– Дадим нашим венкам время до утра, – ответила Александра, переводя дух. – Мы не торопимся. Заказчика интересует качество. Иди вперед, я еле тащусь.
Когда Нина обогнала ее, художница достала из кармана свою находку и попыталась рассмотреть ее. Но стемнело уже настолько, что она не могла отличить красных колец от синих на черном бисерном свадебнике.
Едва оказавшись в своем шале, художница выхватила из кармана куртки телефон.
– Иван Константинович? – Она с облегчением услышала в трубке спокойный голос торговца картинами. – Я как на раскаленной сковородке. Максим Богуславский не пытался с вами встретиться?
– Нет, деточка, – собеседник добродушно рассмеялся. – Зато я попытался кое-что о нем узнать.
Александра присела на край стола:
– И… Что узнали?
– Учитывая мои огромные связи, узнал я всего ничего. – Мусахов посерьезнел. – Что странно. Если человеку перевалило за пятьдесят, он должен больше наследить в этой жизни. Учитывая наследственность, уж извини за каламбур. Но твой заказчик, видно, не в отца пошел. Юра был авантюрист прожженный. А как человек – бездушное дерьмо, хотя о покойниках плохо не говорят. Поэтому, когда он исчез, никто по нему особенно не скучал. Но вот сынок, Максим Юрьевич… Хорошее образование, официальный бизнес, под судом не был, все налоги уплачены. Про отель ничего узнать не удалось, кроме того, что эта земля была арендована у городского поселения на длительный срок. Что касается личной жизни… Ты слушаешь меня, Сашенька?
– Да-да, – отрывисто ответила она. – Очень внимательно слушаю.
– А слушать-то нечего. – Тон собеседника оставался сдержанным. – Семьи нет. После исчезновения отца жил с матерью. После смерти матери – один. Бизнес никакого отношения к искусству не имеет. Единственное, что в его жизни может представлять интерес, – это смерть отца.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, прежде всего то, что твой заказчик так и не вступил в права наследства. Они с матерью не подавали в розыск, Юра все эти годы считался… Да никем не считался, у него не было никакого законного статуса! Исчез, якобы уехал. Сперва шептались, потом забыли.
– Максим мне об этом говорил, – вырвалось у нее. – Он не хотел поднимать шума, боялся столкнуться с возможными последствиями.
– Максим, похоже, тебе доверяет, – заметил Мусахов. – Но я бы на твоем месте не слишком этому радовался.
– Я и не радуюсь, – запнувшись, ответила художница и непоследовательно осведомилась: – Но почему?
– Потому что остается открытым вопрос, кто же все-таки выдал Юру, – бесстрастно ответил торговец картинами. – И почему именно тогда, не раньше, не позже. Римляне в таких случаях задавали вопрос: «Кому выгодно?» Умные люди были эти римляне. Ну, и ты же понимаешь, деточка, что для меня это было и невыгодно, и попросту опасно. Кроме того, я просто этого не делал.
– Я ни одной минуты так и не думала, – солгала художница.
– Деточка, я просто еще раз хочу подчеркнуть – именно я не сделал бы этого никогда, и не потому, что я такой святой человек. А просто Юра дурил клиентов не без моего участия. Так что могилка у нас была бы на двоих. Я все хожу вокруг да около этой мысли, кто, кто это сделал, кому выгодно? Что я могу точно сказать об этом человеке – он меня не знал. Иначе бы я загремел под фанфары за компанию. Это сделал кто-то очень близкий Юре, и не из нашего с ним круга. Ты молчишь?
– Я думаю, – отрывисто ответила Александра.
– Нам с тобой есть о чем подумать, – согласился Мусахов. – Значит, Максим знал про эти венки и много лет спустя узнал Крола. Я не говорю, что это мог быть он, ни в коем случае. Нужна веская причина, нужен мотив. А мотива я не вижу. Ведь сделать такое – это значит убить. А этот младший сын, которого мне Юра показывал на фотографиях, ты что, знаешь его? Помнится, даже имя назвала? Что с ним сталось?
– С Жорой все в относительном порядке, он здесь, в отеле, вроде сторожа, – отозвалась художница. – Неплохой парень, и перенес многое. Максим мне о нем рассказывал. Жора вроде бы не родной сын покойному Богуславскому, но тот был в связи с его матерью и заботился о нем. Сам Жора считает себя сыном Богуславского, но Максим смеется над этим.
– А где мать этого парня? – осведомился Мусахов.
– Она давно умерла. Максим сказал, что у нее была зависимость… Наркотическая. Жора тоже был болен и находился на грани, но Максим сделал все, чтобы вылечить его. Вложил в это огромные силы и безумные деньги, конечно.
– Редкий случай, – заметил торговец картинами. – Такое и для родного брата не всякий сделает.
– Максим сказал, что он знал Жору еще младенцем и встретил его, когда парень остался один, в плохом окружении, погибал…
Произнеся все это, Александра запнулась. Она вдруг устыдилась сентиментальности объяснений, но Мусахова ничто не смутило.
– Что же, этот Максим сделал доброе дело. Не ища для себя выгоды, как я понимаю!
– Да, скорее, себе в убыток, – заметила Александра. – Столько расходов и хлопот, чтобы вытащить парня из этой трясины… А потом еще его опекать.
– Жора, как я понимаю, в золоте не купается? – спросил Мусахов.
– Нет, с чего бы… – протянула художница. – Жора сам говорит, что полностью принадлежит Максиму, он без него никто. И заметно, кстати, что уважает брата и преклоняется перед ним.
– А как Максим к нему относится? – поинтересовался Мусахов и тут же себя одернул: – Да какая разница, в общем-то! Он спас парня, это уже свидетельствует о многом. И все-таки…
Повисла пауза, которую Александра не решалась нарушить. Наконец, торговец картинами подал голос:
– Все-таки мне покоя не дает то, как исчез Юра. Четверть века с лишним прошло, и никто его не искал. Даже безродных разыскивают, а у него-то семья была! И не одна, как выяснилось.
– Максим только и делал, что искал, – возразила Александра.
– Но в полицию не обращался.
– У меня такое впечатление, что Максим недолюбливает полицию, – заметила художница.
– А полицейские не для любви, они для порядка, – буркнул Мусахов. – Не думал, что изреку такое на старости лет. Ты понимаешь, дико то, что Юра попросту пропал, и концы в воду. Это неправильно. Бывало и такое в моем окружении, пропадали люди, но всегда находились. Или живыми где-то выныривали, или, уж извините, мертвыми. И знаю я все эти истории прекрасно, когда родня боится связываться с властями. Особенно если пропавший был тот еще фрукт. Знаешь, ведь если у пропавшего человека имеются причины скрываться от кредиторов или от полиции, его безвестно отсутствующим не признают. А у Юры причины, конечно, имелись. Но все-таки в конце концов родственники обращаются и в полицию, и в суд, и лет через пять-шесть в права наследства вступают, как после умершего. А тут что? Четверть века – ничего. Этому Максиму что же, наследство после отца получить не интересно?
– Сдается мне, денег у него достаточно, – осторожно предположила Александра. – И с его собственных слов я знаю, что он опасался унаследовать долговые обязательства отца.
– Ну, деньги лишними не бывают, это раз, – возразил Мусахов. – А два – кто его просит принимать наследство, если оно будет состоять из долгов? Но открыть-то завещание, ежели таковое имеется, надо или нет? А открыть его при жизни наследодателя никак невозможно. Таков закон. После кончины – пожалуйста, любой нотариус к вашим услугам, все справки затребует из реестра. А Юра-то официально жив! Даже не безвестно отсутствует, а попросту жив! По всем ревизским сказкам, как у Гоголя в «Мертвых душах». Вот где закавыка, Сашенька. Чего уж твой драгоценный Максим так опасается, что смерть отца скрывает, этого я тебе не скажу, и у него спрашивать не советую. Но что-то там сдохло и сильно смердит!
Александра содрогнулась – на нее словно дохнуло гнилым стылым воздухом недостроенного шале. Она обвела взглядом венки, разложенные на полу и на столе, и внезапно поняла, что не может больше видеть этот романтический пейзаж со сценой охоты. «Пять одинаковых венок. Да, Нина права, в этом есть нечто маниакальное. Как она выразилась? Если одна и та же деталь повторяется от раза к разу, значит, нам что-то рассказывают или о чем-то спрашивают. Максим выяснил, кто убил его отца и как. Остался вопрос – кто его выдал? А если… Если именно этого вопроса не было изначально, потому что Максим знал ответ? Если эти пять венок – рассказ? О себе?»
– Деточка, ты там приуныла? – осведомился Мусахов. – Я тебе испортил настроение? Не слушай меня, старого чайного гриба, я вечно всех подозреваю в худшем. Зато как приятно потом убедиться, что был неправ! Этот твой Максим Юрьевич явно отличный парень. Вон, сводного брата вытащил с того света, а зачем, спрашивается? Может Жора вообще его конкурент в плане наследства? Юра точно собирался обеспечить этого младенца, правда, о завещании ничего не известно.
– Неизвестно, – эхом откликнулась художница. – И узнать, вы говорите, нельзя?
– Только после признания Юры умершим. Сейчас он, как ни жутко звучит, вполне себе жив. Говорю же, это целая процедура, сложная и неприятная. Полиция, суды, время… Много времени. И Максим, судя по всему, в этом процессе не заинтересован.
– А может подать в розыск другой человек? – Александра осторожно коснулась края одной из венок, лежавших на столе. Даже сейчас, без подмалевки и состаренного лакового слоя, венка очень походила на настоящую картину. – Например, вы?
– Господь с тобой, деточка! – В голосе торговца картинами звучал неподдельный испуг. – Да зачем же прошлое ворошить, да еще такое страшное? Ведь там убийство! А вдруг меня за жабры возьмут на старости лет?
– Вот и Максим не желает с этим связываться, – заметила Александра. – А казалось бы, кому, как не ему? Но есть человек, которому в момент исчезновения вашего друга был всего год от роду. Который в любом случае непричастен.
– Этот паренек, – утвердительно произнес Мусахов. – А что же, на правах сына… Кстати, он официально сын Юры? Ты не в курсе, деточка?