Было видно, что он готовился к приходу Артема. В большой комнате на низеньком овальном столе стоял изящный поднос с чашками, затейливым фарфоровым чайником в виде домика и сахарницей. Кроме того, здесь же стояли ваза с фруктами и плоская плетеная тарелка с разнообразным печеньем.
– Присаживайся, – пригласил Богданов, осторожно опускаясь в широкое, мягкое кресло с деревянными подлокотниками. – Угощайся, чем бог послал. Столько хлопот из-за меня, просто не знаю, как благодарить.
– Ерунда, – Артем улыбнулся и уселся в кресло напротив.
Он никогда раньше не заходил к Евгению и теперь с интересом осматривал квартиру. Надо сказать, здесь было на что посмотреть. Комната, в которой они сидели, оказалась очень просторной, не меньше двадцати двух метров. Отделка и весь интерьер тщательно выдержаны в строгих, сдержанных тонах, причем господствовал серо-голубой цвет: и обои, которыми были оклеены стены, и обивка мягкой мебели, и плотные портьеры на больших, чисто вымытых окнах. Комнату украшали симпатичные мелочи в виде маленьких столиков с расставленными на них безделушками, фотографиями и подсвечниками, небольшого фонтанчика с подсветкой, фикуса в кадке у окна и прочих вещей, не имеющих практического значения, но создающих в жилье неповторимый уют.
В нише мебельной стенки Артем заметил пару иконок в золотых окладах и подумал, что, имея такое благосостояние, Богданов вполне мог бы помогать сестре совершенно безвозмездно. Речь о нужде тут явно не шла. Напротив, по всему было видно, что хозяин квартиры привык жить с комфортом и даже некоторой роскошью.
Евгений, не спеша помешивающий сахар в чашке, заметил взгляд Артема, устремленный на иконки, и улыбнулся:
– Это от родителей. Как и все здесь, что ты видишь. Стараюсь не разбазарить накопленное предками. О том, чтобы приумножить, конечно, и разговору нет, с нашими-то доходами.
– А кем были твои родители? – полюбопытствовал Артем.
– Отец – физиком, весьма крупным в советское время и засекреченным. А мама – просто домохозяйкой. Помню, она ежедневно протирала здесь каждую статуэтку, мыла подоконники и накрывала к обеду вон там, – Евгений указал на высокий дубовый стол в углу, окруженный четырьмя тяжелыми, монументальными стульями. – Это было традицией. Мы никогда не обедали на кухне, только здесь, в гостиной.
– Красиво у тебя, – согласился Артем, беря с тарелочки маленькое печенье в форме засахаренного сердечка. – Когда теперь на работу?
– Недельку-другую посижу дома, отдохну, – усмехнулся Богданов. – Постановка от моего отсутствия не сильно пострадает, роль-то с овечий хвостик. Как у вас дело, движется?
– Движется, – кивнул Артем. – Премьера назначена на четвертое сентября. Уже поем под оркестр.
– Ну и славно. – Богданов поднялся, подошел к стенке, достал из ящика шашечную доску. – Сыграем? А то все на бегу да на подоконниках. Когда еще случай подвернется.
– Давай, – согласился Артем.
У Богданова ему нравилось – здесь было уютно и спокойно, уходить не хотелось. Они разложили на столике доску, расставили шашки и начали партию. Игра шла почти молча, так как ни один, ни другой не любили много разговаривать. Лишь иногда Богданов комментировал вслух особо удачные ходы. Артему такая безмолвная, спокойная игра позволяла расслабиться, принося настоящее удовольствие.
Они с Евгением сыграли подряд шесть партий со счетом четыре‑два. Конечно, в пользу Богданова, как, впрочем, и всегда.
– Еще? – Евгений улыбнулся, сгребая в кучку побитые шашки.
– Можно, – Артем кивнул.
– Тогда я пойду вскипячу чаю.
– Сиди. – Артем поднялся, взял остывший чайник. – Я сам. Где у тебя кухня?
– Направо по коридору. Не бойся, не заблудишься. – Женя удобно откинулся на спинку кресла и потянулся к лежащему на столе телефону.
Артем вышел из комнаты. Кухня оказалась такой же просторной, как и гостиная, только мебель, в отличие от нее, здесь была современной. Артем поставил чайник на конфорку, зажег газ. С холодильника с утробным мурлыканьем спрыгнул большой пушистый кот. Почему он все это время находился здесь, а не в мягком кресле, оставалось загадкой. Кот потерся о его ноги и, учуяв, видно, собачий дух, недовольно мяукнул и отошел. Сунулся в свою плошку, наполненную кусочками корма, и брезгливо фыркнул, но потом, подумав, все же принялся за еду.
Из комнаты едва слышно донесся голос Богданова: он с кем-то разговаривал по телефону. Чайник, закипая, начал посвистывать. Артем снял с крючка цветастую прихватку, взялся за раскалившуюся ручку, аккуратно обошел обедающего кота и направился обратно в комнату.
У самых дверей он слегка притормозил. Богданов еще не закончил говорить, и беседа, судя по последним словам, долетевшим до Артема, была не деловой, а сугубо личной.
– Я очень соскучился, – в голосе Евгения послышались непривычные мягкие интонации. – Сколько уже мы не виделись? Нет, не три дня, а гораздо больше. Друг мой, у тебя такая короткая память! – Он помолчал, выслушивая ответ, а потом проговорил еще мягче: – Ну, когда ты приедешь? Завтра? А почему не сегодня? Да, я так хочу. Да! Ну хорошо. К восьми. Я буду ждать. Целую.
Артем услыхал, как трубка легла на рычаг. Ему было неловко. Получалось, он невольно подслушал разговор Богданова. Оказывается, у него роман, и, как видно, серьезный. Женщина, которой он только что звонил, явно много значит для Евгения. Это слышно по тону его голоса и видно из того, что Богданов не смог дождаться, пока Артем уйдет, а воспользовался паузой в их общении, чтобы позвонить подруге.
Надо же, странно, никак нельзя было подумать про Женьку, что он способен на такое романтическое, сильное чувство. В театре он знаменит гордым одиночеством и отсутствием интереса к противоположному полу. Поговаривали, что у него была жена и даже ребенок, но они расстались. Впрочем, это могло быть как правдой, так и выдумкой. Хорошо, что у Женьки есть личная жизнь, не известная никому в коллективе, но, судя по всему, наполненная и интересная.
Артем поудобней перехватил чайник и вошел в гостиную. Богданов стоял у окна, лицо его было отрешенным и одновременно просветленным. Артема он не заметил. Тот тихонько кашлянул. Евгений вздрогнул, взгляд его на мгновение посуровел, затем выражение лица стало привычно спокойным и приветливым.
– Уже готово? – Он кивнул на чайник в руках Артема.
– Да. Но мне, кажется, пора. Я и так засиделся. Тебе нужно отдыхать, ты еще не совсем оправился после приступа. Как-нибудь я зайду.
– Да посиди еще, – запротестовал Богданов. – Полдня впереди. Куда торопиться?
Однако Артем видел, что Евгений рад его словам. Видно, после разговора со своей пассией ему больше не хотелось ни играть в шашки, ни распивать чаи в обществе коллеги по работе. Что ж, его вполне можно понять.
– Нет, Жень, я все-таки пойду, – твердо проговорил Артем, пристраивая чайник на лежащую на столике подставку. – Дел много, и Стеша скучает одна.
– Ты о ней прямо как о ребенке, – засмеялся Богданов.
– Она и есть мой ребенок, – серьезно сказал Артем. – Ну, будь здоров и смотри соблюдай диету. Не то тебя опять скрутит.
– Ладно, доктор, учту твои рекомендации, – насмешливо проворчал Богданов, протягивая руку.
Артем вышел в большой пыльный двор. Настроение отчего-то стало поганым. Будто и не сидели они вдвоем с Женькой в уютной гостиной, не играли в шашки, ловя от этого кайф, не пили чай. Артем и сам не мог понять, отчего так мерзко на душе. Или зависть взяла из-за того, что Жене есть с кем вот так нежно, ласково и требовательно говорить по телефону? Богданову есть, а ему, Артему, нет. И не будет. Ну и что? Зато дома его ждет Стеша, единственный преданный друг. Ей ничего не надо объяснять, она принимает его таким, какой он есть, не требуя слов, не помня обид.
И Артем невольно ускорил шаг, спеша поскорее добраться до дома, спрятаться в надежную раковину, отгородившую его от окружающей жизни.
Глава 12
Лариса чувствовала, как с каждым днем Глеб все глубже и прочнее входит в ее жизнь. Они практически не разлучались, лишь иногда он уезжал по вечерам, ссылаясь на дела. Утром он неизменно приходил в театр на репетицию, а после нее они снова ехали к Ларисе домой.
Она тщетно искала в Глебе хоть какие-то признаки тревоги, указывающие на то, что его волнует совершенное преступление. В его поведении не было и следа беспокойства. Пел он с каждым днем лучше и лучше, ел с аппетитом все, что готовила Лариса, а оставаясь с ней наедине, смешил так, что у той начинал болеть живот. Вообще Глеб был мастер повеселиться, и вечер с ним пролетал мгновенно.
Лишь иногда, довольно редко, на него что-то находило: не то уныние, не то оцепенение. Тогда он вдруг становился малоподвижен, молчалив, рассеян. Отвечал Ларисе невпопад, сидел в кресле, уставившись в одну точку. Как правило, после такого упадка Глеб на время исчезал. Где он бывал в эти вечера и ночи, Лариса не знала. Дома у него телефон никогда не отвечал, молчал и мобильный. Лишь один раз она дозвонилась до Глеба по сотовому номеру и после долгих сигналов услышала в трубке далекий, показавшийся чужим голос.
– Привет, – мягко сказала Лариса, отчего-то чувствуя вину, будто она не имела права разыскать его в этот поздний час.
– Привет. – На том конце повисло молчание.
– Ты занят? – спросила она, сознавая, что говорит глупость. Чем он мог быть занят в час пятнадцать ночи?
– Да, – сухо ответил Глеб, – увидимся завтра. Гуд бай.
– Бай, – машинально повторила Лариса.
Все эти странности могли значить лишь одно: у нее все-таки есть соперница. Иначе где Глеб может проводить ночи?
На следующий день Лариса особенно пристально приглядывалась к нему, стараясь выискать следы пребывания у другой женщины, но их не было: ни даже самого слабого запаха духов, который предательски хранит на себе одежда, ни других мелких улик, по которым женщина может определить, что ее возлюбленный делит постель не только с ней одной. Глебу никто при Ларисе не звонил на сотовый, хотя он всегда держал его включенным, и это тоже лишний раз доказывало, что других женщин у него нет.