и шепну духу моей матушки, погребенной на юге, что я внял ее плачу об отмщении.
За кладбищем лежало скопление небольших домиков, где жили люди скромного достатка. Квартал был небогатый, но опрятный и ухоженный. Дом Лулу состоял, похоже, всего из трех-четырех комнат.
Как придворный звездочет мог дойти до такого? Таких люди обычно щедро вознаграждают.
Я нашел Лулу в его бируни с двумя сыновьями, моими ровесниками. Стены там давно не перекрашивали, но они были очень чистыми, а пол застлан коврами. Сидели трое на скромных подушках, передавая друг другу чубук кальяна и прихлебывая чай. С сожалением я подумал, что никогда уже не смогу разделить со своим отцом такие простые радости взрослого мужчины.
— Добро пожаловать, друг мой! — сказал Лулу. Черный колпак покрывал его голову, морщины вокруг глаз были как лучи солнца; белая борода и усы были коротко подстрижены и словно светились на темной, как каштан, коже лица. — Твой приход умножит радость нашего праздника. Выпей с нами чаю.
Звездочет до моего прихода рассказывал, как однажды сопровождал шаха Тахмаспа на рыбную ловлю в реке, полной мелкой, но вкусной форели. Поскользнувшись, он упал в воду и промок до самой бороды. Когда он поднялся, мокрый и сконфуженный, шах разразился хохотом, и звездочет, хотя и смущенный, от всего сердца присоединился к нему.
— Сыновья мои, обязательно принимайте с юмором любую посадку в лужу, даже в самую большую, — заключил он.
Когда они покончили с чаем, сыновья ушли, а Лулу обратился ко мне:
— Спасибо, что навестил. Меня уволили с шахской службы вскоре после того, как ты был принят. Я вернулся, чтобы узнать, можно ли получить место у нового шаха, и надеюсь на твою помощь. А еще мне хотелось узнать, как ты провел эти годы.
— Простите, но я не могу припомнить вашего имени. Вы хорошо знали моего отца?
— Только беглое знакомство. Как печально для тебя, что его жизнь прервалась, когда ты был еще так юн.
— Верно, — отвечал я. — Много лет я пытался в точности выяснить, что с ним случилось. Знаете ли вы что-нибудь о его убийстве?
Лулу натянул поглубже свой черный колпак.
— Да, но должен предостеречь тебя, что всю жизнь говорю людям вещи, которых они на самом деле не хотят слышать. Причина, по которой я был отставлен от двора шаха Тахмаспа, в том, что одно мое предсказание разъярило его.
— Хочу слышать все. Я всегда желал обелить имя моего отца.
Глаза его потемнели.
— Тут я тебе не помощник.
Я был сбит с толку:
— Почему?
— Каждому человеку хочется считать своего отца невиновным, — ответил он.
— Но мой и был невиновен.
— А что бы ты почувствовал, узнав обратное?
— Я бы не поверил.
— Сынок, позволь рассказать мне то, что я помню. Твой отец был хорошим человеком, хвала Господу. Но убили его за то, что он попался на отводе денег из казны.
— Но это чушь! У нас было много денег. Мой отец не мог оказаться заурядным вором!
— Нет, не мог, — согласился Лулу. — Он брал деньги не для своей собственной поживы, а для поддержки мятежников.
— Да мой отец был верноподданным до мозга костей! Он никогда бы не сделал такого.
— Иногда быть верноподданным означает именно быть мятежником, — ответил он. — Это одна из причуд службы при дворе. Я не удивился бы, измени он ради тебя с мыслью оставить тебе плоды своих усилий.
— Я натыкаюсь на подобную клевету о моем отце с юношеских лет, — сказал я куда озлобленнее, чем хотел. — Меня от нее тошнит!
Взгляд звездочета был сочувственным.
— Да, могу себе представить.
— Кто обвинил его в этом? — спросил я, чувствуя, как гневная испарина выступает на шее.
— Полагаю, что другой счетовод.
— Но почему?
— Скорее всего, потому, что обнаружил несходящиеся счета и сообщил об этом, или, если он был ревностен, мог свершить суд собственными руками, убив твоего отца и оправдавшись после перед шахом.
Что-то в искреннем поведении Лулу заставило меня выслушать его. Когда я попытался заговорить, голос едва слушался меня.
— Твои слова ранят меня. Я пытаюсь вернуть моей семье доброе имя. Как я могу делать это, особенно в собственной душе, если мой отец не был верен?
— Некоторые считают, что твой отец поступил справедливо, пытаясь исправить положение, которое считал дурным. Для такого нужна отвага.
Могло ли это быть правдой? Мог ли я любить отца-мятежника? Эта мысль словно распарывала мне живот.
— Ты и твоя матушка были ему наверняка дороже всего на свете. Он очень серьезно обдумал бы такой риск.
— Но вы же не думаете, что у него были причины? Какие могут быть справедливые причины, чтоб сместить шаха?
— Если шах ты, то никаких, — засмеялся Лулу. — Но с точки зрения подданных, причиной может стать болезнь, делающая непригодным к правлению, глупость, неспособность давать потомство и наследовать или безумие.
— А как насчет дурного поведения?
— И это, — сказал звездочет. — Вопрос в том, какое зло чрезмерно. Вот тут люди, подобные твоему отцу, берут закон в свои руки. При удаче все славили бы его имя.
Мой отец стал бы одним из ближайших сподвижников нового шаха, а я, как его сын, мгновенно взлетел бы очень высоко. Смог бы жениться на одной из шахских дочерей. Это, конечно, правда, но вот все остальное просто бессмыслица.
— Если шах счел моего отца виновным, почему он позволил мне служить ему?
— По двум причинам. Первая — ты поразил его, сделавшись евнухом, чтоб пойти к нему на службу. Кто еще решился на такое?
Он помолчал, с любопытством разглядывая меня. Я безмолвствовал, не желая снова объясняться.
— Вторая причина: прежде, чем встретиться с тобой, он попросил меня составить твой гороскоп. Ты знал об этом?
— Нет.
— Я обнаружил кое-что, чего не могу забыть. Сочетание планет на момент твоего рождения означало, что твоя судьба и судьба династии связаны, как основа и уток.
— И это такая неожиданность? Я же служу ей.
Лулу засмеялся:
— Нет, сынок, ты не понимаешь. Гороскоп — причина того, что тебя взяли на службу.
— Почему?
— Твои звезды предсказали, что ты поможешь ускорить восхождение величайшего из сефевидских властителей.
— Я?!
— Да.
— Как?
Лулу хихикнул, морщины у глаз лукаво сжались.
— Звезды не отвечают так подробно. Я предположил, что шаху следует быть внимательнее к тому, что может открыться ему во сне, который всегда был отличным руководством его жизни. Но это почти все, что я знаю, потому что вскоре я получил отставку.
— Чем вы провинились?
— Шах велел мне составить гороскопы для всех его сыновей, чтоб выяснить, кто этот величайший из будущих властителей. Результат ему не понравился.
— И что вышло?
— Никому из них не было суждено величия, а я отказался притворяться, будто считаю иначе.
— Поэтому он перед смертью и не назвал преемника?
— Возможно. Это также может объяснить, почему он нанял тебя и держал тебя на службе.
— Как неожиданно! — сказал я, не справляясь с путаницей мыслей. — Но вот что еще тревожит меня в истории с отцом. Дворцовые записи говорят, что шах решил не наказывать его убийцу, ибо тот был высокопоставленным, но не называют его. А вы его знали?
— Нет, но подозреваю, что, когда шаху сообщили об убийстве, он обсудил случившееся с одним-двумя из самых доверенных советчиков. Решив не наказывать убийцу, они по той же самой причине, по какой и шах, скрыли его имя.
— А почему его имя не внесено в дворцовые летописи?
— Ты спрашивал историков?
— Один из них заявил, что не знает.
— Тогда возможно иное. Что, если этот человек могуществен и все еще жив?
Секунду я размышлял.
— И они утаивают его имя?
— Зачем рисковать и навлекать его гнев?
— Во имя Всевышнего! Вы, возможно, правы. Спасибо вам, отец.
— Пожалуйста. Обязательно приходи выпить чаю со мной и моими сыновьями когда захочешь. Мы будем рады твоему обществу.
— Конечно. И я буду рад рекомендовать вас для службы во дворце.
— Я глубоко благодарен. Как видишь, работа мне пригодилась бы. — Он обвел рукой протертые ковры и скудную мебель.
Я вспомнил дворцовых звездочетов, которых знал, проводивших большую часть времени за наблюдением звезд где-нибудь в деревне. Они выезжали туда на самых дивных арабских конях и не жалели денег ни на сбрую, ни на шатры, ни на инструменты. Как дорого стоит лишиться милости!
Баламани уже спал, когда я вернулся в наше жилище. Улегшись на тюфяк, я задумался об отце, вспоминая, как он каждый день возвращался домой к вечернему чаю, рассказывал о дворцовой жизни, а мое сердце трепетало от сознания причастности к ней. Но теперь я вырос и понял, что мой отец выбирал для меня только ее сверкающее начищенное серебро, а не тусклые исцарапанные самовары.
Был ли мой отец изменником? Чем глубже я закапывался, тем дальше правда ускользала от моих рук.
Я решил снова заглянуть в «Историю славного правления шаха Тахмаспа» и выписать имена всех счетоводов казначейства, служивших шаху во времена моего отца, а также тех знатных людей, которые были самыми доверенными советниками шаха. Я не смел приблизиться к ним — картину предстояло собирать из тех крохотных обрывков сведений, какие смогу найти.
На следующий день я встал пораньше, но обнаружил, что Баламани уже исчез.
Когда я одевался, вбежал Масуд Али с письмом для меня. Рукав его халата сдвинулся — под ним были крупные багровые и уже пожелтевшие синяки.
— Что случилось?
Он пожал плечами и отвернулся. Не сразу, но он все же признался, что Ардалан, другой мальчик-посыльный, отлупил его за новую победу в нардах. Я сделал мысленную зарубку отчитать того и сказал Масуду Али, что пошлю его к наставнику на уроки борьбы.
— Но сейчас, — добавил я, — хочу рассказать тебе самую важную историю из всех, какие тебе доводилось слышать. Она длинная, поэтому я расскажу ее тебе по частям. В конце ты поймешь, как противостоять задирам вроде Ардалана.