— Как вы себя чувствуете, Антон Павлович? — как можно доброжелательней спросил следователь.
— Спасибо, прекрасно, — ответил сухо скрипач.
— Вспомнили что-нибудь?
— Я вспомнил все! — нахмурился Баскаков.
— Тогда позвольте вам задать несколько вопросов наедине?
Баскаков подумал, взглянул на жену и сделал ей знак, чтобы ушла. Она неодобрительно зыркнула на Дрянцова, но все же удалилась без единого слова.
— Все ли вы вспомнили, Антон Павлович?
— Я же сказал вам, что все! Точнее, почти все. Я знаю, кто я, помню свое прошлое, родителей, дом, жену. Сохранил свои профессиональные навыки. Несмотря на то что я более двух лет не играл на скрипке, надеюсь за три месяца восстановить свое мастерство.
— Вы отсутствовали два с половиной года. Вы помните, где вы были?
— Помню.
— Все?
— Кое-какие фрагменты еще отсутствуют, но общую картину я нарисовать могу.
— Тогда давайте по порядку. Два с половиной года назад вы ушли из дома и не вернулись. Что с вами произошло?
— На меня напали, — кисло улыбнулся Баскаков. — Это случилось после репетиции в час дня. Я на минуту забежал в магазин, чтобы купить пакет сока. После этого я собирался ехать в автосервис менять резину. До своей машины я не дошел буквально два шага. Четверо парней окружили меня и потребовали, чтобы я сел с ними в машину. Я отказался. Тогда они брызнули мне в лицо газом и затащили в машину.
— Что за машина, помните?
— А как же? «Вольво». Черного цвета.
— И парней можете вспомнить?
— Один под метр девяносто. Остальные пониже. Вот того, что под метр девяносто, я узнаю. Братки его — все на одну рожу. Ну так вот: рот залепили мне пластырем, на глаза надели вязаную шапочку — руки, ноги связали. И везли около двух часов.
— Куда?
— Откуда я знаю? Ничего не видел! Слышал только, что машина остановилась где-то в лесу. Это я определил по щебету птиц. Меня впихнули в какой-то подвал. Там на бетонном полу со связанными руками я провалялся до следующего утра. На рассвете за мной пришли, выволокли из подвала, затащили в дом и сняли шапку. Меня осмотрел какой-то иностранец. Судя по всему, англичанин.
— Почему вы так решили?
— По акценту. Его бы я тоже узнал. С ним был еще какой-то тип с такими, знаете, наглыми лягушачьими глазами. Иностранец кивнул. Мне снова надвинули на глаза шапку, затащили в его машину и сделали в руку укол. Что было после этого — я помню очень смутно. Меня куда-то привезли. Руки развязали, пластырь отлепили. Я начал возмущаться. Меня избили. Дальше не помню. Четко запомнился вот какой фрагмент: этот самый иностранец метит мне в лоб из пистолета. А пистолет какой-то странный: дуло на конце сужено. Помню щелчок. И лоб чешется. Потом он мне этим пистолетом выстрелил в ладонь. И дальше снова полный провал.
— Где все это происходило?
— В какой-то лаборатории. В какой? Не помню. Однако помню, как я начал себя осознавать. Работаю я на заводе по производству водки. Мою из шланга бутылки.
— Где это?
— Не знаю. До этого я работал на этом заводе, но как-то бессознательно. А тут мне стало казаться, что я этим занимался всю жизнь и никакой другой жизни у меня никогда не было.
— Вы работали один?
— Нет! Нас там было много. Мы друг с другом не разговаривали. В этом не было необходимости. Я там без конца слышал изнутри голос. Этот голос нас будил. Он говорил: «Подъем!» — и мы вставали. Я помню, что чувство страха ко всему, даже к смерти, у меня было атрофировано, а вот этого голоса я боялся панически.
Тут Баскакова передернуло. Он поднял глаза на следователя и увидел его скептическую улыбку. Больной нахмурился и отвернулся к окну.
— Что же вы замолчали? Продолжайте! — произнес Дрянцов. — Это интересно.
— Я больше не помню, — пробурчал скрипач, не поворачивая головы.
Воцарилась тишина.
— Где этот завод стоял, вы, конечно, тоже не помните? — спросил Дрянцов.
— Конечно, нет!
— И как же вы потом оказались в Москве?
— Не знаю, — ответил Баскаков хмуро.
— А говорите, все помните.
Скрипач повернул голову к следователю:
— Скажите, меня в чем-то подозревают?
— Нет, — соврал следователь.
— Тогда почему я нахожусь под арестом?
— Почему вы решили, что под арестом?
— Потому что у моей палаты дежурит милиционер. Меня никуда не выпускают, а я уже давно здоров.
Дрянцов улыбнулся.
— Милиционер дежурит в целях вашей же безопасности. А то, что вас не выпускают, это претензии к врачам. Если они выпишут вас сегодня, сегодня же отправитесь домой. Но учтите: те, кто покушался на вас, разгуливают на свободе. Вы не боитесь?
Баскаков задумался.
— Я об этом как-то не подумал, — пробормотал он после некоторой паузы. — А вы знаете, кто на меня покушался?
— Судя по вашему рассказу, вас «заказали».
— Кто? — удивился Баскаков.
— Чтобы выяснить это, нужно сначала вспомнить, кому вы перешли дорогу. Подумайте! Вспомните! И позвоните мне.
Следователь поднялся и вышел из палаты. В коридоре он подошел к Баскаковой.
— К сожалению, еще пару дней придется полежать. Температуры нет, но сердце очень слабое. Кстати, Виктория Эдуардовна, что вы делали в минувшее воскресенье?
В красивых глазах Баскаковой появилось изумление.
— Это что, допрос?
— Праздное любопытство.
— В воскресенье я ездила в Тверскую область к одной бабке.
— Бабка это может подтвердить?
— Нет. Она там уже давно не живет. В общем, убила день, а съездила зря.
— Ездили одна?
— Как всегда.
— На «мерседесе»?
— На чем же еще?
— Ну хотя бы на «форде». Кстати, не будете вы возражать, если завтра ваш «форд» осмотрят наши эксперты?
Глаза Баскаковой потемнели от бешенства.
— Меня в чем-то подозревают?
— Я обязан всех подозревать. В том числе и вас, — ответил следователь.
— В таком случае, я вам не разрешаю осматривать свою машину без санкции прокурора. Имею право!
Она развернулась и вошла в палату, а следователь в дурном настроении направился к выходу. На лестнице ему преградил дорогу врач.
— Баскаков требует, чтобы его выписали. В принципе он имеет полное право покинуть больницу под расписку.
— Ни в коем случае! Продержите еще два дня…
Через час следователю позвонили. Он как раз только что оформил постановление о переводе Баскакова из больницы в лазарет Бутырки и о задержании его в качестве подозреваемого.
Звонил муж Сверилиной. Голос его был растерянным.
— Виктор Николаевич, деньги нашлись! Миллион девятьсот, рубль в рубль. Оказывается, они никуда не пропадали. Деньги лежали в пианино, в пакете. Жена раньше имела привычку класть в пианино. А я и забыл…
Дрянцов долго молчал. Первой мыслью было, что деньги подбросили. Подбросили, чтобы отвести подозрение от Баскакова.
— Так ведь в вашей квартире был обыск.
— Да какой, к черту, обыск, открыли пару ящиков на антресолях и дали расписаться…
— Пакет вы узнали?
— Да, узнал! Ее пакет. И деньги, все пятисотками, как выдали в сберкассе…
— Черт! — только и пробормотал следователь.
Он тут же набрал номер главврача больницы и сказал:
— Баскакова можете выписать сегодня.
После чего Дрянцов попросил соединить с начальником отдела по борьбе с организованной преступностью полковником Кожевниковым.
— Товарищ полковник, у меня есть человек, который утверждает, что работал на подпольном ликероводочном заводе…
30
— Я ее убью! Возьму топор и убью, — всхлипывала в трубку Маргарита. — Представляешь, Светка, она сидит у его постели дни и ночи — эта светская львица, вся в золоте и с бриллиантами в ушах. Хоть бы драгоценности сняла. Все-таки в больнице, а не на балу у Сатаны.
— Значит, ты к нему не прорвалась? — посочувствовала Светка.
— Во-первых, у его палаты дежурит мент, а во-вторых, сидит она, так называемая жена, которая уже успела похоронить своего мужа. Главное, что и труп опознала! Все успела!
— Откуда ты знаешь, что дежурит мент? Значит, ты все же была?
— Да, была, Светка, была! — вздохнула Маргарита. — Меня не пустили. Спросили: ты кто ему? Что я могла ответить?
— Ритка, ну тебя в баню, не хнычь! Ты как относишься к тому, что его подозревают в убийстве?
У Маргариты вырвался нервный смешок.
— Светка, ну бред же собачий! Какой он убийца? Он человек искусства! А этих ментов хлебом не корми, дай повесить на кого-нибудь убийство. Тем более видят, человек не в себе.
— Значит, ты, Ритка, в трансе? А между прочим, этот наш сотрудник, который развелся, о тебе каждый день спрашивает. Давай к нему завтра сходим. А хочешь, сейчас позвоню?
На этих словах в квартире раздался звонок.
Маргарита сказала, что перезвонит, и положила трубку. Когда она открыла дверь, ноги ее подкосились. У решетки стоял он, Антон Баскаков, с огромным букетом роз. Он был в элегантном длинном пальто, с бабочкой на шее и сияющей улыбкой на лице.
— Привет, Марго, я за тобой, — произнес он.
Она отперла решетку и впустила его в квартиру.
— Вас уже выпустили из больницы? — еле слышно пролепетала она, чувствуя, что сейчас свалится без чувств.
— Только что выпустили! — произнес он и потянулся к ее губам.
— Нет-нет! — закачала она головой. — Разве вы забыли, что у вас есть жена?
— Кое о чем я хотел бы не вспоминать… — грустно покачал головой скрипач. — Да что мы все о печальном! Возьми эти розы и поставь их в вазу.
— У меня нет такой большой вазы.
— Тогда брось их в ванную! Завтра я тебе куплю огромную вазу.
Маргарита приняла розы, понюхала, и пол под ее ногами поплыл. Антон подхватил ее, и розы посыпались на пол.
Очнулась она на диване. Ее халат был наполовину расстегнут, балконная дверь распахнута настежь. Он легонько шлепал ее по щекам и обмахивал газетой. Придя в себя, Маргарита спросила, торопливо застегивая халат:
— Вас больше не обвиняют в убийстве?