Все между ними случилось спонтанно. И просто. Будто согласно естественному ходу событий. Встреча, прогулка на пляже, эта прекрасная, чудесная ночь.
На рассвете, когда Ярослав поспешно забрасывал в чемодан последние вещи, Лена сонно куталась в одеяло, поглядывая на мужские сборы со стороны, и не испытывала ни малейшего желания спросить: «Что дальше?»
Не хотелось никого удержать рядом с собой, не хотелось волноваться или ломать голову над удачными для сегодняшней ситуации фразами. Лена была спокойна до уютного умиротворения в душе. Выражение «Будь что будет!» в ее сознании звучало уверенно и твердо, без отчаяния или злости.
Возможно, Лена переросла тот возраст, когда в каждом вздохе понравившегося мужчины мерещится смысл. Возможно, однажды познав настоящую любовь, научилась не придавать чрезмерного значения симпатиям. Быть может, достигла той зрелости личности, когда серьезные переживания сопровождают прежде всего новый опыт либо же опыт глобально важный.
Причин такого состояния Лена не разгадала, но не могла ему не радоваться. Стоило признать, что подсознательно она опасалась последствий своего внезапного интереса к Ярославу. Боялась, что незаметно для себя «влетит» в него, как в прошлом «влетела» в Дениса: безоглядно, со всего маху, с критически опасной высоты.
Ни о чем не жалея, она, однако, стремилась не повторять прошлых ошибок, и надеялась, что в новые отношения зайдет вдумчиво и осторожно, как опытный пловец в реку с прозрачной водой, чистым дном и безопасным течением.
Обстоятельства их с Ярославом встреч изначально не вписывались в новый подход Лены к гипотетическому будущему. Она до сих пор затруднялась судить, чем закончится их едва начавшийся роман, будет ли у него продолжение в Москве и какое именно.
Смешно, но по утру они едва не забыли обменяться номерами мобильных. Не то чтобы Ярослав при необходимости не мог взять контакты Лены у собственной дочери, но в самом акте занесения друг друга в телефонные книги смартфонов, было что-то важное. Основательное. И рождающее надежду.
Как последний поцелуй в коридоре. Долгий и нежный. Такой неторопливый, словно впереди Лену и Ярослава ждал целый день вдвоем.
Как не расстававшиеся до последнего миллиметра соприкосновения кончики их пальцев.
Как бесконечные взаимные взгляды, успевшие сказать о том, о чем вербально говорить рано.
Дни без Ярослава проходили своим чередом. Обычно и вместе с тем — непривычно. Будто чего-то не хватало. Или кого-то.
Опаляющего откровенным, восхищенным взглядом из зрительного зала. Рассказывающего истории о бизнесе, что всегда перемежались с непринужденными шутками. Улыбающегося — легко и задорно, — до разбегающихся лучиками морщинок у темно-синих глаз.
Ярослав будил в Лене авантюристку и соблазнительницу, у которой жизненной энергии хватило бы на троих. Без него она более чем сносно работала и отдыхала, но чувствовала себя как отказавшаяся от допинга спортсменка.
Наблюдение за биологией влюбленности с ее скачками гормонов и эйфорией в действии не в шестнадцать, а в двадцать восемь лет Лену немного забавляло, а также радовало: все-таки есть жизнь после совершеннолетия, и даже после развода.
В подростковом возрасте и в юности она не могла понять, почему некоторые люди с поразительным энтузиазмом бросаются в новые отношения. Не понимала расхожего среди артистов убеждения «всегда нужно быть чуточку в кого-то влюбленной». Тогда, лет в семнадцать, Лена разрыв с любимым человеком представляла не иначе как трагедию и конец света.
Теперь она, казалось, с каждым оставшимся позади годом все лучше понимала, насколько прозаична жизнь. И вместе с тем — многообразна, а значит — не терпима к характерному для людей зацикливанию на чем-то единичном. Не стоило считать, что если не сложилось в одной сфере, то не сложилось совершенно все. Лена давно убедилась, что такой ход мыслей критично опасен.
Изо дня в день она училась видеть возможности для счастья. Наполняла себя им: «по искре, по блестке», как в одной любимой песне. Неожиданно случившаяся влюбленность тоже шла в ее личную копилку прекрасного.
Никто не мог гарантировать, что Лене повезет еще не раз повстречать мужчину, от которого захватывает дух и струной дрожит сердце. Отказываться от этого опыта или изводить себя предположениями о будущем она не хотела.
Ей нравилось скучать по Ярославу. Нравилось вспоминать, какими были его поцелуи и прикосновения, и предвкушать и фантазировать о продолжении. Случится оно в самом деле или нет, она не знала, но не запрещала себе представлять.
За минувшую с отъезда Ярослава рабочую неделю они с ним несколько раз переписывались. О том, как прошел полет и какая сейчас погода в непредсказуемой летом Москве. О работе и навалившихся на Ярослава после недолгого отсутствия делах. О планах Лены на дальнейшую музыкальную карьеру — с ним одним она поделилась своим решением приступить к поиску подходящей группы в Москве для продолжения концертной деятельности.
Обещание Ярослава обязательно явиться на первое же ее выступление в столице, конечно, теплом разлилось по сердцу и вызвало у Лены совсем девчоночью улыбку на губах и томительное тепло во всем теле. Она слукавила бы, не признав, что физической близости с Ярославом ей не хватало.
О ней думалось. Мечталось. Вспоминалось. Отчего после приходилось прикусывать ставшие вдруг волнующе чувствительными к любому ощущению губы и сжимать бедра в попытке унять тянущую между ними потребность контакта.
Перед сном Лена, никогда не разделявшая пуританских воззрений, не отказывала себе в возможности снять напряжение. Фантазировать не было нужды — картинок с одной единственной совместной с Ярославом ночи в ее голове имелось много.
Иногда (но только иногда) Лена думала о том, что будет, если их переписка наконец станет чуть более откровенной. Иногда она почти набиралась смелости сделать к этому первый шаг.
Глава 14
Возвращение в Москву показалось Ярославу неожиданно сложным. Закидывая вещи в чемодан, он ловил себя на инфантильной мысли, что с радостью не услышал бы звонок администратора отеля и проспал бы самолет, потому что покидать Елену отчаянно не хотелось. Она была такой… светящейся тем утром.
С самого пробуждения не было желания уезжать. Совершенно никакого.
Золотистые взлохмаченные после сна и предшествующим ему активностям волосы обрамляли изящное лицо с распахнутыми глазами и все еще припухшими и алыми от долгих поцелуев губами. Разомлевшая и домашняя, соблазнительно закутанная в одеяло Лена вызывала только одно вполне очевидное желание — опрокинуть ее на матрас и долго и изощренно выпутывать из белого кокона. Зацеловать ее всю с этой нежной, усыпанной мелкими-мелкими родинками в самых неожиданных местах кожей и добиться протяжных и частых стонов.
Голос, ее потрясающий, пробирающий до мурашек голос, был особенно прекрасен в горячем ночном безумии. Каждый ее едва слышный, сорвавшийся на последнем запасе кислорода полувыдох, каждый хрипло-жаркий звук вибрировал в теле Ярослава, доводя его до дикого состояния. В те минуты ему казалось, что оторваться от Лены — пусть и на мгновение, — он не сумеет никогда.
С энтузиазмом отчаявшегося он наслаждался вновь проснувшейся в нем потребностью упиваться женщиной до потери разума и сознания. Когда невозможно думать ни о чем, кроме раскинувшейся на простынях обнаженной женщины. Когда ее неописуемый, дурманящий запах и самое желанное тело кружат голову и будоражат нервные окончания лучше любого раздражителя и опьяняют сильнее всякого алкоголя, и мозг сбоит от переизбытка поступающих к нему сигналов, и руки трясутся от необходимости прикоснуться, чтобы наконец взять свое — и тут же отдать, только бы ей было также потрясающе хорошо.
Позабытый за последние несколько лет опыт всколыхнул в Ярославе что-то, будто вынудил открыть глаза после затянувшейся спячки и выползти на свет из безопасной, но промозглой и осточертевшей до омерзения берлоги. Он вдруг вспомнил, каково быть в ипостаси мужчины во всех смыслах этого слова. Как радоваться жизни, в которой что-то удивительно хорошее случается непосредственно с тобой, а не с дочерью, бизнесом или родителями.
Оказалось, что именно с ним, Ярославом Исаевым, ничего упоительного не происходило уже очень давно. Настолько давно, что он не догадывался о собственных потаенных надеждах и потребностях. А они были.
Лишь попав под женские чары вновь, он понял, что ждал этого. Хотел. Надеялся.
Услышать участившееся не от тяжких переживаний, а от приятного предвкушения сердцебиение. Ощутить неутихающую жажду близости с одной конкретной женщиной, а не обыденную физиологическую потребность разрядки. Почувствовать светлое, уютное счастье — и в молчании, и в разговоре, — с той, чью улыбку важно вызывать собственными словами и поступками.
Найти покой. Безмятежность.
Забыть серое, глухое одиночество.
Понять, что жизнь не кончилась и для него, Ярослава Исаева, у нее еще найдется парочка даров.
Каждый последовавший с возвращения из Сочи день московская квартира — когда-то семейное гнездо младшей ветви семьи Исаевых и первое крупное материальное свидетельство наступившего финансового успеха — с порога била в Ярослава звенящей в ушах и голове пустотой.
Темная прихожая, лишенный ароматов жизни воздух, стерильная, неестественная пустота и совершенно не поддающееся привыканию чувство опустелости. Но главным здесь было, конечно, другое: неотвратимо бросающиеся в глаза признаки случившихся в повседневности Ярослава перемен, неизбежных и тревожных.
Прежде присутствие Юльки спасало его от страха перед наступившим этапом совсем другого, незнакомого существования, где он остался один и, следовательно, за главного во всем — в воспитании дочери, в решении проблем родителей — и своих, и Карины, в бизнесе и даже в быту.
Не у кого было узнать, какие спагетти купить на ужин. Не с кем посоветоваться насчет подарка на юбилей матери. Не к кому отправить Юльку с ее «девчоночьими вопросами». Не было больше постоянного движения на кухне и не заканчивающихся букетов с живыми цветами в каждой комнате: после похорон он, как и Юлька, видеть не мог любые цветы — невыносимо.