Возле камбуза в воздухе вились три уютных дымка, мурлыкала гитара Федькина, и на весь океан шлёпали костяшки домино. Там забивали «морского козла». Сбоку на трапе сидел Солнышкин и наблюдал за игрой.
«Повеселитесь, повеселитесь», — подумал артельщик и подошёл к компании.
— Сыграем? — Он готов был разбросать всех, как слепых котят.
— В пару с Петькиным, — сказал Борщик, мешая домино и принюхиваясь: не горят ли на плите макароны.
Стёпка запустил пятерню в кости и сразу с грохотом хватил ладонью о ящик. Везенье так и валило в руки!
— Шесть — шесть! На всю капусту!
Борщик от неожиданности приподнялся и замигал подпалёнными ресницами. Мишкин сощурился и, прикусив папироску, приставил камень сбоку.
— Шесть — пять!
— Правильно! — сказал Солнышкин, который болел за Мишкина.
— Вас не спрашивают, Лунышкин, — сострил артельщик и так шлёпнул камнем по ящику, что белые точки едва не вылетели из камня. — Четыре — шесть!
— Ну и разошёлся! — с интересом посмотрел на него Солнышкин.
— А нельзя ли потише? — раздался за спиной артельщика сердитый голос.
И на бак в полной форме выскочил штурман Пионерчиков с раскрытой тетрадью в руках. Он сочинял статью о делах юных моряков.
Крик артельщика помешал ему думать в тот момент, когда в голову пришли великолепные слова, а теперь они из головы вылетели.
Пионерчиков и без этого терпеть не мог артельщика.
При каждой встрече он мечтал дать ему хорошего пинка. Но честь морского мундира и пионерский закон не позволяли распускать руки.
— А может, сыграем? — повернулся к нему Стёпка, вскинув рыжую бровь.
— Я в подобные игры не играю, — отчеканил Пионерчиков и сморщил лоб. Он старался вспомнить великолепные слова.
— Дрейфите! — ухмыльнулся артельщик.
— Кто?! — изумился Пионерчиков. Его обвиняли в трусости!
Поставив ногу на край ящика, на котором сидел Борщик, он решительно взял камни из рук поражённого кока.
— Пять — два! — ударил по столу штурман.
— Отличный ход, молодец Пионерчиков, — сверкнул Стёпка тремя золотыми зубами и вбил очередную шестёрку с другой стороны.
Мишкин присвистнул: «Стучу, еду!»
— А ну-ка, Петькин, подайте и мистеру штурману колясочку до самого Жюлькипура! — захохотал артельщик.
Но Петькин уныло пожал плечами и выставил совсем другой камень.
— Что делаешь?! — Артельщик толкнул Петькина ногой.
Но было поздно: Пионерчиков удачно выставил следующий камень, а артельщик, замигав, споткнулся носом о собственную ладонь: «Еду».
— Так, — сказал Мишкин, — у кого-то присох дупелёк. Рыба. — И он опустил камень на кон. С обеих сторон стояли четвёрки.
— Считать очки, — сказал Пионерчиков.
Федькин опустил гитару.
Борщик забыл про макароны.
Солнышкин соскочил с трапа.
Все склонились над столом.
И вдруг Пионерчиков насторожился:
— А у кого дубль пять?
Мишкин положил руки на стол. Петькин раскрыл ладони.
— А вон он! — крикнул Солнышкин. — Вон! — и показал на рукав артельщика.
— Какой дубль? — разжав пальцы, усмехнулся артельщик.
И тут Пионерчиков почувствовал, как что-то, щёлкнув его по носу, полетело за борт. Он сделал прыжок и вытянул руку, будто ловил муху, но опоздал.
— Там камень! — сказал Пионерчиков.
— Хе-хе! Где камень? Проверьте! — засмеялся артельщик.
Это было уже делом принципа. Пионерчиков бросился к борту. Федькин вцепился ему в брюки, но тоненький штурман выскользнул из них и ласточкой полетел в океан. На секунду все в изумлении открыли рты и вдруг разом взвыли.
— Человек за бортом! — закричал Бурун.
— Круг! — крикнул Солнышкин и бросился за спасательным кругом.
— Горим, горим! — заметался Борщик: на камбузе стреляли и дымились макароны.
— Акула, акула! — заорал Федькин.
И тут все увидели, как, переворачиваясь вверх брюхом, к штурману несётся громадная акула.
Странная тропическая акула
Навстречу Пионерчикову мимо «Даёшь!» стремительно неслось серое брюхо приготовившейся для броска странной тропической акулы.
— Багром её, багром! — выпалил покрасневший Бурун и метнул вниз пожарный багор.
Но акула пронеслась мимо и приближалась к тому месту, куда нырнул юный штурман. Теперь Пионерчиков остался с хищницей один на один.
— Пропал, — сказал Федькин.
Но штурман вынырнул. В руке он победоносно сжимал дубль и собирался произнести обличительную речь, когда увидел, что пароход уходит. Артельщик удирал! Возмущённый Пионерчиков помахал кулаком вдогонку и тут заметил летящую на него задранную акулью морду. Акула пыталась сорвать ему выступление! В запальчивости Пионерчиков так двинул её ногой, что морда мгновенно вогнулась, а во все стороны от неё полетели красные брызги. Правда, красными они были от заката, но Пионерчиков этого не видел. Он схватил хищницу за горло и с таким треском рванул, что из неё тут же со свистом вылетел дух.
К этому времени «Даёшь!» дал задний ход, и все увидели, как в краснеющую с каждой минутой глубину опускается тело убитой акулы.
Конечно, свысока трудно было разглядеть, что на её морде зачем-то вышита буква «Т». А Пионерчикову тоже было не до этого.
И только Тая в стороне от всех вздыхала, глядя в воду: там тонул её любимый пододеяльник с красивой буквой «Т», который она выронила от испуга, увидев, как Пионерчиков прыгает за борт.
— Шут с ним, с пододеяльником! — сказала она. — Главное — штурман жив, целёхонек.
Некоторые непредвиденные обстоятельства
— Стоп машина! Шлюпку на воду!
Моряков и Перчиков летели по трапу через три ступеньки. Солнышкин катил впереди себя спасательный круг, а Пионерчиков уже взбирался наверх по штормтрапу, который держали в руках Федькин и Бурун.
— Что случилось, что это значит? — спросил Моряков.
Но мокрый победитель акулы, перебросив через борт ноги, сразу направился к артельщику и размахнулся так, что у Стёпки заранее взбухла щека и показалось, будто корабль кренится налево.
Пионерчиков занёс руку, Пионерчиков развернул мокрую ладонь, он уже сам слышал звон горячего шлепка. Но по пионерским законам и морским правилам этого делать не полагалось.
«Хе-хе, сдрейфил, — облегчённо подумал артельщик. — Ничего, мы ещё себя покажем». И он покосился в сторону Жюлькипура.
— В чём дело? — ещё раз громко спросил Моряков. Он нервничал: до приёма космических сигналов оставались считанные минуты, а на судне разгорался скандал!
Корма была полна народа.
— За борт артельщика! — кричал Мишкин. — Он травил Солнышкина.
— Перчикова на необитаемый остров высаживал, — сказала Марина.
— Макароны из-за него подгорели! — крикнул с камбуза Борщик.
— И, кроме всего, он мошенник, паршивый мошенник! — вспыхнул Пионерчиков, который до сих пор не оделся и держал в руках брюки.
— Та-ак, — сказал Моряков, — Так. Что же мы с ним сделаем?
— За борт его! — взмахнул кулаком Солнышкин. — А в лодку ему десяток сарделек и пять бутылок «Ласточки», как он когда-то Перчикову!
Артельщик, как толстый барбос, прижался к стене. Кажется, наступало время расплаты. Команда ждала решения.
Суровый Пионерчиков прошёлся по палубе и сказал:
— Вынесем выговор!
— За что? — взвыл артельщик, хотя сам чуть не обезумел от радости. Такое решение его устраивало!
— Так выбросим или выговор? — Моряков обвёл глазами команду.
— Выговор, — сказала Марина, — а ключи от артелки передать боцману.
— Протестую! — загнусавил Стёпка. — Я протестую!
Теперь-то он оставался на корабле. Ничего, лишь бы добраться до Жюлькипура, а там — он ещё поговорит с этими перчиковыми-пионерчиковыми. И вдруг, на удивление самому себе, Стёпка выпалил:
— Я протестую! Я объявляю голодовку!
— Что? — спросил Перчиков.
— Что-что? — повторил Солнышкин.
— Голодовку! — сказал артельщик и швырнул боцману ключи.
— Ну и обидел! — захохотал Мишкин.
— Врёт, — сказал Пионерчиков, натягивая брюки.
— А вы, — повернулся на его голос доктор Челкашкин, — а вы зайдите-ка, пожалуйста, на минутку ко мне.
— И ко мне тоже, — сказал Моряков. — Через часок. — И бросился в радиорубку.
Солнце село, на небе горели звёзды, и вот-вот должны были раздаться далёкие таинственные сигналы. Сигналы космической цивилизации.
Сигналы космической цивилизации
Ночь была в тысячах мерцающих огней. Корабль тёрся щеками о бархатную темноту, вода шелестела о борт парохода. Моряков любил такие часы. Тысячу раз он проходил под южными созвездиями, но всегда замирал перед этим небом и готов был снять свою капитанскую фуражку перед каждой далёкой звездой. Звёзды вежливо отвечали ему лёгким всплеском и заглядывали в рубку, словно просились в гости. Казалось, протяни руку — и какая-нибудь из них опустится на ладонь и начнёт удивительный рассказ.
Но это, конечно, только казалось.
Теперь звёзды должны были говорить в самом деле. И Моряков шёпотом спрашивал у Перчикова:
— Ну что?
— Молчат,— хмуро сдвинул наушники Перчиков.
— А может, что-нибудь с антенной? — спросил Моряков.
— Проверим, — сказал Перчиков и полез на стул, но руки его не дотягивались до потолка.
— Становитесь на плечи, — сказал Моряков и подставил спину.
Перчиков замигал.
— Не валяйте дурака, Перчиков, дорога каждая секунда!
Перчиков поставил ногу на могучее капитанское плечо и сразу услышал, как в наушниках затенькал далёкий угасающий звук. Перчиков едва не полетел на пол. Но удержался и продолжал слушать.
— Поднимите выше.
— Что? — затаив дыхание спросил Моряков.
— Выше! — сказал Перчиков.
Капитан распрямился. Радист упёрся лбом в потолок и закричал:
— Есть, есть! Понял, понял!
И, соскочив, он показал на иллюминатор:
— Видите, взошла луна и появились сигналы.
— Ну и что? — спросил Моряков.
— Они отражаются от луны. А если к ней приблизить нашу антенну, если поставить её на носу, звуки усилятся! — живо объяснил Перчиков. — Ведь судно идёт носом к луне!