– Я постою, – не слишком любезно ответила Александра. В ней снова всколыхнулась ярость того момента, когда она узнала, что заперта. – Все в порядке, закончу быстрее, чем думала. Мне помогает дочка Сазоновых.
Уловив неприязненные нотки в ее голосе, Максим взглянул внимательнее.
– Нина? – уточнил он. – Толковая девушка. Следует и ей заплатить, я считаю.
– Хорошая мысль, – согласилась Александра. – Она студентка, деньги не помешают.
– Обижена не будет. – Максим не сводил с нее пристального взгляда. – Но какие-то проблемы все же возникли, или я ошибаюсь?
– Никаких. – Чтобы не смотреть на него, Александра отошла к стеллажам, делая вид, что интересуется книгами. – Разве что телефон не берет. Ни у кого. Мы остались без связи.
– Я уверен, что завтра все будет в порядке, – заверил ее хозяин. – В сильные снегопады здесь такое бывает. Это все?
– Есть еще один пустяк. – Она развернулась и посмотрела прямо ему в глаза. – Вы запираете нас тут, как собак в вольере. Это…
– Нет! – резко оборвал ее Максим. – Я запираю только одного человека. Так уж получилось, что вы с ним находитесь за одной оградой. И вы знаете, почему запираю. Я рассказал вам то, о чем обычно молчу.
– Думаете, я польщена? – У Александры участилось сердцебиение. – Нет. Я буду польщена в том случае, если вы сообщите мне код от ворот. Обещаю даже, что никому не скажу.
Ответом ей была улыбка «наоборот», уголками рта вниз. Пауза затягивалась, в окно смотрела черная ночь. Внезапно Александре показалось, что она находится внутри кошмара, который кто-то поставил на «паузу». Время как будто остановилось.
– Невозможно, да и трудоемко, – вымолвил наконец Богуславский. – Коды меняются слишком часто.
– Зачем? – задала она любимый вопрос Нины.
– Ну, это не от меня зависит.
Уголки рта сползли еще ниже, и Александра впервые увидела, как засмеялись глаза Богуславского. Но это был смех, исполненный превосходства. Она нахмурилась:
– Значит, есть кто-то, кто меняет коды?
– Есть что-то, – с нажимом произнес хозяин и почти вплотную подошел к Александре. Его глаза были по-прежнему высокомерно веселы, но говорил он серьезно. – Я не придумываю коды сам, я бы их постоянно забывал. Не ломайте себе голову, даю вам слово приезжать как можно чаще. И я уверен, что завтра вы спокойно сможете звонить кому угодно. Обещают еще один большой снегопад, но после, целую неделю, – ясная погода. Есть еще какие-то вопросы ко мне?
Осознав, что его упрямство не сломить, Александра пожала плечами:
– Честное слово, уехала бы хоть сейчас, но не в моих правилах бросать начатую работу. Кстати, можно еще раз посмотреть на картину?
– Разумеется. – Максим подошел к сейфу, достал ключ, набрал цифровую комбинацию. Открыл дверцу. – Вот, прошу.
Он положил картину на стол, и Александра склонилась над ней, в который раз оценивая зернистость и фактуру мазка. Внезапно она почувствовала, как кожа на затылке стянулась, что бывало в самые шоковые моменты. «Не может быть!»
Не спрашивая разрешения владельца, Александра взяла раму за края и повернула картину изнанкой к себе. Перед ней был порыжевший от времени жесткий картон с аукционной наклейкой на немецком языке.
– Вы можете дать мне что-то вроде… Ножа для разрезания бумаги? – спросила она. – Или шпателя?
– Ничего такого нет. – Максим с интересом смотрел на нее. – А зачем вам?
– Хочу снять задник.
Максим поднял бровь, но больше вопросов не задавал. В ящике стола нашлись железная линейка и выдвижной канцелярский нож. Александра положила картину ничком на стол, ножом отогнула скобы из мягкого металла, прижимавшие картон к раме. Подцепила картон линейкой в одном месте, в другом… За годы он словно прирос к дереву.
– Осторожнее, – проговорил Максим.
Александра поддела наконец картон, приподняла один угол, затем сняла весь задник. Открылась изнанка холста. Самого скверного в мире холста, в узелках и мелких опилках. В углу красовалась половина черной печати, которую некогда ставили на ткацкой фабрике, принимая у ткача работу и отмечая каждый аршин. «Колесико… М.А.Вин… Лод…»
– У вас такой вид, будто вы привидение увидели, – заметил Максим.
Она подняла голову. Щеки горели, голова слегка кружилась, как от лихорадки.
– Где вы, говорите, это купили? – спросила она.
– В Цюрихе, на аукционе. Аукционный дом Шуллера.
– И заплатили…
– Пять тысяч швейцарских франков, – Максим сощурился. – Нет, пять тысяч пятьсот, еще аукционный сбор.
– Вам кто-нибудь помогал, был какой-то посредник? – продолжала допытываться Александра, постепенно вновь начиная ощущать пол под ногами. – Кто посоветовал приобрести эту картину?
– Это была моя личная инициатива. – Он снова начал улыбаться. – А могу я спросить, в чем дело?
Александра сделала глубокий вдох. Ей казалось, что из комнаты выкачан воздух.
– Максим Юрьевич… – начала она.
– О, как официально! – Богуславский покачал головой. – Ну, если вам угодно так меня именовать… Слушаю. У вас такой вид, будто вы должны мне сообщить о чьей-то смерти.
Художница кивнула:
– Вроде того. Максим Юрьевич, это не картина. Это венка. Венка отличного качества, высокого уровня исполнения. Но… Всего лишь венка. Я уверена, вам все возместят! Вы должны обратиться к руководству аукционного дома с претензией…
– Александра…
– По законам, – не слушая его, продолжала Александра, взбудораженная своим открытием, – вы можете обратиться с претензией в течение трех лет после покупки. Три года еще не прошло?
– Послушайте меня, – снова начал Богуславский, но она перебила его:
– И отказать вам могут только в двух случаях: если описание в каталоге, выпущенном к аукциону, соответствует заключениям экспертов, действующих на день торгов. Пусть покажут эти заключения!
Богуславский уже не пытался ее перебить. Он смотрел на нее долгим и как будто сочувственным взглядом.
– Ну и второе вообще не про вас, – прерывисто вздохнула Александра. – Это если подделка была выявлена экспертизой, которая на дату проведения аукциона была технически невозможна или считалась нецелесообразной. Но это не про вас, повторяю. На таких холстах картины не писались никем и никогда. Это холсты для технических нужд. Максимально для подклейки. А вообще – для упаковки.
– Вы закончили? – спокойно спросил Богуславский.
– Да, – озадаченно ответила художница.
– Я знал, что это венка, – с улыбкой произнес хозяин отеля. – Ее сделал мой отец.
И ошеломленная Александра готова была поклясться, что Богуславский произнес эти слова с гордостью.
– Два года назад я был в Цюрихе, по делам.
Богуславский наклонился за кочергой и поправил пылающие дрова в камине. Все светильники в опустевшей после ужина столовой были погашены, и в отсветах огня комната выглядела меньше и уютнее, чем на самом деле. Александра сидела рядом с хозяином отеля на диване и смотрела в пространство, все еще чувствуя себя оглушенной. А он говорил, неторопливо и на удивление мягко, оставив свой обычный резкий тон.
– Переделал все дела и решил погулять перед сном, – продолжал Максим. – Случайно свернул в какой-то переулок. Знаете, бывают такие заманчивые старые переулки. Всегда кажется, что там за поворотом увидишь нечто удивительное.
Он усмехнулся.
– Ничего там, как правило, нет, не в Цюрихе, во всяком случае. Но вот в этом переулке за поворотом кое-что имелось. Антикварный магазин. Витрина, заставленная всякой дрянью. Китайские вазы, серебряные сервизы, бронзовый Будда… Практически то же, что везде. А на заднем плане стояла вот эта картина.
Максим указал пальцем в потолок. Венка с изображением сцены охоты снова покоилась в сейфе.
– Я сразу ее узнал, еще бы не узнать! – В его голосе зазвучали горькие ноты. – Это последнее, что сделал отец. Я никогда не интересовался его… Скажем так, деятельностью. Не бывал в его мастерской, даже не знал, где она. Но видел результаты. Иногда отец привозил особенно удачные венки домой и показывал мне, перед тем как отправиться к покупателям. Он гордился своей работой, понимаете?
Александра молча кивнула.
– Отец действительно делал венки, которые сложно было отличить от настоящих картин, – продолжал Максим. – На знаменитые шедевры никогда не посягал, но малых голландцев наштамповал больше, чем было самих малых голландцев. Иногда подделывал и сертификаты подлинности. Но чаще сообщал покупателю, что картина краденая и на экспертизу ее отдавать нельзя. Тут уже шла в ход психология. Людей он видел насквозь и очень этим гордился. Но в одном человеке отец ошибся. Очень ошибся…
Лицо Богуславского потемнело, щеку, обращенную к Александре, несколько раз дернул нервный тик.
– Это было в девяносто шестом году, – сдавленно выговорил он. – Отцу было сорок пять, мне – двадцать четыре. Я уже окончил институт, занимался бизнесом. Отец меня очень поддерживал финансово на первых порах, за свои венки он огребал немалые деньги. Я ведь предупреждал его…
Пауза и долгий взгляд на огонь.
– Я говорил, что это не может продолжаться вечно, он уже зарвался. Я знал, каким людям он продает все это барахло. Такие не прощают. Я говорил ему – остановись, уезжай, спрячься, я уже стою на ногах. Продавай все свое движимое и недвижимое, просто исчезни! Но он не слушал меня. Ему все время были нужны деньги.
Пауза. В камине обрушилось прогоревшее насквозь полено, распавшись на груду огненных комьев. Богуславский машинально разворошил их кочергой, которую не выпускал из рук.
– С матерью отец давно разошелся, без ссор, без скандалов. Меня очень любил. Мы от него денег не требовали, давал сам. Но вот возникла эта Лиза… Мать Жоры, – пояснил он. – Появилась из ниоткуда, познакомились на каком-то вернисаже. Отец часто бывал на таких мероприятиях, поддерживал статус коллекционера, вербовал клиентуру. А Лиза там присутствовала в качестве фотографа. И она уже была беременна от одного из своих дружков!