезапным свиданием, и даже не думает ни о какой вине!
– За мной! За тобой сейчас погонятся, ты что, не понимаешь?! – отрывисто, с трудом переводя дыхание, ответила она. Испуг сменился жалостью – здоровый парень, а как дитя малое! – Гляди! Гроза идет! Градом все поля побьет! Тебя убьют, ты что, не понимаешь? Что ты здесь бродишь, горе ты наше! Тебя найдут – по полям размечут!
Рядом раздался еще чей-то крик. Хвалис мигом прижался к березе и застыл, а Далянка шагнула к тропе и увидела Толигу. Хвалисов кормилец тяжело дышал, раскраснелся и вспотел, борода его топорщилась на ветру.
– Эй, краса ненаглядная! – окликнул он Далянку, заметив ее между кустами. Ему приходилось кричать во все горло, чтобы одолеть гул ветра. – Чего ходишь, чего домой не идешь, гляди, Змей Горыныч унесет! Вона как разыгралось, помилуй нас Перун! Ты княжича моего не видала здесь?
Далянка, не столько расслышав, сколько угадав содержание его речи, сделала знак следовать за ней.
– Вон он, сокол ясный! – воскликнул Толига, увидев своего воспитанника. – За что меня чуры наказали, дурака старого! Ты что, не смыслишь, что вся эта гроза на твою голову собралась! – Кормилец показал на небо, где гром гремел все ближе и молнии то и дело пронзали тучи. – Бежать тебе надо, дураку! Замиля меня послала: найди, говорит, сыночка дорогого, увези его отсюда! Уж мы с ребятами тебя и у Просима ищем, и по лесу ищем! А ты тут с девицей прохлаждаешься! Раньше надо было! А теперь беги! Вчера еще куда ни шло, а теперь тебе никак домой нельзя – разорвут. Гроза-то вон какая! Беги живее!