— Систер, — он повернулся к ней и посмотрел с надеждой. — Скажи как старшая, мне что делать? С этими… — он поморщился, — чувствами?
Лене ободряюще ему улыбнулась, не позволяя себе слез, которые весь их разговор подступали к глазам. За Макса у нее всегда по-особенному болело сердце. За каждую его обиду и рану — душевную, и телесную, Лена всю свою жизнь испытывала знакомую только старшим сестрам необоснованную вину. Макса всегда отчаянно хотелось уберечь от бед.
— Что делать — решать только тебе, — сказала она, зная, что конкретные советы здесь не жизнеспособны. — Отойти в сторону или все же принять доступную тебе роль, но без расчета на большое. Любовь нельзя заслужить, Макс, — проговорила Лена настойчиво единственную истину. — Иногда человека можно только отпустить.
— Ты любила Дэна, но ушла? — Ее брат для нетрезвого и не спавшего человека удивительно быстро провел аналогию с ее разводом.
Лена кивнула, подтверждая его догадку.
— Но ушла.
— А сейчас? — Макс взглянул на нее с любопытством.
— М?
— Сейчас тоже любишь?
— Почему ты спрашиваешь?
Он скривил губы, словно объяснение было для него непростым, и, зажмурив веки, начал говорить:
— Потому что если любовь — это действительно любовь, то она ведь никогда не пройдет? — Теперь его тон, несмотря на ставший глухим и низким голос, казался ей почти по-детски беззащитным. — Как не проходит любовь к родителям или сестре, — открыв глаза, Макс кинул на Лену смешливый взгляд, на миг придавая своим словам искусственного лукавства, но то не могло скрыть, что на самом деле говорит он серьезно. — Это любовь, другая — неважно, в основе же одно и то же. По факту этим и отличается любовь от влюбленности или привычки, нет? Тем, что мы не перестаем кого-то любить, даже если быть с ними нельзя или невозможно?
— Ты ужасно умен и склонен к философии, братик, — полусерьезно, полушутя заявила Лена после пары мгновений тишины. Ей требовалась короткая пауза, чтобы уложить весь сонм мыслей в способные их выразить слова.
До беседы с Максом у нее была целая ночь, в которую она по большому счету она ломала голову над тем же вопросом, что прозвучал сейчас. Удивительно, насколько суть и ход рассуждений брата совпадал с ее, пусть формулировки они использовали разные, да и выводы у них, кажется, расходились.
Наверное, задумавшись, молчала Лена непозволительно долго, потому как лицо Ярослава, ожидающего ее ответ в настоящем, помрачнело.
— Понятно, — озвучил он бесстрастно собственные выводы, заметив, что она теперь смотрит на него осознанным взглядом.
Лена встрепенулась. Ухватив Ярослава за руку, торопливо и нервно заверила:
— Нет, ты неправильно меня понял. Это, — она перевела взволнованное дыхание, — очень сложный вопрос, и ответ у меня не слишком простой, но, мне кажется, если кто-то и поймет, что я имею в виду, то только ты. — Она взглянула на Ярослава с надеждой.
Немного расслабившись, он, наконец, ответил:
— Я очень постараюсь.
Лена неуверенно улыбнулась и заговорила вновь:
— Я не думаю, что можно окончательно разлюбить, если любишь по-настоящему, но, — не делая пауз, выделила она резко, предупреждая неверные трактовки сказанного, — я знаю, что любовь может быть разной, что она может видоизменяться… — Ярослав молчал, но не казался оскорбленным или разозленным, скорее заинтересованным. — Наверное, спроси ты меня о Денисе до вчерашней встречи с ним, я бы еще долго не знала, каковы мои нынешние чувства, но теперь я совершенно уверена, что больше не воспринимаю его как своего мужчину. — Глаза Яра посветлели, и Лена продолжила уже спокойнее, убедившись, что он не собирается уйти прямо сейчас. — Он… не чужой мне человек, но я полностью приняла, что нам не по пути. Не смирилась, а приняла. — Она вздохнула. — Он останется для меня важным человеком, но на расстоянии. Я не мечтаю быть с ним, я не люблю его так, как любила раньше. Не в смысле силы чувств, а в смысле их природы. Денис для меня стал… как будто родственником или кем-то ушедшим, понимаешь?
Глава 26
В этом году зима наступила для Ярослава неожиданно. Теплая и будто бесконечная осень ввела в заблуждение доверившихся ей москвичей, но снег явился ровно в срок: выпал первого декабря и не растаял. Вопреки традициям круговорота от белого покрова до черной слякоти ни разу не случилось.
С трудом отыскав в центре Москвы свободное парковочное место, Ярослав заглушил мотор и вышел из машины. Он огляделся по сторонам. Зимний вечерний город сверкал больше обычного: витрины местных магазинов покрыли сетки гирлянд, городская иллюминация приобрела рождественские мотивы, кое-где уже стояли украшенные елки — Москва вовсю готовилась к новогодним праздникам.
Медленно падающий с неба снег переливался в теплом свете фонарей. Люди сновали туда-сюда. Кто-то едва ли не бегом направлялся к ближайшему метро, кто-то гулял, держа в руках красиво оформленные стаканчики с логотипом кофеен. Заприметив на одном из таких собственную фамилию, Ярослав улыбнулся.
Наконец, поглубже вдохнув морозный, но противно загазованный воздух — в центре в час-пик зимой всегда было нечем дышать, — он спокойным шагом двинулся к нужному зданию, наслаждаясь самой возможностью пройтись, никуда не спеша.
За минувшие две недели декабря Ярослав сильно устал. Заполненные посетителями кофейни и соответствующая прибыль, конечно, радовали его предпринимательскую душу, но в минуты особой измотанности он завидовал тем, чья работа с наступлением зимы становилась менее напряженной. Для заведений общепита предновогодняя пора была как никогда жарким временем. И в этом году Ярослав оказался занят куда больше, чем в прошлом: надеясь успеть решить все главные задачи до отъезда в Штаты, из офиса он уходил только ближе к десяти.
Вполне ожидаемо для Ярослава, успевшего за детство дочери много раз услышать о ее планах на путешествия, Юлька собиралась воплотить свою давнюю мечту: встретить Рождество и Новый год в Нью-Йорке. С поистине детским восторгом во время звонков по видеосвязи она рассказывала, как они пройдутся по тем же местам, что и Кевин Маккалистер во втором фильме «Один дома», как погуляют по заснеженному (если вдруг повезет) Гайд-парку и посмотрят на дом с квартирой Моники. И обязательно сходят хотя бы на один бродвейский мюзикл.
Слушая по телефону о Юлькиных планах и просматривая отправленные ею в мессенджер ссылки, Ярослав мог только мысленно сочувствовать своим бедным ногам и пояснице — столько ему предстояло пройти. Впрочем, ради долгожданного времени общения с дочерью он был готов на куда большие жертвы.
Билеты были уже куплены, маршруты составлены, а пока Ярослав старался, как мог, соблюдать баланс между работой и личной жизнью. Этим вечером даже вырвался из офиса раньше, чем обещал Лене днем. Сегодня в одной из музыкальных студий она и ее ученицы и ученики устраивали неформальный отчетный концерт с приглашением зрителей из числа друзей и родственников. В планах Ярослава было приехать как раз к окончанию мероприятия и отправиться к Лене домой.
Оказавшись внутри и поприветствовав администратора, он прошел к указанной ему двери и остановился. По ту сторону кто-то очень неплохо пел смутно знакомую Ярославу композицию. Дождавшись паузы между выступлениями, он зашел внутрь и, рассудив, что завершения концерта предстоит подождать, поискал себе место в последних рядах импровизированного зала. Лены не было видно.
Вскоре она появилась на сцене вместе с одной из своих учениц. Ярослав знал, что с наиболее стеснительными ребятами Лена на подобных концертах выступает дуэтом в качестве моральной и психологической поддержки. Девушка, по виду ровесница Юльки, запела первой. Хорошим, красивым голосом — стесняться ей, по правде говоря, не стоило.
Любуясь Леной, Ярослав лишь краем уха воспринимал текст, но тем не менее подивился выбору совсем еще молодой девчонки. Стихи были горькие, взрослые. Про невзаимность, про холод другого и про умение его отпустить.
Потом те же строки подхватил голос Лены, и у Ярослава вдруг волосы на теле встали дыбом. Поначалу от того, с каким талантом, эмоцией и проникновенностью она пела наверняка сложный и по технике, и по смыслу материал и лишь после — от появившихся в голове ассоциаций.
Сжав челюсти, Ярослав напряженно и всматривался в Лену: искал ответ на свои предположения в мимике и позе, в выражении глаз и в каждой спетой ноте.
«Ты о нем сейчас поешь?» — крутилось у него в голове злое, обеспокоенное, отчаянное вопрошание.
Слишком текст стихов совпадал с тем, что Лена однажды поведала Ярославу. Он видел, что в глазах у нее едва-едва блестят слезы, за которыми — затуманенная временем боль. Он слышал, что каждая строчка уже была ею прожита. Не в эту минуту, когда льется музыка, а намного, намного раньше.
И он мог только ревниво, с раздирающей нутро безмолвностью мысленно обращаться к Лене:
«Просто ли ты проживаешь песню или вспоминаешь своего медноволосого и поешь о нем?»
Лена пела на разрыв собственной души. И Ярослав единственный в зале это знал.
Следующий номер оказался финальным, а потому — всеобщим. Вместе с Леной ее подопечные исполняли зажигательное попурри из новогодних хитов. Люди вокруг Ярослава улыбались и несмелыми голосами вторили знакомым мелодиям, а он продолжал думать о давно отзвучавшей песне.
После откровенного разговора с Леной, где не только она, но и он рассказал о своем браке, их отношения, казалось, вышли на иной, более доверительный уровень. И ревность Ярослава, как вспыхнула яростной вспышкой, так и погасла.
Чувства Лены к бывшему мужу действительно были хорошо ему понятны. Ее слова во многом резонировали с тем, что сам Ярослав теперь испытывал к Карине. Вернее, к памяти о ней.
Твердя себе, что жить дальше необходимо, Ярослав не переставал любить Карину. Скучать по ней. Оглядываться на ее возможные суждения и доводы, как делал прежде, когда мог обсудить с ней все что угодно. И тем отчаяннее в нем крепла эта привычка, когда Карины не стало.