— Дурак, — всхлипнула она. — Зачем так подкрадываться?
Справа что-то шерстяное, твердое и неприятно пахнущее касалось лица принцессы. Она поморщилась и отвернулась.
— Подкрадываться?! — возмутился Кастилос. — Это ты на меня свалилась из не пойми откуда.
— Угу, я такая, — улыбнулась принцесса.
Она отстранилась от Кастилоса, тыльной стороной ладони вытерла слёзы. Сердце успокаивалось. Ирабиль глубоко вдохнула и, прищурившись, вгляделась в неясный силуэт Кастилоса. Она не могла его видеть, как видела старушку. Да и была ли та старушка? Что это ещё за домик в лесу, что за непонятные речи, от которых голова кругом идет? Может, приснилось всё, а она во сне в лес ушла?
— Поймал кого? — спросила Ирабиль.
— Поймал, — проворчал Кастилос и, развернувшись, двинулся через заросли уверенным шагом. Обрадовавшись этой уверенности, И побежала за ним.
— А кого поймал?! — Впервые за последнее время Ирабиль вновь ощущала себя двенадцатилетней девчонкой, которая могла себе позволить быть смешной, наивной, назойливой. В сердце отчего-то зазвучала музыка, хотелось прыгать и танцевать.
— Козленка, — буркнул Кастилос все так же недружелюбно. — Видно, из хозяйства Ливирро. Была у него где-то тут потайная деревня.
Козленка он тащил на плече, это принцесса теперь видела в свете луны, изредка пробивающемся сквозь ветви. Значит, это его голова тыкалась ей в лицо.
— Козленка я ещё не ела, — сказала Ирабиль. — Сварим, или поджарим?
Кастилос продирался сквозь заросли. Впереди уже виднелся огонек костра.
— Ну чего молчишь? — возмутилась Ирабиль. — Я…
— Извини, — перебил Кастилос. — Я просто не хочу срывать злость на тебе.
— За что злость? — не поняла принцесса.
— За то, что нашел тебя в глухом лесу одну. Поэтому позволь мне пока помолчать.
Немногим позже она кляла себя последними словами за то, что пропустила сказанное мимо ушей. За то, что улыбнулась, не рискнув рассмеяться, и беззаботно шла за Кастилосом. За то, что позволила, наконец, упасть цепям, сковавшим сердце, и вдохнуть полной грудью, заполнить всё своё существо жизнью и радостью, невесть откуда взявшимися в этом умирающем мире.
Час назад она понимала Кастилоса, понимала его молчаливую замкнутость. Но теперь его угрюмость казалась ей смешной. Причину мысли принцессы обегали стороной, с непостижимой ловкостью. Ну чего он насупился? Всё ведь прекрасно: они живы, они идут к Кармаигсу, и скоро, должно быть, встретят Левмира. И Аммита, и Сардата — те ведь тоже знают, куда идти. А потом — придумают что-нибудь.
Глупо переживать из-за прошлого, решила принцесса. Из-за будущего — тоже. А настоящее всегда терпимо. Сейчас она даже спокойно могла произнести про себя имя Айри — той странной девушки из сна, чей портрет, сделанный знакомой рукой, не раз и не два являлся воображению. Всё казалось сносным в этот вечер, ставший отчего-то волшебным.
Выйдя к костру, Кастилос бросил на землю козленка со свернутой шеей и встал над похрапывающим Роткиром.
— Значит, так, — произнес Кастилос.
Лишь сейчас принцесса почувствовала укол тревоги. В голосе Кастилоса звучала приближающаяся буря. Из крохотного своего опыта жизни Ирабиль знала, что самое ужасное существо — это человек, который не может нанести удар настоящему врагу и, в отчаянии, бьёт друзей. Ужаснее может быть лишь вампир в такой ситуации. Вампир, чья страсть, как оказалось, — защищать её.
Поздно, слишком поздно эти мысли пришли в её голову. Одновременно с тем, как ботинок Кастилоса врезался в беззащитный живот Роткира.
От удара Роткир проснулся, вскрикнул. Его отбросило на край полянки, к толстой уродливой сосне. Миг — и Роткир оказался на ногах. Одной рукой он держался за живот, другой нащупывал рукоятку меча. Часто моргал, видно, с трудом стряхивая сон…
Сон! Конечно, это ведь наваждение.
— Перестань! — крикнула принцесса, но её никто не слушал. Оба её спутника смотрели друг на друга и видели врагов.
— Я велел тебе охранять ее, — сказал Кастилос, медленно приближаясь к Роткиру, который так и не обнажил меча. — Ты позволил себе уснуть.
Роткир тряхнул головой, провел ладонью по лицу, словно пытаясь снять залепившую глаза паутину.
— Это старушка! — продолжала Ирабиль. — Она пришла к костру и усыпила его. За ней я пошла в лес. У нее есть домик, и она…
Кастилос повернулся к ней, и в глазах его полыхнуло алое пламя.
— Хочешь сказать, здесь был кто-то чужой?
— Д-д-да, — пролепетала принцесса.
Роткир вскрикнул — Кастилос оказался рядом с ним, схватил за горло, приподнял и прижал к стволу дерева.
— Отпусти! — прохрипел Роткир, вцепившись в руку Кастилоса. — Не видел я никого! Сам не знаю, как сморило.
— Не видел, да? — Голос Кастилоса был спокойным, и от этого спокойствия у Ирабиль дрожали колени. — Так была старушка, или нет?
— Нет! — каркнул Роткир.
Ирабиль не знала, что сказать. Она видела, видела эту старушку, шла за ней, говорила с ней, но кто она была? Куда делась? Зачем приходила? И откуда, откуда, во имя Великой Реки, взялось это сказочное настроение, которое теперь грубо втоптано в грязь? Всё казалось таким нелепым сейчас.
— Нет, — всхлипнула Ирабиль. — Пусти его, это я виновата.
— Даже если ты, разбежавшись, ударилась бы в дерево головой, виноват в этом был бы он, — заявил Кастилос. — Можешь сколько угодно меня ненавидеть, но больше я не оставлю тебя с тем, кому не доверяю.
Быстрым движением Кастилос выдернул нож из-за пояса Роткира.
— Мне надоело слушать твои бесконечные шуточки и похвальбу. Тебе всё нипочем, ты из любой грязи выйдешь, улыбаясь, любую потерю переживешь. За это тебя ценил твой отец, но не я. Сейчас и здесь мне нужен боец, которому я могу доверить самое дорогое.
Роткир, все это время пытавшийся вырваться, выкрутить руку Кастилоса, замер. Глаза его сощурились.
— Отец? — прохрипел он.
В его сердце вонзился нож. Глаза широко распахнулись, но почти сразу поблекли и закатились. Безжизненное тело рухнуло на траву.
— Странный лес, — сказал Кастилос, усевшись возле костра. — Дикого зверья вообще нет. Как будто вывел кто. Если Эрлот умудрился ещё и такое провернуть — я в восхищении. В Кармаигсе сейчас, должно быть, истинный свинарник.
Принцесса, раскрыв рот, переводила взгляд с Кастилоса на мертвого Роткира и обратно. Что… Что сейчас произошло? Как такое может быть?! Она что, с ума сошла?!
— Ты что сделал? — прошептала она.
— Просто шел и шел. Увидел козленка, убил его. Вот как он умудрился тут выжить? Что, здесь нет волков? Нет медведей? Тут даже птиц нет, ты заметила?
Ирабиль подняла руки и обнаружила, что они трясутся. Как ни старалась, она не могла остановить дрожь. Всю её колотило, в глазах помутилось.
— Что ты наделал?! — завизжала она.
Бросилась к Роткиру. Ноги не слушались, одна зацепилась за другую. Упав на колени, принцесса поползла. Когда ладони коснулись рубашки Роткира, Ирабиль застонала.
Не может быть. Не бывает такого!
Мысли о Кастилосе ушли, растворились в более страшном открытии, чем безумный вампир: Роткир мертв. Этот назойливый веселый парень, бесстрашный и бесстыдный, никогда больше не будет шутить и смеяться, не улыбнется, не рассердится. Он — мертв.
Ирабиль выдернула нож из-под ребра. Положила окровавленное лезвие на запястье, но не успела сделать разрез. Вспомнила, что не может остановить сердца, что она — лишь жалкий, бессильный человечишка.
— За что?! — простонала она. — Прошу тебя, Река, один только раз, дай мне силы вернуть его!
Река молчала. Река молчала всегда. Канули в веках те времена, когда она, говорят, отвечала перворожденным.
Нет. Не будет никакой силы, не будет чуда. Река не делает подарков, она принимает жертвы и отвечает на них, лишь на них. Но какую жертву могла предложить Ирабиль?
— Я не буду больше, — по-детски прошептала она, сквозь слезы глядя на бледное лицо Роткира. — Никогда не буду перечить. Клянусь! Пусть я буду осколком стеклышка, безделушкой, в которую все верят. Пусть со мной носятся, сколько угодно, пусть бьются за меня, а сама я — шагу не ступлю. Я согласна, что больше я — никто. Ну нет у меня лучшей жертвы. Ты ведь знаешь, что мне это — хуже смерти!
Река молчала. Должно быть, и не слышала сбивчивого лопотания принцессы. Зато с кое-кем другим Река заговорила впервые в жизни.
Роткир моргнул.
Ирабиль поспешила отереть слезы, чтобы убедиться: глаза её не обманывают.
Роткир моргнул ещё раз. Ладонь скользнула по рубашке, нащупала окровавленную прореху.
— Жив! — выдохнула Ирабиль.
Роткир поднялся рывком. Он все так же держал руку на груди, будто прислушиваясь.
— Сердце не бьется, — сказал он.
— Пожалуйста, — буркнул Кастилос. — Если нож больше не нужен — брось сюда, сниму шкуру с козленка.
Роткир его будто и не слышал. Приоткрыв рот, он повернулся к принцессе. Кончики клыков, выглядывали из-под его верхней губы.
— Что со мной? — прошептал Роткир.
«Река приняла мою клятву, — хотела ответить Ирабиль. — Теперь я — ничто, но ты будешь жить».
— Ты вампир, поздравляю, — ответил вместо нее Кастилос. — Запусти сердце как можно скорее, но помни, кто ты есть. Ливирро — твой отец. Твоя мать была человеком. Поэтому ты получился таким странным, всегда ходил по грани между тем и этим. Но сейчас не время ходить по грани. Мне не нужны люди, которым я не могу доверять. Быть может, как вампир, ты будешь ответственнее. Тебе не так сильно будет хотеться спать. А теперь — передай, пожалуйста, нож.
Никто, кроме Кастилоса, не стал есть.
Никто, кроме Кастилоса, не смог уснуть этой ночью.
Ирабиль не хотела представлять, о чем думает, глядя в звездное небо, Роткир, так непривычно молчаливый.
Сама она думала о себе. О том, как легко дала клятву, как легко растоптала всё, что в ней оставалось своего, согласилась стать красивой безделушкой. Ради Левмира она не приносила таких жертв. Когда он пытался её уберечь, спрятать, защитить, она рвалась вперед, несмотря ни на что. Да, пусть тогда все было иначе, но… Она не принесла такой жертвы. Но принесла её ради Роткира.