– Я поехал, – повторил Богуславский, поднимая воротник куртки.
– Да вы же обморозитесь, пока до машины добежите, – Александра с ужасом взглянула на окно. – Ни шарфа, ни шапки…
– Я в проруби купаюсь и никогда не мерзну, – улыбнулся тот. – Но спасибо за заботу. Хотел, кстати, сказать, что обдумал ваши вчерашние слова насчет Сазоновых. Черт с ней, со Светланой и с ее сынками, пусть остаются, если из-за них можно лишиться дизайнера. Вам виднее, вы-то их знаете, а я вникать во все это не желаю. Главное, чтобы они работать не мешали.
– Мешать не в их интересах, – заметила Александра.
– Надеюсь, эта любезная особа внимательно читала договор и не будет действовать мужу на нервы. – Богуславский снова посмотрел на свою кружку и поморщился. – Иначе ее ждет неприятный сюрприз в виде неустойки.
– Аристарх точно читал договор. – Художница вспомнила тревогу, с которой дизайнер говорил о возможном срыве сроков. – Он сделает все, что от него зависит, это отличный специалист. Скажите, а почему я работаю без договора?
– Потому что я так решил. – Дав этот исчерпывающий ответ, хозяин отеля обернулся к двери. – К нам кто-то идет.
Александра расслышала скрип снега на дорожке возле крыльца, затем быстрые легкие шаги по ступеням, дробный стук в дверь.
– Войдите! – крикнул Максим.
Дверь отворилась, на пороге возникла Нина, румяная от мороза, окутанная паром, рванувшим в натопленную комнату. Она оторопело смотрела на хозяина отеля. Александра с изумлением прочитала в этом взгляде тревогу, если не страх. «Что случилось? Вчера за ужином она чуть ли не кокетничала с ним!»
– Входите, не выпускайте тепло. – Максим двинулся к двери. – На улице не май месяц!
Разминувшись с девушкой, прижавшейся к косяку, чтобы пропустить его, Богуславский посмотрел ей, по своему обыкновению, прямо в лицо и, ничего больше не сказав, закрыл за собой дверь.
– Что с тобой? – поинтересовалась Александра, когда они остались вдвоем. После ухода Богуславского ей стало легче, словно из комнаты исчезло что-то гнетущее. Она еще никогда не испытывала подобного двойственного чувства – этот человек одновременно притягивал и отталкивал ее, будто у него было аномальное магнитное поле, заставляющее иначе биться сердце.
– Все хорошо, – отрывисто ответила девушка. Подойдя к окну, она вгляделась в темноту, едва уловимо начинавшую терять непроницаемую плотность.
– И вечером была сама не своя, – настаивала художница. – Это из-за родителей? Скажи одно… Твой отец ведь не планирует уехать, все бросить? Я этого очень боюсь.
– Папа? – Нина обернулась. – Нет, конечно, не уедет. К скандалам ему не привыкать. Тут можно, скорее, за Лену переживать… Но она тоже останется. Она профессионал.
– Ладно, не хочешь говорить, что с тобой творится, не надо, – отмахнулась Александра. – Но ты пришла очень рано. Сейчас нечего делать, проклейка еще не просохла. После полудня приступим ко второму слою.
Нина подошла ближе к камину, остановилась рядом с художницей, быстро, явно бессознательно покусала нижнюю губу, глядя на огонь. И негромко произнесла:
– Вчера я кое-что нашла на кухне. Когда искала полотенца, двигала и открывала коробки, наудачу. За одной коробкой это и лежало, в углу.
Расстегнув парку, она достала из глубокого внутреннего кармана полупрозрачный пакет, закрытый на пластиковую клипсу – такие используются для хранения продуктов. Высоко подняла его, демонстрируя Александре содержимое:
– Полночи с этим просидела.
– А что это? – Художница недоуменно разглядывала видневшийся внутри комок голубых лохмотьев. Некоторые были испачканы чем-то темным.
Вместо ответа Нина сняла клипсу и раскрыла пакет перед зрительницей. Та, морщась, пригляделась:
– Какой-то мусор.
– Не совсем. – Нина осторожно тряхнула пакет, лохмотья слегка переместились. – Ничего не напоминает? Это одноразовые передники для работы на кухне. Мы с Жорой вчера такие надевали.
– Точно, – кивнула Александра. – А в чем проблема?
Девушка снова закрыла пакет клипсой, сделав это так бережно, словно внутри находилось нечто ценное. Подняла на художницу глаза.
– Я не знаю, есть тут проблема или нет. Но я вижу кое-что странное. Тут четыре передника, на них узлы, затянутые так туго, что не развязать. Рядом с узлами материал порезан вкривь и вкось, словно его срезали с чего-то. И везде кровь. Много крови.
Александра вновь поморщилась:
– Ну, готовил кто-то и порезался. Сожги эти тряпки, вон, брось в камин.
Нина накрыла пакет ладонью, защищая его. Не сводя с собеседницы блестящих от возбуждения глаз, девушка заявила:
– Это было обильное кровотечение. И его пытались остановить, наложив жгуты из передников. Наверное, ничего другого под рукой не оказалось. Узлы затянуты так сильно, что сам пострадавший вряд ли мог это сделать. Вывод: либо кто-то намертво перетянул ему вены, либо он был к чему-то привязан и рвался, пытаясь освободиться, отчего узлы так и затянулись.
Художница почувствовала, как сердце заколотилось у нее в горле. Она нервно сглотнула:
– Может, кто-то из рабочих? Несчастный случай?
– Жора говорил, все коробки прибыли уже после того, как уехали рабочие. – В тоне, которым говорила Нина, слышалось что-то беспощадное. – Он уже месяц живет тут совершенно один. За исключением тех случаев, когда приезжает хозяин.
– Слушай, у тебя такая специализация, что ты везде видишь нечто подозрительное. – Александра сделала попытку улыбнуться. – Просто спроси Жору, не случалось ли чего на кухне.
– Жора вчера впервые увидел эту спецодежду, – жестко отчеканила Нина. – Когда он заглянул в коробку, то не понял, что это такое. Каждый комплект упакован в отдельный пакетик, а надписи по-китайски. Мы нацепили все это ради прикола, ну, играли в настоящих поваров. Он смеялся, придуривался. Ничего плохого у него с этими вещами не связано. А случилось что-то плохое!
Снова несколько лишних ударов сердца. Александра прошлась по комнате, взглянула в окно. Небо над лесной грядой начало светлеть там, где находился восток.
– Нина, – она услышала свой внезапно осипший голос, – вместо того, чтобы строить зловещие предположения, надо просто спросить. Того же самого Жору. И… Ты уверена, что это кровь?
Она поймала себя на том, что говорит, не поворачиваясь к собеседнице, бессознательно копируя манеру Богуславского. «Когда он разговаривает спиной, это вовсе не обязательно свидетельствует о его чувстве превосходства, – заметила про себя Александра. – Скорее, он, как и я сейчас, не хочет, чтобы видели его лицо…»
– Это кровь, – услышала она спокойный голос девушки. – Я замочила большой лоскут в воде, и у меня нет никаких сомнений. И получившийся раствор, и оставшиеся следы на ткани – все говорит о том, что это кровь. Это белок.
– Может быть, кровь животного, – все еще не оборачиваясь, предположила Александра.
– Тогда животное очень нелегко умирало, – ответила Нина без тени эмоций. – Пыталось вырваться. Да, и ни шерстинки на материале нет, а ведь ткань терлась о тело.
Александра, не выдержав, обернулась:
– Скажи, а ты часто обнаруживаешь такие штуки в тех местах, куда приезжаешь просто отдохнуть? Где появляешься случайно? У тебя часто возникают подозрения, что имело место какое-то преступление? Для профдеформации как будто рано. Ты пока даже не дипломированный специалист. Энтузиазм – это прекрасно. Но он у тебя какой-то… Странный. Я вижу только клочья грязной одноразовой одежды. А ты придумала целую страшную историю.
Едва договорив, Александра пожалела о том, что вспылила. Обычно ей удавалось держать себя в руках. Этому способствовала профессиональная выдержка, наработанная в общении с клиентами, порой не самыми приятными и адекватными людьми. Отчего она вспылила сейчас, художница не могла осознать. Нина выслушала отповедь молча, кусая губы, упорно глядя на пакет. Наконец, подняла голову, и художница встретила ее тяжелый взгляд. Голубые глаза стали льдистыми и словно глубже ушли под надбровные дуги. Сейчас никто не назвал бы это лицо привлекательным. В нем проявилось нечто первобытно грубое, угрожающее.
– Да, я еще не специалист, – проговорила она медленно, с нажимом, выделяя каждое слово. – И сказать наверняка, что это кровь человека, не могу. Но отсутствие шерсти говорит о том, что кожные покровы были голыми. А количество крови – о том, что это не была освежеванная баранья туша, например. Я говорю о сильном кровотечении, о живом теплокровном млекопитающем достаточно большого размера, которое было связано этой тканью.
– Хорошо, – после паузы выдохнула Александра. – Я согласна, странная находка. Что ты намерена предпринять?
Нина смотрела угрюмо, без прежнего доверия. Но все же ответила:
– Расспрошу Жору. Если он ничего не знает, можете поговорить с Максимом.
– Ты сама можешь с ним поговорить.
– Нет, – девушка покачала головой. – Меня он слушать не будет, просто выставит отсюда. А к вам он относится особенно, не как к другим. Я за ужином заметила.
– Ошибаешься. – Александра нагнулась и подняла с пола один из холстов, натянутых на подрамник. Поднесла его к камину и посмотрела на огонь сквозь проклеенную ткань. – Иди сюда, взгляни!
Нина в тот же миг оказалась рядом:
– На что?
– Видишь огонь сквозь холст?
– Да, – после короткой паузы ответила девушка. – Вон точки, и вон…
– Это значит, клей закрыл не все поры холста, одной проклейки недостаточно, – пояснила Александра, кладя подрамник на стол. – Собственно, с самого начала было ясно, что с этим холстом придется повозиться. Но тут важно не переборщить. Наша задача – не пропитать холст клеем насквозь, а создать пленку только с лицевой стороны. В противном случае холст провиснет под тяжестью клея и грунта, пойдет пузырями.
– Столько возни ради каких-то репродукций! – Нина кивнула в сторону рулона с олеографиями.
Александра пожала плечами и поймала себя на том, что вновь скопировала манеру хозяина отеля. Максим высоко вздергивал плечи в том случае, если считал ответ излишним.