Во имя Бога! Словно все звезды погасли, кроме одной, о которой я думал больше всех.
Я поспешил к дверям и натянул сапоги.
— Спасибо за все, Фереште. Царевна просила меня поблагодарить тебя.
— Да хранит Бог тебя и твою госпожу, — ответила она.
В шахских конюшнях я потребовал свежую лошадь и поскакал через Тегеранские ворота к ставке. Как только я выехал из города, я пришпорил коня, а потом снова и снова, пока мы оба не стали задыхаться от напряжения. Что теперь делать? Шамхал мертв. Как Пери выдержит это?
Оглядываясь на дела мирзы Салмана при дворе, я понимал его пристрастие к измене. Он устранил двоих людей, чтоб продвинуться самому, затем он сделал то же самое с нами. Я проклинал себя за то, что не разгадал его раньше.
Когда я подскакал к ставке, то решил, что заблудился. Всего несколько шестов торчали в небеса, словно кости скелета. Большие шатры были свернуты, к ним вели ослов, чтоб нагрузить поклажей.
Как рассказал мне мальчишка-посыльный, выкладки звездочетов этим утром оказались настолько благоприятными, что Мохаммад решил: откладывать неразумно. Они с женой и Пери отправились верхом в город по более длинной дороге, чем та, которой добрался я, но более удобной для караванов. После прибытия к городским воротам они собирались торжественно въехать в город. Пери должны были доставить домой в паланкине, а новый шах с женой собирались разместиться у мирзы Салмана, пока не наступит благоприятный момент для вступления во дворец.
Снова мирза Салман!
Я повернул своего усталого коня и поскакал обратно в город, на этот раз по дороге, что вела к Вратам шахских садов. День темнел, снова посыпался снег. Дыхание лошади клубилось паром в ледяном воздухе. Высоко в небе собирались уродливые темные тучи. Я шпорил и шпорил коня, стараясь нагнать шахский караван. Вскоре вдали забрезжило темное пятно — это были ворота. Шахского каравана не было видно нигде.
Привратник сообщил, что шах уже проехал. Я погнал своего взмокшего коня по направлению к дому Пери. На улицах сновало множество людей, взбудораженных прибытием нового шаха в Казвин. Трудно было пробираться сквозь толпу. Наконец я нагнал конец процессии и увидел носилки с золотыми куполами. В одном из них наверняка сидела жена шаха, в другом, скорее всего, Пери. Возблагодарив Бога, что она почти уже дома, я поскакал вперед.
Когда я выбрался из толпы, переднего паланкина не было видно. Тот, с Пери, свернул через Али-Капу к ее дому и остановился там, но в дом ее не внесли. Носильщики чего-то ждали.
Паланкин несли стражники. В их начальнике я узнал Халил-хана, бывшего телохранителя Пери. За ним держались все сторонники Пери, главным образом черкесская конница. Я собрался открыть двери сам и поторопить ее с переходом внутрь. Спешившись, я громко постучал и, когда ворота отворились, сунул вожжи слуге.
— Будь готов впустить госпожу, — сказал я.
Приблизившись к носилкам Пери, я назвал себя.
— Повелительница жизни моей, я доставил сокрушительные новости! — шепнул я.
Коричневые бархатные занавеси отдернулись, и высунулась Азар-хатун, целиком укутанная в чадор:
— Прыгай сюда.
Я скользнул в паланкин, и носильщики громко выбранились, почуяв добавочный вес. Пери сидела скрестив ноги в узком пространстве, накрытом балдахином из желтого бархата.
Носилки были тесными, и колени мои задевали Пери. Лицо ее было так близко, что, чуть нагнувшись, я мог коснуться губами ее губ. Сердце мое билось чаще — несомненно, от быстрой скачки.
— Царевна… — заговорил было я.
Нахмуренный лоб Пери, который судьба наградила столь многими знаниями, сказал мне, что она уже поняла, насколько плохи новости.
— Говори.
— Мирза Салман сумел убедить Мохаммада и его жену, что вы убийца. Но не это худшее: убит Шамхал-хан.
Пери схватилась за мою руку. Я чувствовал тепло пальцев сквозь ткань моей одежды и пожелал только раз, единственный раз обнять ее и успокоить, словно дитя, на своей груди.
— Земля с моей могилы на мою голову! — воскликнула она.
Внезапно паланкин резко дернулся и двинулся вперед, но, судя по всему, носильщики удалялись от дома.
— Куда мы идем? — крикнул я.
Ответа не было, и я отдернул занавеси, чтоб убедиться: нас несут прочь. Дех! Я позвал на помощь всадников-черкесов. Они окружили паланкин, окликая людей Халил-хана, державших нас на плечах, и принялись отбивать нас у них. Нас с Пери кидало друг на друга, вперед и назад. На секунду я ощутил ее плечо у своей груди и сосновый аромат от ее волос.
— Да защитит нас Бог, — произнесла Пери.
Наконец паланкин перестал качаться и дергаться. Снаружи донесся голос черкесского воина:
— Царевна, вы в безопасности. Мы с вами и доставим вас домой!
Черкесы, по-видимому, сумели отбить паланкин у людей Халил-хана. Я снова высунулся из паланкина. Халил-хан, все еще верхом на своем коне, кричал защищавшим нас черкесам:
— Слушайте меня, воины! Я действую по приказу самого нового шаха! Неподчинение мне вы будете объяснять ему!
Черкесы медлили, не зная, что делать. Кровь мою наполнило льдом, и я задернул занавеси.
— Повелительница, скажите что-нибудь своим людям, чтоб они защитили вас!
Ее темные глаза словно утратили весь свой свет.
— Нет.
— Что?
— Вели им идти по домам. Иначе многие погибнут напрасно.
Нельзя было отказываться от схватки; после всего, что мы перенесли? Я смотрел на нее.
Носилки снова качнулись и дернулись; раздались крики и звуки схватки, и нас снова принялось бросать из стороны в сторону, пока люди Халил-хана пытались завладеть нами. Они спорили с черкесами, кому достанется царевна.
Взошло ли солнце из-за туч или это царский фарр Пери озарил паланкин изнутри? Она положила свою ладонь на мою руку, прежде чем я успел что-то сказать.
— Джавахир, наша игра проиграна. Умолкни и слушай:
Подобно паукам, сеть из слюны печали
Напрасно, смертные, вы неискусно ткали.
В ней гибнут равно правый и неправый,
Венчанный славой с обойденным славой.
Отдайте же печаль Творящему ее,
Оставьте причитание свое.
Молчите вы — Его грохочет слог,
Не ткете вы — Его снует челнок.
Я узнал стихи из поэмы Мевлана Руми и был тронут до глубины души, поняв, что Пери вверяет нас обоих заботе Бога.
— Я никогда не оставлю вас. Вы звезда, за которой я следую вечно.
Глаза Пери затуманились.
— Да, — тихо ответила она, — ты единственный из моих слуг, воистину любивший меня.
— Всем своим сердцем.
Паланкин задергался, и взгляд Пери прояснился.
— Отодвинь завесу и скажи мне, что ты видишь.
Я раздвинул бархат и выглянул. Внезапно сильные руки Пери толкнули меня в спину так, что я вылетел, успев выставить ноги, ударился об одного из воинов Халила и упал на землю. Пери меня перехитрила: теперь мне оставалось только повиноваться.
— Что она сказала? — спросил начальник черкесов, кряжистый богатырь с голубыми глазами.
Верный ей, я произнес самые тяжкие слова в моей жизни:
— Царевна приказывает вам разойтись, чтоб не потерпеть урона. Идите по домам и ждите приказа.
— Но ее же возьмут! — запротестовал он. — Мы не уйдем, пока не услышим приказ от нее самой!
Он еще не знал, что Шамхал-хан мертв. Если бы знал, не был таким храбрым.
— Благо, если бы она одарила тебя своей речью! Но не тебе требовать подобного.
Бархатные завесы шевельнулись. Черкес заметил это, понимая, что их коснулась царственная рука.
— Слушай слово царевны, — произнесла из носилок Пери.
Воины ошеломленно застыли. Царевна так редко обращалась к простолюдинам, что для них это было равно гласу Небес.
— Я благодарю вас за отличную службу. Вы отпущены к своим женам и детям, и это мой приказ. Да пошлет вам Бог всяческой удачи!
Глаза мужчин смягчились, будто их благословил святой.
— Мы подчиняемся с благодарностью! — ответил начальник черкесов.
Без всяких возражений ее люди оставили носилки стражникам Халил-хана, робко взявшимся за них, не понимая, что им делать, — ведь они тоже слышали глубокий и прекрасный голос царевны.
— Бегом! — крикнул Халил-хан. — Живо! Живо!
— Нет! — завопил я, не думая о собственной жизни. — Вы не можете увезти царевну сефевийской крови!
Глаза Халил-хана сузились, губы презрительно искривились.
— Как ты смеешь угрожать мне, ты, мерин! Убирайся с дороги, пока цел!
Я выхватил свой кинжал и нацелился ему в грудь. Страх, вспыхнувший в его глазах, только придал мне сил. Вблизи его оливковая кожа выглядела серой от ужаса. Уже вплотную, чуя запах пажитника в его дыхании, я занес клинок и ощутил, как напряглись мои мышцы. Уверен, что взревел, предчувствуя, как входит клинок в его незащищенную плоть. Он взмахнул мечом, защищаясь; я отбил удар и сломал ему нос тычком основания ладони. Слезы хлынули из его глаз, рука с мечом обмякла. Но тут что-то твердое врезалось в мой затылок, и кинжал выпал из моих пальцев.
Все вокруг потемнело и затихло. Так было, должно быть, несколько минут. Когда я очнулся, начальник черкесов и несколько воинов стояли надо мной, обтирая мое лицо тряпкой и держа под моим носом склянку с розовой водой. Сильный запах привел меня в чувство.
— Хорошо сделано, — усмехнулся черкес. — Никто из нас не забудет этого страха во взгляде Халил-хана. Не так часто вельможу унижают у тебя на глазах. Он тебя убить хотел, но, когда увидел, что мы драться будем, не стал.
Я тронул место под тюрбаном, которое так болело, и увидел на своих пальцах кровь. Белые точки плясали перед глазами.
— Что случилось?
— Один из его стражников угостил тебя клинком плашмя. Думаю, в голове у тебя сейчас как в печке.
На площади не было никого, кроме нескольких зевак. Я пролежал дольше, чем казалось.
— Где все?
— Халил-хан приказал им идти к его дому. Они потащили носилки к Выгулу.