— Хочешь пить? — Ирабиль протянула Роткиру фляжку.
Фляжки, котелок, походные мешки и запас пищи они взяли в сторожке, в ночь гибели Варготоса. Всё заготовил заботливый Ливирро. Неизвестно, правда, для кого. Предполагалось ведь, что Кастилос с Ирабиль, снабженные запасами крови, полетят к Кармаигсу, а не будут долго-долго идти, почти повторяя путь, которым три года назад прошли двое детей, верящих в Алую Реку.
Роткир покачал головой так медленно, будто шел под водой. Ирабиль посмотрела на его пояс, где висела такая же фляжка.
— Тогда дай мне.
Добилась своего — Роткир посмотрел на нее с недоумением. Принцесса, серьезно глядя ему в глаза, перевернула свою фляжку и постучала по донышку. На землю упала капля.
Несколько секунд Роткир думал о чем-то, глядя на Ирабиль, потом отвел взгляд. Руки медленно отцепили деревянную фляжку от пояса. Принцесса приняла молчаливое подношение. Тряхнула флягой — та была полна под завязку, даже не булькала. А ведь ручей миновали вчера утром.
Отпив немного, Ирабиль покосилась на Роткира. Уж не остановил ли он сердца? Но глаза нормальные, человеческие, да и дышит вроде. Ну и Кастилос бы обратил внимание, если что. Так ведь?
— Тебе нужно найти свою страсть, — заявила Ирабиль, вернув флягу.
В ответ получила ещё один озадаченный взгляд и отважно улыбнулась.
— Вампира определяет его страсть, — продолжала она словами Аммита, своего любимого учителя. — Некое благородное стремление к определенному совершенству, которое можно оттачивать вечно. Например, у моего отца страстью была власть, у твоего — наука, у Эрлота — война, победа в ней. У Атсамы — выживание. У Аммита — жизнь. Ну, он так говорил, я сама пока толком не понимаю, как может быть страстью — жизнь.
— А у тебя? — спросил вдруг Роткир таким непривычно тихим голосом, что Ирабиль вздрогнула и смешалась.
— У меня?.. Я… Ну, я — не вампир, — нехотя признала она. И впервые почувствовала облегчение от этой мысли. Будь она вампиром, вопрос озадачил бы её надолго.
Действительно, что за страсть у нее? Раньше — и Монолит подтвердил это — её страстью был Левмир. Это было, конечно, странно: испокон веков Вечные заключают союзы, но сохраняют свои страсти. А у них с Левмиром даже союза толком не было. Хотя они и погрузились одновременно в воды Реки, хотя их и связали незримые узы, это всё было далеко от жутковатого ритуала, который необходимо было провести, чтобы объявить себя перед Вечностью единым целым.
Что же осталось теперь? Она не могла толком представить лица Левмира. Хотела увидеть его и боялась. А наутро после обращения Роткира проснулась с кристально-прозрачной и жуткой мыслью: любовь осталась в прошлом. Долго она изо всех сил раздувала внутри себя этот огонь, но вот силы иссякли. Как можно любить того, кого нет рядом? Того, кто изменился совершенно и теперь стал совсем другим? Ирабиль любила отважного мальчишку, глаза которого загорались при виде нее, а щеки розовели. Который был рядом и заражал её своей безумной мечтой. А теперь он — кто? Вампир, причем, один из могущественнейших. Ирабиль помнила то чувство, когда он вышел из Реки. Левмир взял в себя столько силы, что неизвестно, что осталось от него самого, кроме той силы. И можно ли это любить?
Наверное, можно. Раз появилась во сне какая-то Айри, чей портрет он рисовал там, на Востоке. Да, это был сон, но Ирабиль верила в него и до сих пор иногда плакала по ночам. Как мог он допустить такое? Неужели она, Ирабиль, сделала бы нечто подобное? Неужели она бы позволила какому-нибудь парню приблизиться к себе настолько, чтобы просочиться в его сны?!
С болью в упрямо бьющемся человеческом сердечке Ирабиль понимала разницу между Союзом Вечных и человеческой любовью. Чувства людей проходят. Чувства Вечных — как и их страсти — живут, пока течет Река.
— Я б с тобой махнулся, — сказал Роткир, прервав стремительный поток беспорядочных мыслей принцессы.
Ирабиль нахмурилась, пытаясь понять сказанное. Слово «махнулся» отдавало чем-то пошлым, в ответ на что полагалось возмутиться и обидеться. Но Роткир был слишком понур и мрачен, чтобы заподозрить его в таких мыслях.
— Поменялся бы, — пришел он ей на помощь. — Вечно тебе всякая похабщина в бошку лезет. Тоже мне, «принцесса».
Услышав этот слабый отголосок прежнего Роткира, принцесса едва не расплакалась, но сдержала себя.
— Будь тем, кто ты есть, — хрипло сказала она, глядя в сторону. — Вечность — великий дар, но, быть может, понадобится вечность, чтобы его понять и оценить.
Ей было тошно слушать саму себя. Сколько у нее было «вечности»? Неполных четырнадцать лет?
— Просил я этого дара, — ворчал Роткир.
— Не просил, ты с ним родился.
Как и я…
Ирабиль сбилась с шага и прищурилась на Роткира с новым интересом. А ведь правда, они были очень похожи. Даже теперь оба переживали одно и то же: привыкнув быть кем-то, пытались смириться с тем, кем стали.
— Вот бы обратно отродиться, — проворчал Роткир и остановился, потому что впереди замер Кастилос. Ирабиль едва не налетела на его спину.
— Что там? — шепнула она.
Кастилос вглядывался в переплетение ветвей. Солнце почти зашло, и при всем желании Ирабиль не смогла бы ничего разглядеть. Но вдруг услышала голоса. Отдаленные, злые и — много.
— А вот и папа, — все так же мрачно сказал Роткир. — Пойти, что ль, права заявить? Давай, мол, развалины Варготоса поделим. Тебе от левого края до потрошенного трупа на крыше котельной, а мне оттуда — и до сломанной башни.
Кастилос повернулся к принцессе:
— Ливирро там. И ещё не меньше десятка вампиров. С ними люди.
— Так пойдем же к ним! — воскликнула И.
Попыталась воскликнуть. С губ успел сорваться лишь первый звук, и тут же рот ей заткнула ладонь. Кастилос, посмотрев за спину принцессы, одобрительно кивнул.
— Полагаешь, он нам обрадуется? — прошептал на ухо Роткир. — Руку убираю, орать не вздумай.
Принцесса с яростью вытерла губы и посмотрела на Кастилоса.
— Это же Ливирро, — вполголоса сказала она. — Ты сам ему доверился. Он присягнул мне…
— Это было до того, как из-за нас с тобой сгорел Варготос.
— Из-за нас с тобой? — В глазах Ирабиль потемнело; страшное чувство, которое она так долго давила, прорвалось, будто фурункул. — Надо было позволить меня убить, а не нести бред про всякие стеклышки! За каким чертом я теперь нужна? Чтобы ты из-за меня на всех подряд с ножом кидался, потому что я сама шагу ступать не должна?
Она замолчала, вспомнив клятву. Глупую клятву, после которой Роткир открыл глаза.
Пусть я буду осколком стеклышка, безделушкой, в которую все верят. Пусть со мной носятся, сколько угодно, пусть бьются за меня, а сама я — шагу не ступлю. Я согласна, что больше я — никто.
Ирабиль наклонила голову.
— Прости, — услышал удивленный Кастилос её шепот. — Я не хотела так говорить, мне просто до сих пор страшно от той цены, которая заплачена за мою жизнь.
Кастилос вздохнул. Да, ему тоже нелегко было все это пережить. И теперь принцесса почувствовала, как между ними вновь образуется та связь, которая была раньше. Восстанавливаются ниточки доверия.
— Хочешь пойти к нему? — спросил Кастилос.
Ирабиль покачала головой, пожала плечами:
— Сам решай. Я… Не знаю.
Три долгих вдоха и выдоха стояла тишина. Потом Кастилос повернулся к зарослям.
— Идем, — сказал он. — Вечным трудно разминуться, готов спорить, что Ливирро уже нас почувствовал.
Ирабиль шагнула за ним, прикрывая лицо от веток. Шла и думала, что они делают глупость. Ведь если Ливирро их почувствовал, но не вышел навстречу, значит, не хочет их видеть. А если не хочет их видеть, значит, не хочет делать того, что будет должен сделать, увидев. Но Ирабиль была лишь осколком стёклышка. Это всё, что она могла, будучи человеком.
На поляне вокруг костра ютились бледные, обессиленные люди. Ирабиль насчитала пятнадцать человек. Вампиров было столько же, и они держались поодаль, прячась в тенях деревьев. Как будто стыдились чего-то, или им приказали отойти и не вмешиваться. Пятнадцатый вампир стоял у костра, спиной к пришедшим, и в руках его вздрагивал человек. Юноша немногим старше Ирабиль. Безвольные руки его колотили по спине бывшего графа, но вот повисли, будто из них исчезли кости. Ливирро отстранился от парня, позволил ему с тихим стоном повалиться в объятия товарищей.
— Ты ведь мог просто пройти мимо. — Голос графа звучал непривычно. В нем слышались звериные, рычащие нотки, его переполняла сдерживаемая ярость. Пока ещё сдерживаемая.
Кастилос, выйдя на поляну, остановился, глядя в спину старого друга. Слева от него стоял Роткир, перебрасывая меч из руки в руку. Справа замерла Ирабиль. Она кусала губы, видя перед собой того, кому обязана была даже одеждой.
— Но ты пришел сюда, — продолжал Ливирро. — Почему? Зачем?
— Потому что не привык бежать в страхе от тех, кого называю друзьями, — тихо ответил Кастилос.
Ливирро развернулся. Лицо его, обычно такое доброе и простодушное, сейчас напоминало лик мертвеца, погибшего в схватке с заклятым врагом.
— Зря ты произнес это слово.
Он рассыпался в стаю летучих мышей. Кожистые крылья захлопали, а миг спустя стая исчезла. Граф появился напротив Кастилоса, и тот согнулся от удара в живот. Следующий удар Ливирро нанес ему в лицо. Кастилос рухнул наземь. Ирабиль заметила, что он даже не пытался защититься. Кастилос надеялся, что Ливирро, выместив гнев, успокоится. Кастилос забыл, что имеет дело с вампиром, а не с человеком.
Ирабиль дрожала, как никогда ощущая свою беззащитность. Если Ливирро сейчас бросится на нее, разве успеет Кастилос сделать хоть что-нибудь? И когда взгляд графа, в котором не осталось ни капли былой нежности, устремился на нее, Ирабиль сделала крохотный шаг назад. Само её тело, отчаявшись получить от разума нужный приказ, отступало.
— Здравствуй, папа, — раздался будничный голос Роткира. — Это слово тоже зря?