– Я не ввожу.
Актер кашлянул.
– Ну… Во-первых, Ника Загородская. Это его последняя пассия, – уточнил Виноградов. – Но имейте в виду, если что, я – пас. У нас коллектив маленький, и лишние склоки мне ни к чему. Я свою работу люблю и привык за нее держаться, а так можно запросто вылететь из всех проектов. Я этого, понятное дело, не могу допустить. Не могу оказаться без всяких средств и снова стать никем… – Артист замолчал.
– Я все понимаю. Значит, Загородская… – протянул Павел.
Почему же она мне не сказала об этом? Зачем Виктория Огурцова играет в такие сложные игры? У нее есть причины скрывать это? На стеснительную барышню она не похожа.
Он сделал в блокноте витиеватую завитушку и посмотрел в окно. Погода портилась. Слякоть. Дождь. Скорее бы пошел снег – чистый, белый, скрывающий все это безобразие. Внезапно он затосковал по снегу в родном городе. Там зима всегда приводила его в состояние почти детского восторга. Он помнил, как любил в детстве лизать снег, воображая, что это мороженое… А как хорошо было слепить снежок и запустить его, например, в дерево или в одноклассника. А если бросить снежок в ветки, уже опушенные снегом, то можно наблюдать, как распускается снежная бахрома и летит, летит, сверкая, звонко-серебристая пыль… А здесь… Москва. Слякоть, траурно-черный асфальт и жуткое преступление, которое надо распутать. Странные убийства – вот уже двое так погибли, Диянов и Морозов. Что между ними общего? Просто знакомые? Или их связывало нечто иное? Это дело ему непременно нужно раскрыть, иначе он опозорится капитально. Он не может подвести отдел, отца и мать, которые верят в него, сестренку Татьяну и даже собаку Хрустю, которую подобрали дворняжкой, а сейчас она выросла в приветливого и преданного рыже-черного пса.
– Как давно Загородская является любовницей Громопуло?
– Я не знаю, – несколько чопорно ответил актер. – Спросите у нее самой, – с некоторой ехидцей добавил он.
– Непременно, – пообещал Паша. – Так и сделаю.
На лестнице он столкнулся со старушкой, часто попадавшейся ему навстречу. Она гуляла с белой болонкой – Мусей. В этот раз пожилая женщина остановила Пашу.
– Молодой человек, вы сейчас заняты?
– Нет. А что?
– У меня отвалилась ручка от кухонной двери, – умоляюще сказала она. – Не могли бы вы помочь мне?
– Нет проблем, сейчас…
– Меня зовут Вера Павловна. А вас?
– Павел.
– А по отчеству? Без него как-то нехорошо. Не принято незнакомых людей величать по имени.
– Можно без отчества. Просто Павел.
Паша поднялся на шестой этаж и остановился перед дверью. Дерматиновая обивка, покосившиеся цифры. Через минуту он оказался в длинном коридоре, где, как ему показалось, царила полная темнота. Щелкнул свет, и первым, что увидел Павел, была белая моська. Рядом с ней – красавец кот, черный с белыми пятнами.
– Вот эта дверь, – прошелестел голос старушки. – Идите за мной.
В ручку был воткнут гвоздь.
– Где второй, не знаю.
– Инструменты есть?
– Где-то были. Сейчас поищу. Вы проходите на кухню пока.
Павел снял куртку и повесил ее на вешалку. Пахло лекарствами и мятой.
В кухне, обставленной темной мебелью, его уже ждали: кот и моська смотрели на него во все глаза – неподвижные болванчики, шокированные приходом гостя.
Вера Павловна вернулась с большим ящиком.
– Кажется, здесь…
Принимая из ее рук инструменты, Павел не удержался:
– Позвали бы меня. Такая тяжесть…
– Все сама привыкла делать, что не есть хорошо, особенно на старости лет. Но так уж жизнь распорядилась, и жаловаться на нее грех.
Ручка была приделана за пять минут. Проверяя работу, Павел подергал ее несколько раз.
– Вроде бы крепко сидит. Если не дергать, то все будет нормально…
– Ну что вы! Какое – дергать, это я просто потянула, и она отвалилась. Давно не подкручивалась… Тут дергать некому…
Павел посмотрел на моську, потом на кота. Ему показалось, что кот подмигнул.
– Ну, я пошел.
– А чай? Не откажитесь выпить чаю. У меня есть дивное варенье из вишни…
Варенье напомнило мамино. Павел уткнулся в чашку. Когда он звонил родителям? Несколько дней назад?
– Вы тут недавно…
– Да, нежданное наследство свалилось в виде квартиры в этом доме. Так я здесь и оказался.
– Это не очень хорошо.
– Почему? – удивился Паша.
– Все нежданное нужно отмаливать. В нем могут быть как хорошие, так и плохие черты. Здесь важно все очистить… Вы ходите в церковь?
– Редко…
– Я вам подарю икону. Молитесь в трудные минуты.
Она вышла из кухни и вскоре вернулась с небольшой потемневшей иконой.
– Вот. На здоровье… Вы где работаете?
– В полиции.
– Благородная работа… Только требует мужества и смелости… Никогда ни о чем не жалейте: ни о поспешных решениях, ни об опрометчивых шагах. Это школа жизни, которую должен пройти каждый… и чем скорее, тем лучше. В молодости хорошо закалять характер, который потом пригодится.
Моська легла под стол, а кот сидел в отдалении – невозмутимый, как Будда.
– Трудные дела?
– Да, особенно последнее, – про себя Павел сказал «оно же первое». Распространяться на эту тему ему не хотелось.
– Понимаю…
– А что, по-вашему, означает роза? – внезапно спросил Павел.
Под потолком мягким светом светила люстра, отчего все предметы приобрели тускло-сливочный оттенок.
Глаза у Веры Павловны слезились. Сколько ей лет? Семьдесят? Восемьдесят? Тонкая ниточка губ, фарфоровая кожа в мелких морщинках. Небесно-голубые глаза…
– Роза вообще-то – знак молчания, – сказала она после легкой паузы. – Давний старый символ. Молчание, которое необходимо соблюдать. А при каких обстоятельствах вы нашли розу? – спросила она с некоторым беспокойством.
Павел промолчал. Сказать об этом было выше его сил.
– Понимаю. Говорить нельзя.
Допив чай, Павел ушел, при этом сказал старушке, что, если нужно, пусть обращается к нему. Он всегда готов прийти на помощь. Он оставил свой телефон и, спускаясь по лестнице, подумал, что день точно прожит не зря. По крайней мере, одно доброе дело он сделал.
До самого главрежа он пока не дошел. Набрал телефон администратора, услышал дежурное: «Театр “На грани”», представился. Ему показалось, что его узнали, и в трубке послышался легкий звук, похожий на неодобрительное причмокивание.
– Константин Громопуло у себя?
– Он прибудет перед началом спектакля. За час. У него дела и все расписано поминутно.
– Мне нужно с ним побеседовать, если он не хочет получить повестку вызова в полицию.
– Думаю, что не хочет, – ответила администратор. – На свой страх и риск я вас вписываю. Не более пятнадцати минут, а то полетит интервью с Никитой…
– Козодоевым, – закончил Паша.
– Вы его знаете?
– Немного, – уклончиво сказал он. Про себя же подумал, что неплохо бы познакомиться с этим Козодоевым. Вдруг журналист, или как там его, блогер, окажется ценным источником информации. Такую возможность упускать нельзя.
– Жду вас к восемнадцати, – сказала администратор.
Павел задумался, в чем идти в театр. Одежды подходящей нет.
В кабинет заглянула Светлана.
– Ты как?
– Сегодня иду к главрежу… в театр. Надеюсь, что повезет, хотя надежда уже болтается на ниточке.
– И зря!
– Как твой Сережа?
– Сегодня выписывают.
– Поздравляю.
После обеда Павла вызвал к себе Вась Васич и поинтересовался результатами. Павел отрапортовал, но во время доклада чувствовал на себе пристальный взгляд начальника, как будто бы он что-то решал или взвешивал про себя.
– То есть пока тупик? – подытожил Вась Васич.
– Разрабатываются разные линии.
– То есть линии есть. А версий нет?
Паша готов был провалиться сквозь землю.
– Надо все как-то поактивней разворачивать, не стоять на месте… Через два дня придешь с новым докладом.
Когда Паша подходил к театру, он был готов разорвать в клочья главреда вместе со всеми артистами до кучи.
Константин Громопуло оказался высоким интересным мужчиной с кудрявыми волосами и холеной бородкой. Он напоминал томного изнеженного красавца, который отлично знает цену своей внешности и ни на минуту не забывает об этом, и больше походил на актера, чем на руководителя театра.
При виде Паши, вошедшего в кабинет в сопровождении администратора Эльвиры, которая сегодня была в ярко-оранжевом балахоне, Громопуло капризно поморщился:
– Я же просил – никому…
– Это из полиции, – многозначительно сказала она. – Я вам оставила сообщение.
– А… И что от меня хотят? – Он по-прежнему обращался к ней, а не к Павлу, словно тот был для него пустым местом, хотя в некотором смысле, наверное, так и было. Самомнение и нарциссизм режиссера явно не лезли ни в какие ворота.
– Мне надо с вами побеседовать.
– А в другое время никак?
– Я могу прислать вам вызов в полицию, – предупредил Павел. – Если вам неудобно сегодня.
Режиссер замер, словно прислушиваясь к себе. На лице его появилось выражение озабоченности.
– Ну хорошо… Недолго.
– Пятнадцать минут, – умоляюще сказала Эльвира.
Оставшись наедине с Громопуло, Павел достал блокнот.
– Что вы можете сказать о Диянове и Морозове? Два ваших актера убиты.
– Постойте, – капризно протянул главреж. – Давайте будем точны. Диянов – не мой актер. Если мне не изменяет память, он собирался переходить к нам в театр, пару раз беседовал со мной, два года назад сыграл в двух спектаклях эпизодические роли. И все.
– А Морозов?
По лицу Громопуло пробежала едва уловимая тень.
– Морозов тоже не был в основном составе. Он играл у нас в одном спектакле. Наш театр открыт всем, это один из его основополагающих принципов. Мы принимаем как профессионалов, так и любителей. Морозов не был профессиональным актером, тем не менее играл у нас, мы сотрудничали с ним.