— Я могу предложить вам дело, за которое многие не возьмутся.
— И какое?
— Вы знаете заведение под названием «Русский клуб»? Вот хорошо бы туда попасть. При этом никак не показывая своих, скажем так, нестандартных для этой среды взглядов.
— То есть, вы предлагаете мне стать шпионом?
— Да, предлагаю. А что? Честные войны бывают только в романах для юношества. Уж вы мне поверьте, у меня друг служил в штурмовиках. Как он воевал, я представляю. Про Аррас слыхали? Вот он там и воевал. А что такое партизанская война по-большевистки — я никому не советую увидеть. Знаете, что сказал товарищ Коньков? «Нам нужна победа. Одна на всех. Мы за ценой не постоим». Вот в старой России офицеры не подавали руки жандармам — и чем всё это закончилось? Эти офицеры водят в Париже такси. А так называемые союзники подло нас предавали. И господа эмигрантские лидеры ищут: кому бы повыгоднее подставить задницу. Так что, как сказал один поэт «Что тебе нужно — выбирай!»
Алексей задумался. Максим по себя решил, что про задницу он, пожалуй, загнул. В это время блатные понятия ещё не вошли в повсеместный обиход. Это в его время после брошенного тебе слова «пидор» требовалось драться насмерть. Но тут-то было по иному. Но спустя некоторое время Алексей поднял глаза на Максима.
— Наверное, вы правы. В нашем веке нет места сантиментам. Так что от меня нужно?
— Проникнуть в тот самый «Русский клуб» и поглядеть, что там творится. Кстати, ваш отец — богатый человек?
— Не бедный, это уж точно. Но бОльшую часть состояния он потерял в России. Отец вашей подруги Ирины был умнее, он сумел капитал вытащить. Но мой отец всё верил, что в России дела наладятся. У него до сих пор в сейфе лежат нефтяные акции Нобеля.
— Так это и отлично. Итак, вы из семьи коммерсантов, потерявших в результате Революции значительную часть состояния. Большевиков вам любить не за что. Вот с такой легендой и направляйтесь.
А начиналось всё с литературы…
Алексей Никифоров проявился через две недели. За это время он успел нарыть не много, а осень много. Ему повезло. Хотя, как знал Максим ещё из той жизни, везёт тому, кто что-то всерьез делает.
Так вот, на новой встрече Алексей поведал свои приключения. Дело было так.
Всё началось в том самом «Русском обществе», куда Никифоров отправился, чтобы осмотреться. В тот день выступал какой-то эмигрантский, чей талант не внушал оптимизма. В общем, зале остались немногие, а тусовка клубилась по своим законам. Алексей, прогуливаясь от одной компании к другой, пришвартовался к группе, в которой разговор шел именно о поэзии. Там говорили уже о творцах предреволюционной эпохи. И всё бы ничего, но тут влезла одна девушка. Её имя Алексей не знал, но, как многих, видел. Тем более, что эта-то обращала на себя внимание. Она изображала из себя эдакое ну совсем высокодуховное создание, которого интересует только искусство, а всякая людская пошлость её не касается. Вот она завела разговор о том, кто был лучше — Блок или Гумилев. То ли она и в самом деле ничего не понимала, то ли была любительницей исподволь разжечь страсти.
Дело-то в том, что эти имена в эмигрантской среде вызывали сильные эмоции. Кумир эстетствующих барышень Александр Блок после революции написал поэму «Двенадцать». А следом за ней и «Скифов», которых эмигранты воспринимали как большевистский манифест. А Гумилев… Ладно бы, что он после революции вернулся в Россию и трудился на новую власть. Так он ещё и воспитывал коммунистических поэтов! Имя его ученика, «красного Киплинга», Николая Тихонова, вызывало у многих зубовный скрежет. Так что шум поднялся изрядный.
Алексей уже собрался отойти от этой группы, но ту подошел стройный плечистый парень с очень породистыми чертами лица. Он вдруг обратился к Алексею.
— А вот вы что про это думаете? Про Тихонова.
— Я думаю, что большевикам повезло. Тихонов воспевает мужество. А наши… Сплошной скулеж.
— Я с вами соглашусь. Если бы он свою «Балладу о гвоздях» написал до революции, его бы флотские офицеры при каждой встрече поили бы коньяком. Это ведь суть флота и армии: приказали умереть — люди идут и умирают. Жаль, что такой человек на той стороне.
— А у нас подобных нет.
— Согласен. Простите, забыл представиться, Игорь Москвин.
— Алексей Никифоров.
Дальше пошла беседа на разные темы, которая переместилась в кафе.
Новый знакомый поинтересовался у Алексея, что тот думает о последней статье Милюкова, вызвавшей большие дискуссии в эмигрантской среде.
— Надоел. Он ждет, что кто-то скинет большевиков, а потом туда позовут его… Хотя что бы там не случилось, вряд ли в России в ближайшем будущем возникнет потребность в парламентских болтунах.
— Вы говорите интересные мысли. Знаете, послезавтра в «Русском клубе» будет лекция «Россия и русские». Я вас приглашаю.
С Юрием Алексей встретился заранее, возле станции метро «Коммерсе». Дальше они вдвоем углубились в окрестные улицы. Найти клуб оказалось непросто. Он располагался в двухэтажном здании, на котором не имелось никакой вывески. Зато возле входа отирались два крупных мужика с армейской выправкой. Которые пускали далеко не всех.
Как потом выяснилось, этот клуб отнюдь не был закрытым. То есть, таким, куда пускают только его членов и их гостей. И это понятно. На закрытом русском клубе можно было бы сразу вешать объявление: «товарищи чекисты, обратите внимание!»
Тут было хитрее. Пускали не всех, руководствуясь какими-то своими критериями. Так, перед Алексеем туда свободно вошел парень, явно тут бывший в первый раз — очень уж он внимательно разглядывал номера домов. А вот некую девицу не пустили, хотя она по-французски кричала что-то о «прессе». Впрочем, сама виновата. Не стоило так богемно одеваться. Эмигранты парижскую богему не любили. Слишком уж среди неё было много красных.
У Никифорова проблем не возникло, поскольку он-то шел с завсегдатаем — Москвин поздоровался с охранниками.
Впрочем, угодив внутрь, Алексей подумал: возможно, девицу не пустили совсем не из-за её богемного вида. Потому что представительницы прекрасного пола тут отсутствовали. Вообще.
(Максим, слушая, своего агента усмехнулся про себя. Да, всё-таки тут народ не слишком испорченный. Окажись он в таком заведении, его первой мыслью было бы: это не политический, а педерастический клуб.)
Они слегка опоздали, так что поспешили на лекцию. Алексей обратил внимание, что зал, хоть и небольшой, был забит. Причем, преобладала молодежь.
А с кафедры вещал пожилой мужик с интеллигентской бородой.
Тема Алексея сразу заинтересовала. Он много читал разной литературы. И знал, что большинство эмигрантов, как кот вокруг сметаны, ходили вокруг «общеевропейских ценностей». А лектор подчеркнул: русские — это не европейцы, это особая цивилизация. Но, с этой цивилизацией вышло плохо. Большевики разбудили «азиатчину», и под ними русские таковыми быть уже перестали. А истинные русские только в эмиграции. Да и то не все. Потому как большевики победили потому как многие думали только о себе — и теперь в эмиграции делают то же самое. Лектор не пожалел грязи на все без исключения эмигрантские организации. Пара человек возмущенно покинули зал. Но суть была понятна — только истинно русские люди могут спасти Россию.
После лекции была, как всегда, тусовка. Игорь куда-то исчез, Алексей двинулся на выход, но тут Москвин откуда-то нарисовался, к в компании с парнем не менее породистого вида, чем сам Москвин.
— Алексей, хочу тебя познакомить: Владимир Разметов.
Никифоров представился. А рукопожатие у парня было разве что немногим слабее, чем у него.
— Дело вот в чём. Мне Игорь сказал, что вы из семьи коммерсантов…
— Да, но я делами не занимаюсь, я учусь в Сорбонне.
— Но, тем не менее, вы в этом что-то понимаете. Вот я — сын флотского офицера. Сам послужить не успел, но про корабли и про флотскую службу знаю лучше, чем большинство здесь присутствующих. А вот про экономику я не знаю ничего. Пробовал читать Адама Смита, но мало чего понял. А вы ведь наверняка что-то понимаете…
— Ну, в общих чертах…
— Вот у меня к вам вопрос: как вы оцениваете большевистскую политику нэпа.
Алексей пожал плечами.
— У экономики есть свои законы. Большевики могли провозглашать что угодно. Но, как сказал Наполеон, «штыками можно много чего сделать, но сидеть на них нельзя». Так что они были вынуждены пойти на этот шаг.
— Меня интересует несколько другое. В кругах коммерсантов, как и в кругах либералов, бытует мнение, что большевистский режим сам по себе переродится.
Алексей заметил, что вокруг них уже собралась толпа слушателей. Значит, он говорил с авторитетным тут человеком. Что ж. Алексей чувствовал: тут не стоит излагать эмигрантские штампы. И тут его осенило.
— Может быть. Но ни тем либералам, ни нам от этого не будет, как говорится, ни жарко не холодно.
— Почему?
— Есть ещё один железный закон экономики. Если существует частное предпринимательство, значит, у кого-то неизбежно скапливаются очень крупные суммы.
— Но ОГПУ… — послышалась реплика сбоку.
Алексей усмехнулся.
— Господа, искусство прятать капиталы насчитывает не одно тысячелетие. К примеру, вы слышали о секте хлыстов? Моему отцу приходилось иметь с ними дело. С виду их коммерсанты — мелкие провинциальные лавочники. А на самом деле они контролировали такие деньги… Я думаю, до них и большевики не добрались. Так вот. Если большевистская система всерьез сползет к свободе предпринимательства, то именно они вылезут на свет. Как правильно сказал лектор, условия в России изменились, они их лучше знают. Да и не верю я, что все большевистские вожди — фанатики. Кое-кто наверняка захочет занять хорошее место в новых условиях. А значит — будет помогать этим подпольным денежным мешкам легализоваться. А мы им не нужны.
— Но Запад… — пискнул кто-то.
Разметов презрительно поглядел в ту сторону.