— Я места себе не могу найти. Если мне будет дозволено увидеть его перед смертью…
— Это я могу обещать, — кивнул Эрлот. — И верю, что ты не находишь себе места. Потому что… — Он встал, спустился по каменным ступеням и подошел к Ареке, минуя поднимающихся с кресел лордов. — Скажи, разве школа для грязных сопливых детишек — подходящее место для фаворитки короля?
Арека почувствовала на себе ещё один взгляд. Ринтер. Он ухмылялся, глядя на неё, как мальчишка, сделавший пакость.
— Что, твой щенок всё не оставляет попыток хоть как-то мне насолить? — сказала Атсама.
Лицо Ринтера исказилось страшным образом. В мыслях он, должно быть, разорвал герцогиню на куски, а после сжег, но в действительности побоялся даже посмотреть ей в глаза.
Эрлот рассмеялся, и Арека поняла, что нет смысла отвечать на его вопрос. Господин не нуждался в ответе. Запретит ей ходить в школу… Что ж, это ожидаемо, но жаль, что так скоро. Придется на ходу выдумывать новый план. Арека представила, как вечером Атсама проникнет в её комнату, и вместе они станут выдвигать и отвергать идеи. На душе потеплело. Лишь бы Эрлот не отобрал этого.
— Ринтер… — Атсама покачала головой и, обойдя Эрлота (что было грубейшим нарушением этикета!), устроилась в кресле. — Ты слишком долго жил в тени Ливирро. Забыл, как обстоят дела на самом деле. Чтобы задеть меня, нужно бросить вызов и успеть перед смертью нанести хоть один удар. А не шпионить за людьми, с которыми мне нравится убивать время. Чего ты ждал? Что папочка меня отшлёпает? Или заставит её убить?
Она подняла ладонь на уровень глаз и сотворила пламя. Алые языки плясали меж пальцами. Глядя на огонь, Атсама будто провалилась в пучины размышлений.
— Да, страшная кара, — пробормотала она с хорошо рассчитанной толикой безразличия и щепоткой усмешки.
Эрлот всё это время смотрел на Ареку, и та под его взглядом то краснела, то бледнела.
— Простите, господин, — прошептала она.
Ее ноги дрогнули. Наполовину добровольно, наполовину от накатившего бессилия она чуть не упала на колени, но Эрлот подхватил ее. Арека обнаружила себя в его объятиях, и дыхание на миг перехватило.
— Не за что извиняться, — прозвучал над ухом голос, исполненный жуткой нежности. — Даже людям нужны развлечения. Быть может, в особенности людям. Я благодарен за то, что ты не стала досаждать мне этой идеей и устроила всё сама. Ты не нарушила моих запретов. И за хорошее поведение я тебя вознагражу.
Эрлот оставил Ареку, повернулся к лордам. Они, за исключением Атсамы, погасившей, наконец, огонь, всё ещё стояли.
— Раз уж здесь прозвучало имя Ливирро, уделим ему пару слов. Граф умудрился выжить. Он с небольшим отрядом людей и вампиров движется сюда. На объявление войны это позорище не слишком похоже. Должно быть, хочет покаяться и предложить свои услуги, в которых нет нужды. Союзник, которому нет веры, опаснее врага. Каммат, я хочу, чтобы ты с этим разобрался.
Седая нечёсаная голова склонилась, выражая согласие и покорность.
— И последнее. — Эрлот опустил взгляд на Атсаму и протянул ей руку. — Герцогиня Атсама! Я предлагаю тебе создать Союз Вечных. Присоединиться ко мне на вершине мира. Что ответишь?
Каммат вздрогнул, но едва ли кто-то, кроме Ареки и, может быть, Эрлота заметил это. Олтис простодушно выпучил глаза. Ринтер посерел и приоткрыл рот, но тут же потрудился придать лицу бесстрастное выражение.
Атсама встала. Арека хорошо знала подругу, научилась с легкостью ориентироваться в десятках её личин и обличий. Знала, что где-то там, глубоко внутри, она оставалась девчонкой Анитти из рыбацкой деревни. Каких усилий ей стоило не бросить на Ринтера торжествующий взгляд! Арека сделала это за неё.
Герцогиня выглядела безупречно: польщенная, чуть взволнованная, сознающая честь и ответственность.
— Разумеется, я отвечу согласием, — сказала она, коснувшись ладони Эрлота. И добавила, уже не как герцогиня и будущая королева, но как давняя знакомая Эрлота: — Долго же вы думали, ваше величество.
— Дела, — улыбнулся Эрлот. — Заботы.
Он поднес к губам ладонь Атсамы и поцеловал её пальцы.
— Половина всего, чем я когда-либо буду владеть, принадлежит тебе, — сказал он. — То есть, половина мира. Но, по давней традиции, я хочу сделать тебе ещё один подарок в честь заключения Союза. Арека, подойди.
Не смея поверить услышанному, Арека сделала два крохотных шага вперед. Вот и её рука оказалась сжатой ледяными пальцами господина. Он свел вместе ладони Ареки и Атсамы.
— Она твоя.
Атсама захлопала ресницами, изображая удивление.
— Правда?
— Как только проведем ритуал, и при одном условии, которое мы с тобой обсудим наедине. Потом ты сможешь делать с ней все, что угодно.
— Все-все? — прищурилась Атсама.
Эрлот кивнул:
— Если захочешь, я велю одному из перворожденных графов дать ей кровь.
Арека подавила все, что могла, наружу вырвалась легкая дрожь и робкая улыбка. Лишь одна неприятная мысль червячком вгрызалась в сердце. Что это за условие, о котором Эрлот не пожелал говорить вслух? Что он заставит сделать Атсаму? Что-то такое, после чего радость превратится в боль?..
В тот день, когда началась служба Мэролла, он услышал от новоиспеченного короля обидные слова. Эрлот бросил его в числе других баронетов в атаку на Храм, и когда останки «воинства», разбитого берсерками, вернулись, сказал, что все они допустили одну большую ошибку: приняли дар. Многие тогда опустили глаза, но не Мэролл. Возможно, отчасти поэтому Эрлот назначил его командиром сброда и отдал единственный приказ: стоять лагерем у Храма и ждать, когда оттуда выйдет принцесса.
Потянулись дни, в течение которых Мэролл надеялся выслужиться. Он не спал, смотрел в сторону Храма и порой видел на его крыше крохотную фигурку с развевающимися злато-серебряными волосами. Но дни прошли, и потянулись месяцы.
Месяцы, в течение которых Мэролл сходил с ума от безделья, срывал злость на подчиненных, душил бунты, мало чем отличающиеся от привычного времяпрепровождения, и однажды заметил, что поползли годы.
Он злился, он смеялся, сомневался и верил. Он понимал, что Эрлот попросту забыл о нем, вышвырнул, как ненужную вещь. Но все же хотел верить, что стояние у Храма — испытание. Так сильно хотел верить, что поверил.
Каждое утро, до рассвета, Мэролл вставал против берсерка и смотрел на него, пытаясь проникнуть за черту, понять его сущность. Ведь когда-то это был человек, потом — вампир, и, наконец, стал берсерком. Существом без разума, без воли, лишь с одной страстью, возведенной в абсолют: страстью выполнить приказ. Когда шли дни, берсерки казались страшными. Дошло до месяцев, и они превратились в досадную помеху. А теперь, когда настал черед лет, Мэролл вдруг решил у них учиться. Их бросили так же, как его, но разве они от этого перестали быть силой, с которой нельзя не считаться?
Однажды Мэролл, обнажив клинок, пошел в сторону Храма. Вслед ему кричали, полагая, что командир утратил разум. Но командир обретал разум. Он думал: вот уж больше года прошло, а ни один берсерк не шелохнулся, не говоря о том, чтобы выпить крови. А ведь в последнюю битву они показали такое, от чего до сих пор дрожь пробирала. Выдай Мэролл хоть десятую долю того, его бы измучила жажда. Если бы он сумел выдать такое…
Значит, они берут пищу иначе!
Мэролл шел прямо на берсерка, смотрел в его пустые глаза. Пустые черные глаза, без той алой точки, что выдает голод вечного. Но алая точка появилась, когда Мэролл перешел некую черту. Он тут же остановился и, склонив голову, смотрел.
Никаких чувств, вот что он понял. Берсерк не злился, не раздражался, не наслаждался. Он был лишь оружием, и вот-вот что-то приведет его в действие. Должно быть, то же самое, что питает его. А что это — невидимое, непостижимое, подвластное лишь немногим достойным, и несущее столько крови, что выпить её всю не удастся и за вечность?
«Алая Река», — произнес Мэролл, и ему показалось, будто огонек в глазах берсерка вспыхнул ярче.
Мэролл вернулся в лагерь, где за минувший год сменилось множество воинов. Кого-то учил он, кто-то учил его. Но сегодня Мэролл получил урок, который нужно было осмысливать долго, и ни с кем не поделишься знанием — сочтут безумцем.
«И что это было? — с ехидцей произнес один из бесконечно сменяющихся безымянных адъютантов. — Думали прорваться к Храму в одиночку?»
«Хотел посмотреть в лицо врагу», — отозвался Мэролл.
«И что?» — заинтересовался вампир.
«Посмотрел», — сказал Мэролл, прежде чем скрыться в палатке.
Там он долго сидел неподвижно, глядя на пробирку с кровью. Жажда нарастала. Мэролл закрыл глаза и представил, как умел, Алую Реку. Ощутил запах крови…
Когда не бьется сердце, глаза закрыты, а мысли подчинены воле, трудно следить за временем. Мэроллу казалось, прошло несколько минут, и жажда притихла. Неужели всё так просто?! Он, Мэролл, разгадал секрет берсерков!
«Ваше благородие?»
Кто-то появился на черном берегу. Мэролл дернулся в его сторону, чтобы убить негодяя, и очнулся в своей палатке с мечом в руке. Адъютант шарахнулся.
«Чего тебе?» — спросил Мэролл, убирая меч в ножны.
«Построение», — пробормотал адъютант.
Построение? Сейчас?
Оттолкнув вампира, Мэролл вышел из палатки и прищурился — лучи встающего из-за Храма солнца ударили по глазам. Он пробыл в палатке половину дня, вечер и ночь. Но ведь… Ведь он был не в палатке.
Шли месяцы. Мэролл осторожно нащупывал границы своего открытия. Порой он удалялся из лагеря, оставив адъютанта главным. Уходил в пустынную местность и укрывался за каменной насыпью. Просиживал там дни и недели, неподвижный, безмолвный. В первый раз его нашел-таки адъютант и едва не поплатился за это жизнью. Но, придя в себя, Мэролл ощутил к нему благодарность. Вот о чем он не подумал: как самому вернуться?
В другой раз он отошел дальше и вонзил меч в землю. Загадал, что каждый раз, как тень от меча коснется его лица, он будет прозревать. И вот он вновь на черном берегу, стоит и смотрит на бескрайнюю Алую Реку. За красноватой туманной дымкой — смутные очертания Той Стороны, где живут все погибшие, живут вечно и безбедно, в своем маленьком счастье.