И там по-прежнему пахло этой смертью.
Лютава вновь отошла от порога и принялась собирать прутья. Набрав целую кучу, она вернулась и наконец вошла в избу.
То ли сама Лесава была опрятной женщиной, то ли, что вероятнее, после смерти хозяйки здесь тщательно прибрали, но нигде не виднелось того хлама, что бывает навален в сенях каждой избы. Всякий ведь держит в уме, что может настать такой уже черный день, что даже обрезок кожи длиной в полпальца, донце разбитого горшка или худое лукошко на что-нибудь да сгодятся! В сенях стояло только два пустых бочонка, побольше и поменьше. Даже веника не имелось – вениками заметали путь покойнице, когда выносили, а потом, как водится, сожгли.
Лютава прокралась через узкие сени. В избе тоже было пустовато, прибрано, в углу съежилась печка с потрескавшейся и осыпавшейся глиняной обмазкой – давно пора переложить. Две лавки вдоль стен, чисто выскобленный стол, большая укладка и пара поменьше – все простое, деревянное, ничем не покрытое и не украшенное. Полатей не имелось – жившая здесь семья никогда не насчитывала больше трех человек. В другом углу виднелся вырезанный из дерева чур – простое бревно, на котором чей-то нож грубо изобразил лицо. И медвежьи уши…
Лютава почтительно поклонилась единственному ныне хозяину и бессмертному хранителю жилья. Дух избушки жил там еще и сейчас, поэтому нужно заручиться его поддержкой, чтобы надеяться найти здесь приют. Тот обрадовался – его обидело то, что уже давно возле него не было людей. Духи ведь как дети – их нельзя бросать без присмотра. Они от этого дичают.
В сенях нашлось несколько старых полешков, и Лютава растопила печку. Та совсем заснула за время бездействия, но Лютаве удалось одержать победу, и огонь, хоть и без большой охоты, разгорелся. Отволочив оконце, она выпустила дым, потом села на лавку и принялась плести из прутьев корзину, похожую на клетку. Совсем небольшую – ей не нужно быть такого размера, чтобы внутри поместился человек. Закончив, Лютава поставила свое изделие к печке, потом набросила на голову волчью шкуру, положила руки на летучую корзину и постучалась в «навье оконце».
Собственно говоря, она уже вошла туда, шагнув через порог этой избы. Навь отозвалась мгновенно: воздух сгустился, сжался, ему будто бы стало тесно в избушке. И без того неяркий свет помутнел. Навалился страх, по пальцам Лютавы словно бы потекла жидкость, как будто вены открылись, но кровь не кончается, потому что это неисчерпаемая кровь самой Вселенной. Срываясь с кончиков пальцев, капли падали на земляной пол и вспыхивали огнем.
Из сумрака, из пляски незнакомых теней выступила одна – сперва она была тем существом без лица, что приходило во сне, но потом посветлела, и стало можно различить фигуру рослой, могучей женщины. Ее голова была обмотана темным платком, низко надвинутым на глаза, лицо опущено. Пробирала жуть от мысли, что она может поднять глаза.
– Кто ты и из какого мира? – задала вопрос Лютава.
Она знала ответ, но так полагалось.
– Я – Лесава, Молчунова дочь, – глухо отозвалась пришедшая. – Я покинула Явь, но не могу уйти в Навь, пока не передала никому моих кудов.
– Зачем ты искала встречи со мной?
– Мне уже скоро придет срок возвращаться в Явь, но я не могу уйти за Огненную реку. Ты должна помочь мне.
– Почему я должна помочь тебе? – Лютаве совершенно не хотелось сейчас связываться с чужими духами.
– Никому здесь более то дело не по плечу, не по силе. Я хочу, чтобы ты приняла моих духов, не дала им одичать, а потом передала снова мне.
– Тебе? Когда?
– Скоро Мыслята, Дивокраев сын, возьмет жену. Сперва у него родится двое сыновей, а потом на Корочун – единственная дочь. Передай ему, чтобы он дал ей имя Лесава. Когда она созреет, то придет к тебе, ты посвятишь ее в волхвы и передашь мое наследство – моих кудов и мою силу.
Лютава молчала. Принять чужих духов – все равно что взять на свое попечение чужих детей или скотину: хлопот много, а скажут ли потом спасибо? Уходя к новому хозяину, куды на старого и не оглянутся.
– Я велю им повиноваться тебе и верно служить в эти годы, – добавила старуха, чувствуя ее колебания. – Слуги у меня сильные, они тебе пригодятся. Кого-то из них я выращивала сорок долгих лет, кого-то получила от отца. Тебе к судьбе твоей долго еще ощупью брести.
Лютава встрепенулась.
– Я сейчас за судьбой моей путь держу…
– Не там ты ищешь ее, где она ждет. Дешнянский князь берет тебя в жены, чтобы сына родить. Но заклятье не на его жене, а на нем самом, и сколько бы жен он ни брал, детей у него не будет. Выйдешь за него – и себя саму погубишь, и того, кто стоит за тобой.
– Но ведь Бранемеру вещий сон привиделся! – воскликнула Лютава, будто пытась помешать гибели всего задуманного.
Не может эта бабка знать больше, чем девы-удельницы!
– В его сны не только девы-удельницы могут войти, – усмехнулась старуха. – Сны верны в одном: чужая ворожба его силу камнем придавила, но сам он может только сидеть на этом камне и думу горькую думать. Отвалить камень другой сумеет. Может быть, ты. Мои куды тебе помогут. И еще я скажу кое-что – для чего тебе пригодятся мои куды. Ты знаешь, что твоим отцом завладел подсадной дух?
– Что?
И сколь ни неожиданным было это известие, она сразу почувствовала: это правда. Лютомер рассказывал ей, как странно Вершина вел себя в день их отъезда из Ратиславля и как приказал не возвращаться, пока он сам его не позовет назад. Теперь стало ясно, почему отец так поступил. Ему подсказывал тоненький голосок из глубины души, который он принимал за собственную волю. Хотя и удивлялся, почему ему внезапно так опротивели старшие дети.
Вспомнилась Галица в ее убежище, где-то в глубинах Нави, зверозмей, гибель мелких выкормошей… А что, если заморока тогда потеряла не все, что вырастила?
Лютава застыла от ужаса, мигом представив, к чему это может привести.
– Я… мы вернемся домой! – закричала она, едва удержавшись, чтобы не вскочить на ноги и не вылетелеть разом из Нави. – Мы…
– Вы не сможете вернуться! – перебила ее старуха. – Ваш отец больше не владеет собой, ему приказывают другие, только он сам о том не ведает. Теперь он хочет зла вам, детям Велезоры, потому что этого хотят наславшие подсадку. Поначалу дух был так слаб, что его не было заметно, и сам Вершина удивлялся своей злобе к вам. Но с каждым днем подсадка будет все больше силы из него тянуть, а сама расти да крепнуть, а князь будет слабеть. Но не выйдет толку, если вы с братом сейчас вернетесь. Князь лишь разгневается, что вы волю его нарушили, и прогонит вас прочь. Вы сами поможете своим врагам.
– Но нужно изгнать эту подсадку! Ты знаешь, как это сделать?
– Знаю кое-что. И знаю, кто знает больше.
– Кто?
– Я скажу тебе, если ты пообещаешь приютить моих духов.
– Обещаю!
– Больше знает твоя мать.
У Лютавы упало сердце. Мир вокруг заколебался – земли под ногами она и раньше не ощущала, всеми чувствами вглядываясь в Навь, но теперь и та задрожала, словно разделял ее потрясение.
– Моя мать? – едва сумела выговорить она. – Ты знаешь, где она?
– И ты знаешь. Она у Велеса. Но я встречалась с ней, еще пока она жила в Ратиславле.
Лютава почувствовала разочарование и облегчение одновременно.
– Десять лет назад, – продолжала старуха. – Я видела там и тебя, но ты была еще мала и меня не помнишь. Велес любил ее, как давно не любил ни одну из смертных женщин, воплощений Светлоликой Лады, и не было для нее тайн на земле и под землей. Был у нас старик один, Горыня, и завладел им дух-подсадка. Да так плотно вокруг сердца обвился, что я не могла его выгнать, а если бы вырвала силой, то он умер бы. И пошла я у старшей волхвы рода угренского, у Велезоры, помощи искать.
– И что же она сделала?
– Дала она мне кольцо, что сплела из корня плакун-травы, и велела Горыне на палец надеть. Так я и сделала, и подсадной дух со страшным криком вышел. Твоя мать владела Темнозором, кольцом Велеса, которое имеет власть над всеми порождениями бездны. В то кольцо, что мне дала, вложила она часть силы Темнозора, чтобы хватило на одно дело. И как избавился Горыня от подсадки, так и кольцо мое в прах рассыпалось. Но у Велезоры – кольцо Велеса, оно вечно, как он сам, и сила в нем неисчерпаемая, как темные реки Кощного.
– Но что мне толку от этого?! – простонала Лютава. – Я ведь не знаю, где моя мать и где теперь ее кольцо… Темнозор, ты сказала?
– Оно у Велезоры по-прежнему. Твоя мать была Ладой. Ты едешь в дом Лады. Дальше – твое дело… А теперь смотри – вот мои детки!
Старуха повела рукой. Из тьмы выступил исполинский конь – черный как ночь, с горящими огнем глазами, с пламенем в пасти. Вид его был настолько ужасен, что Лютава ахнула.
– Это Ветровей, конь ветров, – продолжала старуха, темной морщинистой рукой трепля коня по черной гриве, из которой дождем сыпались горячие искры. – Приручи его, и он отнесет тебя, куда ты захочешь, даже туда, куда ты сама вовек не сыщешь дороги. А это Волохат.
Она проводила коня куда-то во тьму, и на его месте возник другой дух.
Лютава застонала: этот был еще хуже. Огромный медведь – без головы – стоял на задних лапах, а посередине мохнатой груди сияла пламенем разинутая пасть.
– Во времена стародавние, пока еще люди и избы срубить не умели, а жили в пещерах да берлогах, будто звери, населял землю род медведей-великанов, – с гордостью, словно речь шла о ее родных детях, продолжала старуха. – И звались они – волохаты. Коли вставал тот медведь-волохат на задние лапы, то делался вдвое выше любого человека. Да люди упорны были: повыгнали волохатов из берлог, и повывелись они совсем. А сила из рода мертвого в дух Волохат собралась. Мало найдется в Нави духов, равных ему по силе. Приручи его – и он разорвет любого твоего врага в Нави.
Лютава закрыла глаза, борясь с желанием заслонить лицо руками. От мощного тела Волохата исходила такая дикая, гнетущая сила, что, казалось, могла раздавить любого одним своим присутствием.